— ...так что дальше-то было?
Геральт, осторожно вызнав, что у темерского шпиона осталась одна-единственная последняя монета, пригласил его переночевать в нанятой ведьмаком комнатушке на третьем этаже покосившейся гостиницы, спрятавшейся где-то среди кривых переулков неподалеку от площади Иерарха.
Роше благоразумно не стал отказываться, впрочем, для вида поразмахивал руками, но потом, нехотя — конечно же, нарочно сделав подобный вид — принял приглашение.
Теперь он сидел на деревянном стуле в углу тесной комнатушки, сбросив с наслаждением гамбезон и кольчугу. Ведьмак устроился на узкой кушетке, застеленной грубым коричневым одеялом — глаза его светились в разбавленных слегка уличными огнями сумерках.
— Дальше... — Роше прищурился, вспоминая. — Мелитэле, кажется, от меня отвернулась, ведьмак. Наверное, мало я ей до того молился. Не услышала. Или просто к чертям послала.
Плеснуло дождем — дорогу размывало и расквашивало так, что копыта лошадей и колеса телеги уже взялись предательски вязнуть. Эйкрахт, укутанный в промасленный плащ, героически боролся с заартачившейся четверкой — Бьянка, сквозь стук собственных зубов, слышала, как он орет и матерится, заставляя лошадей идти вперед.
— Мне холодно... — просипела Анаис, раскашлявшись. Она прижималась к своей спутнице, тряслась и всхлипывала, часто срываясь в сухой удушающий кашель — дождь шел уже несколько дней, пропитав все промозглой сыростью, и девочка напрочь простудилась.
Дождь, казалось, было не угомонить. Иногда уже по-осеннему холодные струи внезапно обращались мокрым снегом — горы были уже близко, и там уже вовсю хозяйствовал не законно правивший сентябрь, а сырой и промозглый октябрь, чье время еще, казалось, не пришло. Дорога становилась уже, втискивалась промеж взгорий, крутила и путала, хлюпая рыжей грязью под копытами коней. Эйкрахт и Бьянка спасались от простуды остатками краснолюдского самогона — благо, чтобы согреться, крепчайшей отравы нужно было немного. Анаис же то металась в горячке, то тихо плакала на коленях у Бьянки, вцепившись ей в руки, то истошно кашляла, заходясь мучительными спазмами.
«Скорее бы добраться, — думала Бьянка. — Девчонка совсем плоха...»
Они тащились нудно и долго, едва давая лошадям передохнуть, глодали остатки сухарей и сушеных яблок — солонина и даже чистая вода давно закончились. Планируя добраться до святилища Мелитэле за десять дней, они отстали от плана уже почти на неделю. К счастью, жаловать приходилось лишь на дрянную погоду и плохую воду в ручьях — встреченные ими темерские и элландерские военные посты семейством бедного кмета ничуть не интересовались, а узнав, что в обозе лежит больной ребенок, и вовсе желали хорошего пути, сокрушенно качая головами. В спину зловонно дышала война, и тратить время на слишком уж дотошное исследование телег беженцев ни у кого не было желания. Бьянка опасалась того, что встречные дозорные придерутся к ним, когда они свернут на единственную дорогу, что вела в горы, к святилищу — она понимала, что разъяснить, почему беженцы едут именно туда, было бы сложно. Конечно, глубоко в тряпках, выстилавших дно обоза, был спрятан мешочек золотых оренов для, так сказать, умасливания особо рьяных, но лишний раз тратиться не хотелось, поскольку предстояла еще долгая дорога обратно, а для Бьянки и вовсе — опасное путешествие далеко к югу.
— Ждет ли меня там кто-то... — тихо сказала она самой себе, укутывая Анаис покрепче.
— Что? — просипела девочка, снова зайдясь в кашле.
— Ничего, милая, — Вэс провела рукой по заячьей шапке, согревавшей остриженную головку ребенка. — Думаю о том, успею ли я нагнать капитана Роше и сообщить, что довезла тебя благополучно. Вдруг они уже слишком далеко…
— Ты должна ему сказать, что я доехала, — иногда в речи Анаис внезапно проклевывались начальственные нотки, хотя за время их долгого путешествия Бьянка уже вела себя с девочкой просто как с больным усталым ребенком, а не как с королевой, пусть и слишком юной.
— Да, Ваше Величество, — спокойно ответила Вэс. — Так и сделаю.
Впрочем, ни души они не встретили. Да и кто вылезет на дорогу в такой дождь? Капли уныло и монотонно молотили по уже начавшей протекать ткани навеса, с неба лило и лило, и Бьянка, крепко прижав к себе Анаис, неровно задремала.
