Скорбеть не пристало

      Встречая на пути очередное смутно знакомое лицо, едва заметно кривящееся и довольно быстро отворачивающееся в противоположную сторону — счёт их он забросил, бесполезное занятие просто надоело — Драко поджимает губы. И нужно же было так удачно выбрать день, чтобы в Косой Переулок с утра пораньше решило наведаться сразу столько людей! Да ещё и магазин волшебных палочек Олливандера предательски располагается через дорогу от банка «Гринготтс», что обеспечивает немалое оживление… Стоило, наверное, свернуть в Лютный Переулок, туда за Драко точно никто бы не последовал. А если бы его кто-то узнал, то не реагировал бы так — в Лютном к людям не цепляются, чтобы в ответ не прицепились к ним.       Хорошие идеи, как известно, часто сильно запаздывают.       Дойдя почти до самого «Дырявого котла», Драко слышит, как его окрикивают по имени, и останавливается. Он узнаёт голос отца, вот только, повертев головой, высмотреть того в толпе всё никак не может.       — Что ты здесь делаешь? — Вопрос звучит неожиданно со спины, но оборачиваться Драко не спешит: где-то справа мелькает рыжая шевелюра, и отыскать её обладателя вдруг становится жизненно важно. Словно бы из всех живущих на земле только у членов семьи Уизли волосы этого проклято-яркого цвета.       На плечо ложится ладонь, и Драко, сходясь на мысли, что это не могли быть Фред и Джордж, хотя бы потому что их практически невозможно встретить поодиночке, всё же поворачивает голову на отца.       — У меня есть кое-какие дела в Косом Переулке. — Слова звучат чуть более резко, чем хотелось бы, однако Люциус Малфой пропускает эту резкость мимо ушей.       — Почему-то я впервые об этом слышу, Драко.       — В последнее время ты слишком редко бываешь дома, чтобы знать нечто подобное.       Отец ничего не отвечает, хотя смотрит говоряще — с пониманием, но всё же и с лёгким осуждением, в конце концов, это не самое подобающее обращение к родителю — а после направляется вниз по улице, кивком прося идти за собой, раз уж встретились. И Драко, слегка обречённо вздохнув, направляется следом: с одной стороны, ему, на самом деле, любопытно, зачем отец решил наведаться в Косой Переулок, где на него обязательно обратит внимание каждый третий, а с другой… Всё равно нужно как-то убить добрые полдня.       Люциус Малфой, в отличие от сына, направленные на себя взгляды не игнорирует — он обязательно смотрит в ответ, причём ещё и с различимым вызовом во взгляде, особенно по отношению к тем, кто начинает что-то тихо лепетать себе под нос или вполголоса повествовать стоящему рядом человеку. Люциус одним своим видом словно говорит: «Чего же шёпотом, давай громче, чтобы услышали все, включая меня»… И Драко не может понять, нравится ему это в отце или же нет. В конце концов, разумнее просто не замечать — или делать вид, что не замечаешь — всех этих трусливых зевак, прятавшихся во время Войны за семью замками и молящихся, чтобы их дом обошли стороной.       В магазине «Всё для квиддича» какое-то подозрительное оживление, однако Люциус его безынтересно минует и толкает соседнюю дверь, «Флориш и Блоттс». И до Драко моментально доходит смысл этого визита. Вынырнувший откуда-то из-за нагромождения учебников по заклинаниям продавец немедленно это предположение подтверждает:       — Мистер Малфой! — Работает это принцип равного отношения к любым покупателям или ещё что-то, но встречают посетителей на удивление просто, словно и не было прошлого пожирателя и вообще Войны. — Книги, которые Вы заказывали, прибыли.       