Внезапно

      В Конохе Учихам не обрадовались, но не пустить не посмели, логично решив, что с основателя спрашивать по чину только Хокаге. Без сопровождения, впрочем, не оставили — АНБУ довели их до Башни Хокаге чуть ли не под конвоем. Мадара не преминул съязвить, что уж в своей Деревне точно не заблудился бы. Масочник на это внимания не обратил, предельно формально сообщил Нидайме о посетителях и исчез с помощью шуншина.       — Явились всё же, — констатировал Сенджу, пристально разглядывая братьев. Особенно пристально — Изуну. — И что дальше?       — Хаширама где? — спросил Мадара, делая лёгкий, почти неразличимый шаг в сторону и закрывая собой брата. Тот, в свою очередь, сделал синхронное движение к нему, окончательно скрываясь за широкой спиной.       Тобирама коротко глянул в сторону незнакомой красноволосой куноичи, которая почему-то не просто была в кабинете, а занималась документами. Сжал губы:       — Придушил бы, но глаза Хаширамы жалко. Руку дай.       В первую секунду он посмотрел в глаза Изуне чисто рефлекторно — словно надеясь, что там ещё нет шарингана. А потом… Радужка у Хаширамы была чёрной, это верно. Но всё же чуть-чуть светлее, чем у Учиха.       Учихи без сомнения протянули руки вперёд.       — Пойдём только вместе, — уточнил Мадара.       Тобирама снова бросил взгляд в сторону куноичи:       — Пойдёшь?       Та, отчего-то заметно напряжённая и сжавшая губы в тонкую нить, кивнула. Тобирама отвернулся к окну, скрывая печати. Мадаре снова захотелось съязвить про то, что кое-кто боится показать ему технику, но не боится подставить спину под возможный удар. Возникшие с хлопком клоны уверенно взяли за запястье Учих, сам Сенджу обхватил за плечи куноичи.       — Хирайшин!       Они оказались посреди Леса Смерти. Изуна снова спрятался от Тобирамы за брата, прижимая к груди какой-то свёрток. Ему от взгляда младшего Сенджу становилось почти физически плохо. И пусть он понимал, что это его сенмод, который собирает на себя весь негатив в округе — отсюда, кстати, и Ки, опустошающее города, — но вот что этот удар лично, персонально ему, делало всё гораздо больнее.       Секунд через пять появился Хаши. Тобирама не стал сваливаться ему прямо на голову — много чести было бы, а перенёс их к метке рядом с домом. Надо будет, захочет — сам выйдет. Нет — так нет. Обломитесь, Учихи.       — Хаширама! — радостно завопил Изуна и бросился к нему, не дожидаясь, пока он сам подойдёт. Двигался Учиха чуточку… Весьма неуклюже, словно у него были занозы во всех возможных местах.       Сенджу без малейших сомнений распахнул объятия, поймал Изуну и прижал к себе. Стиснул:       — Как я рад тебя видеть… Вас обоих.       И как-то он так сказал, что совершенно не казалось глупым или жалким это «видеть», несмотря на пустые глазницы.       Тобирама разочарованно вздохнул, отворачиваясь. Ну, конечно, это же ани-чан…       — Мито? Всё в порядке?       Узумаки медленно качнула головой, не отрывая застывшего взгляда от Мадары:       — Нет. Не всё.       — Твоя невеста пытается меня приворожить, — усмехнулся Учиха, щелчком пальцев разрушая посторонние структуры. — Польщён, польщён.       — Учиха, ты подраться хочешь? — спросил Тобирама. Но как-то так без огонька спросил.       — Это не приворот, — Мито продрало холодом вдоль позвоночника, когда только что созданная ей связь рассыпалась без следа.       Учиха Мадара и впрямь был демоном.       Потому что ни один человек не сможет существовать без связей вообще. Извне к нему нити ещё тянулись — но мало, ничтожно мало, особенно если вспомнить, сколь многие должны ненавидеть Демона Учиха. Эти связи действительно были — но обрезанные, оборванные и постепенно разрушающиеся от того, что не могли достигнуть объекта своей ненависти. Вокруг Учихи словно существовало поле отчуждения, не дававшее пробиться к нему никому. Неудивительно, что в собственном клане он так и остался чужаком. Лишь две связи проникли в это поле чуть глубже — но и они не доставали до самого Мадары, будучи оборваны на расстоянии вздоха. И, как ни странно, связи от Изуны там не было.       Хаширама, чего в целом и стоило ожидать.       И та самая зыбкая связь Тобирамы, которая в непосредственной близости от Учих расходилась на две ветви.       Мадара смерил её долгим нечитаемым взглядом.       — Плетельщица, значит. Мощный козырь в руках Узушио. Но ведь они же не знают, верно?       Он прекрасно умел определять метод взаимодействия с миром, если он, конечно, был. У этой Узумаки было что-то вроде танца на нитях — нитях человеческих взаимоотношений, вероятностей, причинно-следственных связей. Для неё в мире было всё едино, и, воздействуя на одно, она могла получить нужный эффект в совершенно другой области. Да вот только знанием о взаимодействии с посторонними не делятся. Слишком могущественно.       Слишком эфемерно.       Изуна тем временем поцеловал Хаши и всучил свёрток. Сенджу даже не стал его разворачивать — очень знакомая специфическая чакра Мангекё прекрасно чувствовалась и без этого. А ещё он всё понял правильно — и просто дух захватило от того, что Изуна на его ход ответил вот так.       Подобного Хаширама совершенно точно не ожидал.       — Тора, — окликнул он.       — Да, ани-чан?       — Они того стоили.       Тобирама глубоко вздохнул — раз, другой, третий. А потом вдруг сорвался с места, окутываясь разрядами Райтона, и от всей души ударил Мадару. Тот играючи отвёл удар, увернулся. Раз, другой, третий… Мадара не сопротивлялся, не бил в ответ, не убегал, но и не давал себя задеть. Тобирама скрипнул зубами, понимая, что бить Учиху без техник — так себе затея, но тут Мадара слегка замешкался, и удар пришёлся в бок, рёбра затрещали, Учиха охнул, а Тобирама бил ещё и ещё… Что дзюцу, бездушная масса энергии. Хотелось именно почувствовать, как расступается и хлюпает под рукой разбитая плоть. Вбить, вколотить в биджева Учиху собственную боль. Заставить понять, наконец.       И то, что Мадара не сопротивлялся, почему-то раздраконивало ещё больше. Чувствует свою вину?       Тобирама рыкнул, ещё больше ускорился, пытаясь поймать вёрткого Учиху.       Где-то далеко послышался отдалённый раскат грома.       Мадара не собирался быть куклой для битья — не сразу и не так, во всяком случае. Клокотавшей внутри Тобирамы ярости, боли и обиды было много, но она была рассеянной, растворённой, чтобы не причинять носителю вреда. Но поманить желанной целью, выдернуть её из-под носа, отскочить… О да, этого достаточно, чтобы сконцентрировать всю ярость в одном ударе, и вот под него подставиться — сущее наслаждение.       Мадара подставлялся, позволяя вырваться из горла коротким вскрикам боли. Продолжал отводить или блокировать некоторые удары: слишком сильные, после которых и Хаширама вряд ли бы его собрал; слишком слабые, не наполненные яростью. И безудержно кайфовал от того, какой Тобирама сейчас открытый, буквально обнажённый до глубины души.       Расплывались гематомы, ломались кости, изо рта потекла струйка крови. Застарелая, ядовитая боль, которой щедро делился братишка, выходила сквозь эти повреждения, выталкиваемая новой, свежей и желанной болью.       В какой-то момент Тобирама прижал его к дереву, фиксируя локтем. Он оказался очень близко — и чуть ли не впервые с момента драки сфокусировал взгляд на лице. На расслабленном лице, на затянутых страстной поволокой полуприкрытых глазах, на окровавленных губах, с которых сорвался вздох — но совсем не боли.       