Драко смотрит на «Продвинутый курс Трансфигурации» для седьмого курса, венчающий подлетевшую к прилавку стопку учебников, и с трудом подавляет желание поджечь его — в конце концов, палочка всегда под рукой, а профессор Снейп в своё время был не таким уж и плохим учителем, так что освоить невербальную магию хоть и с трудом, но получилось. Мать, конечно, пару раз намекала Драко, что ему стоило бы доучиться последний год в Хогвартсе, ведь этой возможности он лишился из-за начавшейся Войны… Но Драко и подумать не мог, что о подобном можно говорить всерьёз. И потом, отец же был категорически против, разве нет? Неужели его удалось уговорить?       — Ты хочешь, чтобы я вернулся в эту проклятую школу? — всё же интересуется Драко. Ему очень хочется верить, что вся эта нелепость просто чудится: вот сейчас спадёт магический мираж, и вместо учебников окажется стопка каких-нибудь других книг, например, для пополнения значительно поредевшей домашней библиотеки.       Но надежда на лучшее не оправдывается.       Люциус молча расплачивается и называет продавцу адрес, по которому нужно будет доставить товар. В прошлый раз это как-то вылетело из головы, вот и пришлось идти снова, потому что сова показалась не самым удачным вариантом, мало ли, перехватят или просто случайно потеряют письмо. Поместье у семьи Малфой отобрали, как и большую часть счетов заморозили: по одной из версий, это стало платой за избежание заключения, по другой — просто временным ограничением былых привилегий, которые обязательно вернут позже, когда мир хоть немного забудет о деяниях знатно нашумевших волшебников… И таких версий, различных по формулировке, Драко знает около десяти, равно как знает, что Магическая Британия никогда и ничего не забывает.       — Я не собираюсь возвращаться в Хогвартс! — Сил молчать надолго не хватает. И даже тот факт, что на эти слова обязательно обернутся ближайшие люди, не мешает повысить голос: осознание почти безысходности берёт верх над здравым смыслом.       — Ты поедешь, — кратко отрезает Люциус, и тон его не терпит никаких повторных возмущений.       Продавец благоразумно делает вид, что ведомой беседы не слышит, но всё равно как-то слишком поспешно уходит, кидая вороватый взгляд через плечо. Драко только обречённо вздыхает и направляется к дверям: спорить с отцом бесполезно, этот урок он уже давно усвоил. Тем более, первоначально идея всё равно принадлежала не отцу.       Лето, омрачённое ожиданиями нового учебного года, обещает быть очень долгим.       Мелькнувшую было мысль, что хуже уже быть не может, приходится откинуть на выходе из «Флориш и Блоттс». Откуда-то слева — видимо, от магазина «Всё для квиддича», где не так давно царило подозрительное оживление — выныривает Гарри Поттер. И на одном его появлении неприятные сюрпризы не заканчиваются.       Драко краем глаза видит, как отец поджимает губы: рядом с молодым Героем Магической Британии идёт даже слишком похожий на него взрослый, чтобы эта схожесть могла оказаться простым совпадением… Подобная, Драко знает по себе, обуславливается прямым родством.       — Подумать только, вот это встреча. — Люциус Малфой как раз успевает было повернуть в иную от притягивающих всеобщее внимание людей сторону, как его всё-таки замечают, даже по имени впоследствии окрикивают, так что сделать вид, словно не увидел человека и оттого прошёл мимо, оказывается как-то не к месту. Пропустить мимо ушей кинутый вызов, хоть и только им понятый, для Люциуса будет ниже его достоинства, поэтому он всё же останавливается и на удивление спокойно оборачивается.       