Глаза Сенджу расширились, улавливая опасное несоответствие, но сознание ещё не поняло, в чём подвох.       Мадара не дал ему времени на раздумья, потянулся вперёд, целуя, обращая страстную ярость в яростную страсть.       Тобираму затопило. Он инстинктивно прикрыл на мгновение глаза, и его затянуло в водоворот, переворачивая ситуацию с ног на голову. Всего мгновенье — и это уже он тот, кто прижимается спиной к дереву. Всего мгновение, и солоноватый поцелуй становится отчаянным, вынимающим душу. Ловкие руки скользнули по телу, сдирая одежду, всего секунда мнимой свободы, за которую между ними успел скользнуть ветерок, и снова разгорячённое битвой тело прижимается вплотную, целует отчаянно, опускается ниже, к шее, к груди… Проводит руками, гладит, ласкает — словно не может насытиться.       А затем Мадара встал на колени и взялся за пояс брюк.       До Тобирамы не сразу дошло, зачем — но когда он понял, потрясение парализовало его гораздо надёжней каких бы то ни было техник. Напрочь выносило даже не зрелище коленопреклонённого Мадары — хотя Мадара? На коленях? И не то, что Учиха сделал это добровольно.       Захлестнуло тем, что Мадара сделал это для него.       Тобирама застонал — хрипло, отчаянно. Вцепился руками в плечи Учихи, потому что ноги вдруг задрожали, отказываясь держать тело в вертикальном состоянии. Очень кстати оказалось и дерево, к которому можно было прислониться… Впрочем, Тобирама едва ли заметил, что обдирает спину о жёсткую кору.       Потому что Мадара рывком расправился с брюками и без малейших сомнений заглотил возбуждённый член. Учиха бросил на него взгляд — острый, угрожающий. Мол, попробуй только вырваться, убежать — четвертую на месте и выебу череп. Он не видел ничего постыдного в минете, он вообще стыдом был обделён. Он делал то, что хотел, и сейчас он хотел Тобираму. Именно так.       Тора смотрел, даже не мигая — потому что просто не в состоянии был оторвать взгляд от происходящего. Медленно, через силу оторвал руку от плеча, зарылся ладонью в жёсткие и торчащие волосы.       — Мадара…       Дыхание перехватывало, перед глазами всё плыло. Хотелось ещё — ещё жарче, больше, глубже. Но сжать руку на затылке, направляя движения Учихи, казалось почти кощунственным. Ну… Ну, как Хаши на колени поставить. Именно с такой целью поставить… Тобирама не удержал хрипловатый смешок от того, какой бред в голову лезет, перешедший в не менее хриплый стон. Мадара накрыл руку на затылке своей, прижимая, и двинулся вперёд, заглатывая ещё глубже. Тобирама вскрикнул, хватанул воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Невольно сжал пальцы, оттягивая Мадару за волосы назад — слишком остро, слишком сразу. Продышался.       И всё ещё неуверенно, преодолевая себя, попробовал нажать на затылок ладонью.       Мадара подчинился и бросил вверх довольный взгляд.       Он отпустил руку, больше не нуждающуюся в помощи, и свёл руки за спиной, лишая себя пары возможных точек опоры. Тобирама, всё также не отрывающий от него взгляда, нажал сильнее. Мелькнувшая в воображении картина связанного и беспомощного Учихи отозвалась жарким возбуждением, хотя, казалось бы, куда больше? В голове творился полный сумбур, любая мысль напрочь перекрывалась ощущением горячих губ и жаркого, бесстыжего языка на члене. Зрелищем Мадары, который получал откровенное удовольствие от происходящего. Тора снова застонал, потянул волосы, заставляя Учиху отстраниться. Нагнулся, жадно целуя покрасневшие губы. Со вздохом откинулся на ствол дерева. Притянул Мадару обратно.       Надолго Тобирамы не хватило. Гремучая смесь из мыслей и эмоций взорвалась, оставляя на языке Мадары горький привкус. Он отстранился, облизнулся хищно, посмотрел на Сенджу. Тот замер неестественно, бледный до синюшности. Глаза широко распахнуты, а в них — ужас.       Мадара улыбнулся ещё шире, понимая, что сейчас, скорее всего, получит сапогом по морде, но ничего не мог с собой поделать.       Дошло.       Тобирама не ударил. Сполз на землю, обхватывая голову руками, сжался в комок.       — Какая же ты сука, Мадара… Ну зачем?! — последнее было выкрикнуто с такой мукой, что дрожь по спине пробирала.       — А ты подумай, — спокойно ответил Мадара, стирая насмешку с лица. Теперь он глядел почти сочувственно.       Тобираму затрясло.       — А ты о ней подумал? — он выбросил вперёд руку, хватая Учиху за волосы и притягивая к себе почти вплотную. — Вот так, на глазах… Мито-то в чём перед вами виновата?!       Тора почти отбросил Учиху в сторону, окончательно сжимаясь в клубок. Сенджу было плохо, так плохо, словно его на куски рвало. Не потому, что ему понравилось произошедшее — Тобирама и не отрицал, что хочет Учих. Но он давал слово — даже не Мито, себе.       И вот так, на глазах Узумаки… После того, как она вытащила его из оглушённого состояния, после того разговора с Хаширамой, после всего…       Словно пощёчину вымазанной в дерьме рукой отвесить.       — Тобира-а-ама, — позвал Мадара. — Посмотри на меня. Посмотри и послушай. Я знаю, что Хаширама и Мито — дорогие тебе люди, и ты не хочешь, чтобы им было больно. Так не хочешь, что проецируешь боль на себя. Но, эй, им не больно. Хаширама в нас ни секунды не сомневался. Не сомневался, что мы не оставим его так. И понимал исподволь, что дальше продолжать путь мы не можем — Изуна слишком чувствителен к любому слову. А Мито умна, очень умна… Она видит связи, и, думаю, сегодня ей досталось одно из самых прекрасных зрелищ в её жизни. Ты сильнее оскорбляешь её попытками скрыть себя. Скрыть по привычке, конечно, но в этом-то и проблема. Будто она обычная, а это не так. Она ничем не хуже меня.       Тобирама прерывисто, почти со всхлипом втянул воздух. Поднял глаза — больные, усталые. И даже не пообещал — констатировал факт:       — Если Мито уйдёт, я тебя уничтожу.       Гордая, сильная — Узумаки и впрямь хватило бы темперамента на то, чтобы наплевать на все политические осложнения и просто разорвать все связи с тем, кто показал себя так отвратно.       Но так хотелось верить, что биджев Учиха всё-таки прав.       — Конечно, — как нечто само собой разумеющееся проговорил Мадара и ласково, почти невесомо коснулся губами щеки. — Всё будет хорошо.

***

      В начале драки Мито застыла, прижимая руку к губам. Внезапный срыв Тобирамы мог испугать — слишком резко, слишком необоснованно. Как будто прорвалось копившееся долгое время напряжение, выплеснулось агрессией.       Только вот это было скорее облегчение. До этого Тобирама старался даже близко с Учихами не стоять, не говоря уж о том, чтобы касаться. А тут всплеск, когда он буквально весь вкладывался в удар, стремился достичь… И не хотел убить. Уж это куноичи могла сказать совершенно точно.       А со связями и вовсе творилось что-то невообразимое. Та, что шла от Сенджу, скачком эволюционировала во что-то совершенно непонятное. Стала ещё более зыбкой — но как будто и более энергонасыщенной. И взаимодействовала! Неизвестно как, непонятно с чем — ведь то самое поле отчуждения никуда не пропало и всё также не давало ничему пробиться.       Стоп. Поле… Поле?!       Узумаки широко распахнула глаза. Она никогда не видела, чтобы люди генерировали нечто настолько мощное и однородное, чтобы оно обрубало все лишние нити… Но почему нет? Ведь Хаширама же создавал и удерживал невероятное количество связей. Почему Мадара Учиха не мог растворять их в нечто однородное, но всё же существующее?       