Драко бегло осматривает взрослого, так похожего на Героя Магической Британии — ей-богу, даже очки на носу почти такие же, словно нарочно! — и переводит взгляд на него самого. Если тогда, на празднике, неожиданно подумалось, что это совсем другой человек, то теперь даже сомнений в этом не возникает: Гарри Поттер смотрит на окружающих с лёгким превосходством, пока с трудом заметным для остальных — но не для того, кто когда-то смотрел так же на каждого третьего — двигается как-то слишком плавно, а не привычными немного резкими шагами, словно с готовностью в любой момент отпрыгнуть в сторону, спасаясь от столкновения, а то и сразу от летящего в него заклинания… К тому же, ввиду вероятности последнего у вечного школьного врага почти всегда были напряжены руки, чтобы успеть выхватить волшебную палочку — сейчас же этого нет. Он даже на самого Драко смотрит больше с любопытством и выжиданием, нежели с былой привычной смесью усталого и одновременно небеспричинного опасения и раздражения.       — Джеймс Поттер, — выдёргивая сына из поглотивших его мыслей, роняет Люциус. Роняет так, словно увидел что-то, ему неприятное, но уже давно смирился, что оно никуда не исчезнет.       Драко почему-то совсем не удивляется прозвучавшему имени и как-то совсем не задумывается, что встречать тех, кто вроде бы давно покинул этот мир, ужасно неправильно. Это уже далеко не первый случай за месяц, хоть раньше подобных людей приходилось видеть только издалека или на фотографиях в газетах… Сталкиваться же с ними на улице — в новинку, и приятного в этом мало.       — Не похоже, что ты сильно удивлён. — Джеймс Поттер, судя по всему, ко встрече относится схожим с Люциусом образом. Он смотрит в ответ на чужое пренебрежение с завидным спокойствием и каким-то нехорошим взглядом: с чертями на дне глаз, какие пляшут обычно при виде старых противников, которых нужно обязательно поддеть даже больше по привычке, чем из-за острой необходимости.       Молодой Герой довольно быстро теряет интерес к стойко проигнорировавшему его Драко — подумать только, даже не поздоровался, не то чтобы не попытался съязвить сходу, как обычно — и переводит взгляд на взрослых.       — А стоит ли удивляться очередному воскресшему из мёртвых человеку? — несомненно риторически вопрошает Люциус.       Он мельком осматривает расчётливо скидывающих шаг в непосредственной близости людей, намеревающихся услышать как можно больше из ведомого разговора, пока проходят мимо. На их лицах — ни капли возможного удивления, словно один из Героев прошлой Магической Войны так и должен стоять рядом с Героем нынешней, тем более что тот является его сыном.       — Похоже, ты совсем не изменился, Малфой. — В словах сквозит довольная улыбка, на удивление беззлобная, как кажется Драко. Видимо, минувшее время рассудило былых противников схожим образом, как сделало это с их сыновьями на пороге наступления Мира: им уже особо нет смысла враждовать, хотя просто оставить друг друга в покое они тоже не в силах. — Обнадёживает.       — Ты тоже остался прежним, Поттер, — возвращает слегка ядовитую улыбку Люциус. — И это, как раз, совсем не обнадёживает.       Джеймс медлит пару секунд, а после неожиданно начинает смеяться, причём, судя по недоумению на лице сына, с искренним довольством происходящим.       — Последнее слово в разговоре, как всегда, за слизеринцами? — И как бы странно ни смотрелась эта старая факультетская вражда, особенно на фоне взрослых людей, давно оставивших Хогвартс за спиной, она почему-то совсем не кажется неуместной.       — Как и первое заклинание всегда летит со стороны гриффиндорцев. — Люциус разве что плечами не пожимает, чтобы обозначить обыденность событий, по крайней мере, для времён его обучения в школе чародейства и волшебства. Джеймс в ответ непонятно фыркает и как-то странно улыбается краем губ: вроде бы недоволен чужим заявлением, а вроде бы и не отрицает его правдивость, это сродни своеобразному принятию завуалированного словесного вызова.       Драко от слышимой беседы почему-то смешно, самую малость. И он немного завидует выдержке отца, особенно вспоминая собственное поведение в непосредственной близости тогда ещё не Героя Магической Британии, а просто знаменитого Мальчика-Который-Выжил…       Однако самому Гарри Поттеру, беспрестанно переводящему взгляд с одного взрослого на другого, беседа по душе не приходится. Вот только возмущение — кажется, он хотел сказать: «Да как Вы смеете разговаривать с моим отцом в подобном тоне?» — прерывают даже прежде, чем оно оказывается озвучено до конца.       — Не стоит встревать в чужой разговор, это высшая степень невоспитанности. — Драко почти уверен, что никогда раньше не слышал в голосе отца столько холодного пренебрежения. — Родители ведь учили тебя хорошим манерам, разве нет?       И Гарри Поттер заметно ёжится.       Если бы кто-нибудь сказал Драко, что Героя второй Магической Войны может испугать всего один презрительный взгляд, он бы рассмеялся в лицо горе-шутнику… Но Гарри Поттер, стоящий сейчас в паре шагов, словно бы впервые сталкивается с таким к себе обращением: нервно передёргивает плечами и сглатывает, но похвально быстро берёт себя в руки — широко распахнув глаза и, кажется, едва не задохнувшись от возмущения, он всё-таки смотрит в ответ, сжав кулаки и сделав полшага вперёд, видимо, для придания себе уверенности.       Люциус полностью разделяет как удивления, так и подозрения сына. В конце концов, он помнит, как этот несуразный мальчишка со сползающими с носа очками посмел кинуть ему вызов ещё на втором курсе, что уж говорить о курсе пятом, когда они стояли друг напротив друга в Отделе Тайн, или седьмом, когда вовсю шла Война…       — Пожалуй, нам пора, Драко. — Люциус ловит на себе моментально потяжелевший взгляд Джеймса Поттера и, коснувшись плеча сына, делает первый шаг прочь, завершая разговор.       Он стоит почти напротив своего недавнего собеседника, но не собирается обходить его, равно как и тот не спешит освобождать дорогу — всё однозначно идёт к такому простому и предсказуемому столкновению плечами, каким принято обозначать если не вражду, то просто своё пренебрежение к человеку… Однако и Джеймс, и Люциус одновременно слегка разворачивают корпус, избегая толчка.       О значении подобной слаженности остаётся только гадать: то ли оба в чём-то признают и понимают друг друга, то ли в равной степени брезгуют даже этим мимолётным прикосновением.       — Извини, отец, мне в другую сторону, — запоздало роняет Драко, из-за всего случившегося и не сразу вспоминая, что уходить из Косого Переулка ему ещё рано.       Люциус на ходу поправляет ворот одежды, и рука, опускаясь, описывает какую-то немного странную, лишнюю для этого простого движения дугу: он знает, что сын заметит и поймёт этот прощальный жест, потому на слова не разоряется. И Драко, кинув последний взгляд в сторону Гарри Поттера, с которым так и не заговорил — и не особо желает заговаривать вообще, особенно после увиденных метаморфоз поведения — отворачивается, ровным шагом минует магазин волшебных палочек Олливандера, а после довольно резко уходит вправо, в Лютный Переулок.       За ним не следуют, что несказанно радует.       «Родители ведь учили тебя хорошим манерам»… И как только у отца вышло столь легко — хотя бы в рамках игры на публику — подстроиться под эту просто невозможную ситуацию? И ведь он делает так почти всегда, умудряясь сохранять лицо бесстрастным и голос ровным: Драко ужасно завидует этому умению, как не может не оставить без внимания и той прямоты, с которой его отцу отвечал Джеймс Поттер, эта дерзость тоже по-своему достойна восхищения.       Как же ему — да и любому его ровеснику — ещё далеко до уровня родителей.       