Мито опустила веки, расслабилась, отвергая собственное волнение. Вдох-вдох-вы-ыдох… Вдох, выдох, выдох… Вдо-ох…       Полумедитация, полуконцентрация с мысленным приказом видеть не привычную картину, а… Просто видеть. Медленно, будто нехотя, поднять веки, сфокусировать взгляд на Мадаре, как раз пропустившем ещё один удар…       Задохнуться от восторга.       Учиху окутывало яркое, мощное поле. Живое, не застывшее — оно перекатывалось волнами, играло, дышало. Сминало до отвращения блёклые и статичные нити чужих связей.       Взаимодействовало.       Мощный и, похоже, постоянный резонанс с полем Хаширамы — у Сенджу тоже оказалось поле, только не столь однородное и потому отдалённо похожее на привычную схему связей. Заботливо укрытый Изуна — словно котёнок пуховой шалью.       Целый поток волн в точку, к которой крепилась связь от Тобирамы. Поток, постепенно заставляющий эту связь вибрировать в унисон и распадаться.       Распадаться на такое же поле.       Хотя, конечно же, не такое — аура, постепенно раскрывающаяся вокруг Сенджу, была гораздо меньше и более… Бурной, что ли. Словно море во время шторма или грохочущая во всю мощь гроза. Бурная, яростная, непокорная…       Захватывающая.       Мито показалось, что ей в лицо дохнуло запахом бури — не опасной и уничтожающей всё на своём пути, нет. Очищающей, обновляющей, после которой так легко дышится и радостно живётся. В такую бурю хочется не прятаться от непогоды, а выйти и танцевать под потоками рушащейся с неба воды.       Как Тобирама танцевал с молниями.       Узумаки перевела дух — слишком много потрясений пришлось испытать за эти несколько минут. Картина мира трижды повернулась, создавая новую мозаику…       Одно Мито знала точно — она яростно хочет себе именно такого Тобираму. Не только грозного Нидайме, взглядом заставляющего дрожать поджилки, не только человека, который плакал у неё на груди и знакомил с братом. И даже не только того, кто танцевал с молниями в Конохском парке. Она хотела Тобираму целиком и полностью.       Только вот далеко не все части Сенджу принадлежали ему самому.       Убери Хашираму — и многое ли останется от этой прекрасной и вдохновляющей бури? Бури, которую она хотела прочувствовать, разделить и поддержать?       — Может, рассказать Тобираме, что Мадаре это нравится? — послышался задумчивый голос Изуны.       Мито так сосредоточилась, что не заметила, как они с Хаширамой подошли совсем близко.       — Думаю, он и сам догадается, — качнул головой Сенджу, прижимая к себе свёрток, который до этого держал Изуна. — Познакомься, Изуна, это Узумаки Мито. Невеста Тобирамы.       — Привет, — улыбнулся он. — Ты классная.       Для него все люди, освоившие взаимодействие, были классными. Он прекрасно чувствовал, как рушится у неё в голове привычная картина мира, но её реакция на это — не отрицание, а выстраивание новой — была более чем похвальной.       Мито задумчиво посмотрела на Изуну. Потом ещё более задумчиво — в сторону затихающей драки. Тобирама как раз прижал вроде бы пойманного Учиху к дереву, собираясь бить дальше, а Мадара подался вперёд и поцеловал. Его «поле» при этом хлынуло так, что ни малейшего шанса на сопротивление у Сенджу не осталось.       — Ревнуешь? — тихо спросил Хаширама.       — Надо бы, — вздохнула Мито. — Но если я действительно хочу всё, остаётся лишь последовать твоему примеру.       — М?       Узумаки снова перевела взгляд на Изуну:       — Добро пожаловать в семью, что ли.       И открыто, от всего сердца обняла. Тот пискнул, отстраняясь.       — Извините, — всхлипнул он и сжал зубы. — Мне иногда бывает беспричинно больно. Отпустите. Хаши-и-и… Мне надо выйти из сенмода. Я примерно представляю, как это сделать, но не уверен, что со мной будет после. Не рискнул сделать это раньше.       Хаширама кивнул:       — Думаю, здесь тебе не должно стать хуже. Этот лес опасен, но далеко не кладбище. А ещё он совсем молод.       Мито же только медленно покачала головой:       — Не беспричинно… Я думала, что ты, как Мадара, создаёшь поле, просто слабое… Но ты пытался сформировать что-то другое. Как будто кусок себя оторвать.       Куноичи помолчала, обдумывая то, что успела заметить. Возмущённо фыркнула:       — В таком-то состоянии… Это было что-то рефлекторное, то, что твой организм даже не пытался блокировать. Я бы сказала, создание связи… Но не знаю. После твоего брата я уже ни в чём не уверена.       — Связи? Это то, что ты видишь? — заинтересовался Изуна, а потом скосил глаза в сторону. — Ну, если у вас нет желания присоединиться, то давайте отойдём. Я ведь от зависти сдохну.       Изуна вздохнул. Во время паузы стал отчётливо различим влажный стук по стеклу.       — Чего это они? — удивился Хаширама, поглядывая на свёрток.       — А ты их спроси, — потёр висок Изуна.       Шаринганы тем временем хором распевали: «Мы любим Хаши, хоти-и-им к Ха-а-аши!» — Изуне было чертовски обидно, что глаза брата отказались его признавать даже как кандидата, но, с другой стороны, оно и логично — где полудохлый он, а где полный сил Сенджу. Хорошо, что решение отдать их он принял раньше, чем они выразили свою заинтересованность.       — Спросить? — озадачился Хаширама, разворачивая сверток.       Шаринганы задёргались активнее. Сенджу приподнял банку на уровень лица, с чисто исследовательским интересом пытаясь понять, что происходит и как теоретически неспособные к движению глазные яблоки могут стучать. Даже мелькнула мысль, а точно ли внутри только шаринганы? На слух удалось разобрать, что звуки производят два объекта, находящиеся в жидкости.       — Мито, ты что видишь? — на всякий случай уточнил Хаширама.       — Два глазных яблока. Радужка красная с чёрным узором, — Узумаки нервно хихикнула. — Плавают в сакэ.       — В сакэ? — возмутился Сенджу. — Вы с ума сошли, их же обжечь могло!       «Мы любим Хаши-и!» — радостно протелепатировали шаринганы уже нужному адресату.       Хаширама невольно дёрнулся, хотя банку и не уронил.       — Изуна… Это то, о чём я подумал?       — Ага, они самые, — ответил он. — Пьяные. Если весь алкоголь не переварили уже.       «Мы лю-у-у-убим Ха-а-аши! — послышалось дружным хором. — Ха-аши о нас позаботится!»       Лицо Сенджу отразило сложную гамму эмоций. Несколько секунд Хаширама крепился, потом всё же прыснул:       — Ками, впервые в жизни понял, зачем Тобираме такой специфический хитай-ате. Неужели я его так же выношу? Давно они так скандируют?       — Ну, сначала они скандировали похабные песни, как всякие приличные пьяные глаза… — Изуна снова вздохнул. — А потом я на них шикнул, мол, вот отдам Хашираме, он вам прочитает лекцию о том, как правильно нужно «красоток в зелёном кимоно» чаем поить. То есть часов восемь, наверное.       — Сочувствую, — кивнул Хаширама. — И как им не надоело? Хотя о чём это я, это же глаза Мадары. Хм, получается, он давно хотел?       — Вы сейчас серьёзно, да? — жалобно спросила Мито. — Пьяные глаза, которые разговаривают и формируют связи?       Зрелище пульсирующего вокруг банки поля, очень похожего на то, которое окружало Мадару, куноичи восприняла достаточно спокойно. Но вот когда это поле пошло волнами и попыталось встроиться в «кокон» Хаширамы…       И ведь отвлечься же, чтобы успокоить кипящие мозги, не на что. Из достойных внимания факторов были только Тобирама с Мадарой, а в их сторону Мито смотреть было как-то неприлично, хотя резонирующие и взаимопроникающие друг в друга поля были поистине прекрасны.       — Добро пожаловать в наш мир, — почесал нос Изуна. — Нам ещё бакенеко предлагали в свои ряды вступить, но мы отказались… Это. Хаширама. Так ты их примешь? Они, конечно, безумные слегка… Ну, или не слегка, но…       Это был скользкий момент. Хоть умом Изуна понимал, что это же Хаширама, и вообще, кто может устоять перед очарованием двух пьяных шаринганов, признающихся тебе в любви, но всё же… Всё же это Сенджу. Как бы он такое за оскорбление не принял. Или про долг и чистокровность начал петь. Или… В общем, Изуна, как любой волнующийся влюблённый, успел передумать весь диапазон плохих исходов. С поправкой на учиховскую паранойю.       Хаширама улыбнулся:       — Думаю, мы с ними вполне поладим. Спасибо, — он бережно, словно опасаясь поранить, обнял Изуну и коснулся его губ лёгким поцелуем. — Это… Ну, вы же мне просто часть себя подарили.       Сенджу помолчал пару секунд, потом всё же спросил — медленно, подбирая слова, чтобы не спровоцировать очередной приступ боли:       — Изу… А почему ты всё же решил так? Мои глаза ведь совсем обычные.       Изуна помедлил, а потом втиснулся, обнимая и прижимаясь всем телом.       — Я… Много причин, на самом деле. Один человек сказал, что мне надо перестать быть эгоистичной задницей и начать заботиться о других, отдать часть себя. Он говорил о детях, но я сразу подумал о тебе. Не о том, что ты ребёнок, просто если думать, о ком бы мне хотелось заботиться — то только о тебе. Что можно отдать, кроме внимания? Чем можно отблагодарить, сделать равноценный и достойный дар? Кроме этих глаз, у меня и нет ничего. Да и потом… Твои глаза, может, и обычные, но для меня — очень необычные. Представляешь, они не пытаются сгрызть мне мозг. И не видят большинство дефектов. Я могу смотреть на картину в целом, не обращая внимания на мелкие огрехи! Могу любоваться восходом, не обращая внимания на какашку, валяющуюся в ста метрах… А стоит представить, какая буча начнётся в Конохе…       Хаширама невольно сглотнул, прижал Изуну к себе сильнее:       — Какой же ты… Каким ты можешь быть, Изу… — он осторожно и очень ласково погладил Учиху по щеке. — Как солнечный луч сквозь листву, — Сенджу снова сделал паузу, потому что мысли разбегались и не хотели собираться в слова. — Это… Так важно. Не меньше, чем этот твой подарок, — Хаши качнул банку с шаринганами. — Знать, что для тебя они вот так… — он на ощупь коснулся губами века. — Вот, даже слов подобрать не могу. Знаешь, а обо мне никогда не хотели заботиться. Разве что Тора — но он будто боится меня заботой обидеть.       Хаширама говорил так нежно, так… Растерянно, что залившаяся краской Мито решила, что подглядывать за Тобирамой с Мадарой будет менее интимно. Потому что там был всего лишь секс, а здесь… Такое нежное, трепетное, только-только рождающееся… Глубоко личное и хрупкое, даже дышать в его сторону страшно, чтобы не повредить.       А там тоже дело дошло до разговоров. Тобирама сидел под деревом, раздетый, расцарапанный, а Мадара сидел на коленях рядом и что-то ему тихо втолковывал. Наконец Сенджу поднял голову, что-то яростно произнёс, Мадара кивнул. Тобирама с трудом отвёл от него взгляд, посмотрел в их сторону.       Мито не нашла ничего лучше, чем помахать ручкой.       Мадара помог ему одеться, несмотря на вялое сопротивление. А потом и вовсе поднял на руки.       — Эй, это мой жених! — возмутилась куноичи, пытаясь отобрать Тобираму. — То, что ты у него в гареме, ещё не повод!       