Летучая мышь неожиданно опускается Драко на плечо, вцепляясь когтями в одежду, где-то два часа спустя — он как раз выходит из букмекерской конторы, куда бездумно заглянул, бродя по узкой улице между лавками, чьи витрины порой минут по двадцать рассматривал, абсолютно не зная, чем себя занять. К лапе отправленного на поиски волшебника животного привязан знакомый свёрток грубой ткани, внутри которого лежит обломок чужой волшебной палочки, оставленный Олливандеру, и небольшой кусок пергамента с несколькими именами, рядом с последним даже приписан адрес…       Драко и не сразу понимает значение происходящего. Не только просьба оказалась выполнена в рекордный срок, хоть он и готов был ждать весь день — его ещё и освободили от надобности возвращаться в магазин за результатом. Однако же это лишило и возможности сказать хотя бы примитивное «спасибо» за проделанную работу.       Что же, если предстоящие поиски окажутся успешными, Драко просто пошлёт к мистеру Олливандеру сову с благодарностью.       Адамас Бэйли считает пережитком эпохи использовать для сердцевины палочки не привычные материалы, взятые у магических существ, а какие-то особые, соответствующие личным предпочтениям волшебника и, скорее всего, раздобытые им лично, чтобы потешить собственное самолюбие. От показанного обломка мастер отмахивается с почти презрительным фырканьем: внутри него — подумать только! — кость раморы. Это даже не просто смехотворно, а почти незаконно, эта рыба находится под охраной Международной Конфедерации Магов ввиду становления частой жертвой волшебников-браконьеров. Хотя мистеру Бэйли, кажется, становится любопытен сам процесс работы с подобным материалом.       — Если найдёте изготовителя, пришлите мне его имя, — роняет он на прощание, как-то странно, почти алчно, щуря сокрытые за толстыми стёклами очков глаза. Драко ничего не обещает и почти сразу забывает дорогу к дому этого мастера.       Дороти Флэтли давно зареклась работать с орешником ввиду его склонности к старению. Она же, нервно наматывая на палец одну из вплетённых в волосы ярких лент, берёт на себя смелость сообщить, что принесённая волшебная палочка почти мертва. Значит, и с хозяином её не всё ладно: либо он сильно болен, либо просто весьма стар. И как только отмеренный человеку срок истечёт, волшебство покинет послужившее материалом палочки дерево, как жизнь — её хозяина.       Разыскать мастера по имени Уильям Магуайр самостоятельно не удаётся, потому Драко скрепя сердце просит помощи у матери. И она довольно предсказуемо заявляет, что пойдёт на эту встречу вместе с ним. В конце концов, Нарциссу Малфой уже слегка тревожит интерес сына к обломку чужого прошлого, и она твёрдо намерена узнать, что же кроется за всеми этими поисками.       Уильям Магуайр даже на порог незваных гостей не пускает.       Когда его статус крови поставили под вопрос, он провёл в бегах большую часть второй Магической Войны, дважды едва не попавшись егерям, потому теперь не желает иметь никаких дел с людьми, хоть как-то связанными с последователями Тёмного Лорда. Едва завидев из окна приближавшихся к дому былых пожирателей, он успел подумать о том, чтобы схватить самое дорогое и кинуться к камину, даже к коробке с летучим порохом почти потянулся… Но рядом с Нарциссой Малфой шёл соседский мальчишка, указывающий дорогу и что-то с дикой жестикуляцией повествующий немного сбитому с толку Драко, и Уильям Магуайр передумал сбегать.       — Это похоже на работу старика Кармайкла. — Вручённый ему обломок волшебного орешника мастер вертит в руках довольно долго, рассматривая со всех сторон и что-то беззвучно приговаривая себе под нос. Приведший гостей мальчишка неугомонно крутится поблизости, грызя травинку и с интересом наблюдая за происходящим. — Он раньше часто делал палочки на заказ из материалов, которые ему предоставляли сами покупатели.       — И где нам найти этого мистера Кармайкла? — интересуется Нарцисса, будучи не очень довольной столь сомнительным упоминанием изготовителя в прошедшем времени. Если выяснится, что тот уже мёртв, будет в какой-то мере даже обидно.       — Я могу отвести! — с готовностью докладывает юный проводник, вновь подлетая к немало интересующим его волшебникам и вытягиваясь по струнке. — Мистер Кармайкл живёт в соседнем городе, туда есть портал, мы с родителями часто им пользуемся.       Драко замечает, как лицо Уильяма Магуайра вытягивается и слегка бледнеет от мысли, что этот ребёнок пойдёт куда-то в компании не вызывающих доверия людей, некогда служивших Тёмному Лорду, и спешит заверить, что они доберутся сами, главное, чтобы адрес назвали. И мальчик разочарованно вздыхает, когда мастер именно это и делает, да ещё и как-то не очень вежливо намекает, чтобы гости уходили поскорее. В конце концов, он их даже в дом не впустил — держал в течение всего краткого разговора на пороге — а теперь ещё и буквально гонит… Однако Драко с матерью на это совсем не обижаются и, забрав обломок чужой палочки, откланиваются.       Фергюсу Кармайклу давно за семьдесят, по крайней мере, если судить по внешнему виду, но над истинным возрастом Драко решает голову не ломать — да и спрашивать ни к чему, абсолютно бесполезная информация, в отличие от той, которую он уже почти отчаянно желает получить. В конце концов, чем чаще мастера пожимали плечами на вопрос относительно обломка демонстрируемого им орешника, тем больше становилось желание выяснить, какой умник изготовил эту проклятую вещь и кому она впоследствии служила.       К визиту незваных гостей Фергюс Кармайкл относится с поразительным спокойствием, словно бы ничего о них не знает, и принимает их, как самых обычных посетителей, пришедших если не заказать себе волшебную палочку, то просто посидеть у камина и поговорить о том, что творится в мире. Даже имён не спрашивает, пусть и зачем-то дважды представляется сам. От слишком радушного приёма Драко с матерью становится немного не по себе, от предложенного чая они отказываются в один голос, почти безрезультатно пытаясь вставить в чужой монолог хоть слово… Однако мистер Кармайкл моментально замолкает, стоит только перед глазами появиться злополучному обломку орешника: смотрит на волшебное дерево с немалой растерянностью, слегка нерешительно интересуется, позволят ли взять его, а после долго крутит в руках, подобно Уильяму Магуайру рассматривая со всех сторон и что-то приговаривая себе под нос.       — Это ведь Ваша работа, сэр? — первым не выдерживая неожиданно повисшую в воздухе тишину, спрашивает Драко.       — Да, моя, — вновь выдержав значительную паузу, словно раздумывая, стоит ли вообще отвечать, роняет Фергюс Кармайкл. — Орешник и кость раморы… — добавляет он задумчиво, ни к кому не обращаясь, и поднимает взгляд к потолку, начав вертеть обломок палочки между пальцами. — Кажется, я сделал таких три штуки, абсолютно одинаковых, по одному заказу: лет сорок уже прошло с тех пор, и больше ни разу подобных материалов мне не приносили.       Нарцисса удивлённо изгибает брови, услышав столь значительный временной промежуток, Драко же слегка обречённо вздыхает. Мало того, что окончательно рушатся все даже самые абсурдные предположения, кого и зачем могли искать Фред и Джордж — мысль о человеке, столь значительно превосходившем в возрасте, никогда в голову не приходила — так ещё и мать теперь точно не оставит его в покое, пока не вызнает всей правды. А стоит только заикнуться о семье Уизли, и скандала точно не избежать, всё закончится либо продолжительной ссорой, либо… Нет, скорее всего, это будет именно ссора. В конце концов, Драко потратил уже слишком много времени и сил, гоняясь за пока абсолютно бесполезной истиной, чтобы отказаться от поисков и, тем более, возможных результатов.       — Можем ли мы надеяться, что Вы помните, для кого были сделаны эти палочки, мистер Кармайкл? — интересуется Нарцисса, награждая сына вроде бы кратким, но весьма многообещающим взглядом.       — Могу ли я узнать, зачем вам это? — в свою очередь спрашивает Фергюс. — Палочка сломана уже много лет, да и состарилась знатно. С чего вдруг искать её хозяина стали именно сейчас?       Драко необдуманно потирает лоб, выдавая отсутствие заранее заготовленных ответов. Чего стоит, в конце концов, просто назвать имя и разойтись? Почему люди так любят всё усложнять? Мастер, похоже, твёрдо намеревается дождаться хоть каких-нибудь объяснений, поскольку продолжает молча смотреть на своих гостей, постукивая куском орешника по плечу. А после вдруг вытаскивает из-за пазухи собственную палочку и касается ею чужой.       — Приори Инкантатем. — Вокруг обломка волшебного дерева слабо начинает вибрировать воздух, а через мгновение по комнате едва заметной волной проходит неразличимая для глаза волна обнаруживающей магии. — Вот значит как… — неопределённо роняет Фергюс, после чего со вздохом отменяет выявляющее заклинание: — Делетриус.       Теперь выжидающее молчание присуще уже Нарциссе и Драко, тогда как Фергюс Кармайкл с некоторой растерянностью потирает подбородок.       Похоже, последним, что хозяин палочки пытался сделать, была проверка окружающего пространства с помощью «Гоменум Ревелио», позволяющего увидеть сквозь деиллюминационные заклинания и, кажется, даже мантии-невидимки… Значит, это, скорее всего, была либо подготовка к побегу с предварительным сканированием территории, либо просто намеренный поиск чего-то, а то и кого-то.       — Полагаю, если я назову имя, Вы сумеете отыскать этого человека, верно, миссис Малфой? — интересуется Фергюс Кармайкл, впервые чётко давая понять, что имеет отличное представление, что за люди нанесли ему визит. Нарцисса согласно кивает, ни на миг не сомневаясь, что подобное окажется ей по силам. Ей или её мужу, если потребуется. — В таком случае, я просто обязан повторить свой недавний вопрос… Зачем это понадобилось?       — Просто поговорить, не более, — берёт на себя слово Драко. — Похоже, кое-какие интересующие меня вещи способен открыть только этот человек, — максимально проясняет он ситуацию, давая понять, что инициатором поисков является совсем не его мать и что конечный интерес исключительно в разговоре.       Фергюс Кармайкл медлит, повторно осматривает обломок в руке, словно спрашивая у него, стоит ли делиться драгоценными сведениями, а после, протягивая чужую вещь обратно Драко, произносит:       — Три палочки из орешника с сердцевиной из кости раморы лет сорок назад я сделал по заказу Рэйчел Уоллиш. А теперь попрошу вас уйти, нам больше не о чем разговаривать.       Нарцисса Малфой хранит хмурое молчание вплоть до самого возвращения домой.       Драко не мог не заметить, что прозвучавшая фамилия что-то сказала матери, в отличие от него, поскольку помимо имени Рэйчел Уоллиш в нашёптываемых ею под нос словах удалось расслышать ещё, как минимум, два других… Однако мать упрямо игнорирует и вопросительный взгляд, и довольно очевидные намёки поделиться такими важными — в понимании сына — знаниями. И Драко без особого труда догадывается, что от него тоже ждут встречных откровений, и желательно начинать говорить именно ему, ведь в том, откуда взялся обломок чужой волшебной палочки и кто надоумил искать её хозяина, точно намного больше тайны. Причём тайны менее приятной, поскольку она завязана на семье Уизли.       Из-за этой взаимной недосказанности они не разговаривают долгие два дня, в надежде, что собственного упрямства хватит для маленькой победы в этом глупом противостоянии… Чем делают только хуже, поскольку неожиданный немой конфликт надоедает игнорировать стороннему его наблюдателю, абсолютно не понимающему, что вызвало разлад внутри семьи. И, услышав наконец-то причину, Люциус Малфой выразительно морщится.       Столько сил прикладывается, чтобы попытаться забыть недавно закончившуюся вторую Магическую Войну, и тут вдруг всплывает имя из времён первой.