Узумаки остатками здравого смысла понимала, что несёт полную чушь, но на то, чтобы быть умной, рассудительной и здравомыслящей, сил уже не хватало. Учихи совершенно точно генерировали вокруг себя какую-то ауру безумия — и Мито просто махнула рукой, решив, что стыдно ей потом точно не будет.       Сами виноваты, в конце концов.       — Чего это не повод? — Мадара отдавать приз не желал. — И вообще, ты его неделю безраздельно тискала, не жадничай.       Тобирама вывернулся из чужих рук, встал на ноги.       — Мито… Простишь? — глаз Сенджу не прятал, но смотрел так, словно его медленно пытали.       Узумаки, уже набравшая воздуха в грудь для дальнейшей перепалки, длинно выдохнула. Сейчас мужчину не нужно было даже наказывать — он успешно терзал себя сам. Мито вспомнила бушующий серебристо-зелёный водоворот, которым виделось ей поле Тобирамы, посмотрела на те жалкие ошмётки, которые от него остались — это великолепие словно схлопнулось само в себя, когда Нидайме опомнился. Вздохнула — было откровенно жаль такую красоту.       — Прощу. Но гаремом ты со мной поделишься!       Мадара, выпустивший Тобираму лишь по недоразумению и очень ненадолго, снова встал за его спиной, касаясь рукой. Отлепиться не хотелось, да он и не пытался.       — Эй, женщина! — с весёлой ухмылкой произнёс он из-за плеча. — А ты нас сначала соблазни!       — Это вызов, Учиха? — Мито вскинула подбородок и прищурила глаза.       Тобирама невольно напрягся, прикидывая, не окажется ли он сейчас между двух огней. Какова в бою Мито, он ещё не знал, но что-то ему подсказывало, что если они с Мадарой схлестнутся, тем, кто попадёт под удар, сильно не поздоровится.       — Принимается, — усмехнулась куноичи. — Меня зовут Мито. Пока ещё клан Узумаки.       — Учиха Мадара, ага. Приятно познакомиться.       Он внимательно посмотрел на неё. Его неожиданно остро кольнуло, что Мито восприняла это как вызов, на котором нужно убиваться. Мадара всего-то имел в виду познакомиться — чаю вместе попить, провести пару боёв, за жизнь поговорить. А вот она, похоже, восприняла это так, будто ей ставят какие-то условия… Ей, законной «владелице» Тобирамы! В фамильном имени от счастливой жизни поддержки не ищут.       — К биджу вызов, — помедлив, проговорил Мадара и протянул к ней руку. — Иди сюда.       Мито мысленно осеклась, растеряв боевой настрой, и удивлённо на него посмотрела.       — Учиха, вот только не надо на неё своими штучками… — проворчал Тобирама.       — А тебе я потом уши начищу, — пообещал Мадара. — Чего у тебя невеста такая недолюбленная? Совсем не умеешь, что ли? У нас кошка и то более довольная! Давай, иди сюда…       Учиха, собиравшийся сначала затянуть их с Тобирамой в общие обнимашки, вышел из-за его спины и, нагнувшись, усадил Мито к себе на руки. Куноичи только растерянно пискнула, машинально ухватив Мадару за плечи. Чувство у неё было примерно такое, как если бы к ней с радостным воплем «родная ты моя» бросились свежие булочки. Вроде как и не опасно, но совершенно непонятно, что делать. Увернуться? Всё-таки съесть? Погладить внезапно ожившую выпечку?       Впрочем, после распевающих похабные песни пьяных шаринганов эта картина уже не казалась такой сюрреалистичной. А ещё то самое поле Мадары выдало несколько волн — ласковых, заботливых.       Направленных только на Мито.       Ощущения были непривычные. Не нужно было выстраивать связь, ожидать подпитки с другой стороны, мудрить с подходящими конфигурациями. Поле окутывало полностью, без компромиссов. Его нельзя было принять какой-то частью, отказываясь от всех остальных. Только полностью.       Отказаться — тоже ото всего сразу.       Вокруг Мито задрожал в попытке развернуться зыбкий образ ответного поля.