Вдруг повозку тряхнуло так, что Вэс едва не упала на девочку сверху — обоз дернулся и встал, а из-за полога раздалось истошное, испуганное ржание коней. Телегу начало рвать в разные стороны, мотать и дергать с такой силой, что Бьянка едва смогла удержаться, чтобы не удариться о стенки повозки, прикрывая собой ребенка.
— А, курва! — раздался голос Эйкрахта, и в тот же момент в полог вонзилась стрела, застряв на цветном оперении меж двух скрещенных перекладин.
— «Белки», — похолодев, выдавила Бьянка. — Анаис, укутайся покрепче и держись. Держись крепче, кони... кони скоро успокоятся…
Действительно, рвать и швырять в разные стороны вскорости стало меньше, а обоз, накренившись, увалился на бок, тут же пропитываясь стылой грязью — упал на край дороги, следуя за тяжестью убитой пристяжной.
Бьянка, закидав девочку тряпьем, нашарила в груде поклажи свой меч и с трудом выбралась наружу.
Эйкрахт, со стрелой в плече, пытался удержать оставшихся в живых лошадей, а из-за деревьев с визгом летели новые стрелы. Одна из них все же нашла цель — возница с хрипом повалился в грязь, хватаясь за пробитое горло.
Коренная взвилась и упала на бок, увлекая за собой вторую пристяжную, барахтаясь и захлебываясь ржанием.
— У нас ничего нет! — в отчаянии завопила Вэс, надеясь, что ее хоть кто-то будет слушать. — Ничего, ни гроша, ни крошки хлеба! В повозке только тяжелобольной ребенок, сжальтесь!
Поток стрел прекратился, и Бьянка с силой стиснула рукоять спрятанного за спиной меча, перехватывая его понадежнее. Сколько их там? Может, и впрямь уйдут, поверив, что поживиться тут нечем? Может, оставят в покое? Сколько их? Против пяти-шести измотанных голодом эльфов она надеялась выстоять, но если больше... Ноги вязли в ледяной грязи, а вода из смешанных с глиной луж поднималась все выше и выше, пропитывая подол крестьянского платья.
— N’aen aespar, — прозвучал хриплый голос, и из тени густого кустарника появился силуэт лучника, державшего на тетиве готовую отправиться в смертельный полет стрелу. — Посмотри-ка...
Бьянка знала этот голос. Знала слишком хорошо, и теперь мечтала лишь об одном — что кметские тряпки и низко надвинутый чепец спасут ее от взгляда холодных водянистых глаз. Она сделала несколько шагов назад, наткнувшись спиной на колесо перевернутой поездки, из которой раздавался тонкий плач Анаис. Лишь бы не узнал…
Но было уже поздно. Скоя’таэль уверенно приближался, направляя стрелу ей в грудь. Бьянка, ощущая спасительный холод рукояти, уже готова была выхватить меч из-за спины, когда тетива запела, выпустив смертоносный «подарок», и впилась в обод колеса прямо у ее головы, заставив выронить клинок в грязь.
— Так лучше, — проскрипел эльф. — Посмотри-ка... Ceadmil, Ves. Узнаешь?
Она узнала, несмотря на то, что прошло уже почти семь лет. Поняла, что снова встретила тех, кто отделился от похитившего ее отряда Гаэрета и отправился к северу. Узнала этот голос, как и его обладателя, все еще хромавшего на одну ногу.
— Ceadmil, Galarr, — хрипло ответила она. — А ты все еще ходишь…
— А ты все еще жива, beanna, — усмехнулся скоя’таэль. — Сбежала, белобрысая сука? Или твои сородичи постарались, а?
В ее грудь навострилась еще одна стрела, почти касаясь ткани подбитого ватой плаща.
— А какая разница, Галарр? — ответила она, подняв, наконец, глаза на эльфа. — Зато от тебя уже не убегу, да?
— Как знать, — покачал головой Галарр, кивая в сторону повозки:
— Что, заблудились? Мужика твоего даже долго уговаривать не пришлось — быстро копыта откинул. Куда едешь?
— В святилище Мелитэле, — ответила Бьянка. — У меня в обозе тяжелобольной ребенок. Ехали в Реданию... бежали от войны. А сын заболел. Пришлось свернуть с пути — слышали, что монахини могут помочь.
— А не далековато ли вы от тракта, ведущего к Третогору, отклонились, а? — язвительно спросил эльф. — Может, мне стоит проверить, что на самом деле вы везете?
— Там ребенок и груда тряпок, Галарр, — спокойно ответила Бьянка. — Отпусти. Он задыхается. Я боюсь... не успеть.
— Ты и так не успеешь, — усмехнулся эльф. — Обоз на колеса уже не встанет. Могу помочь — прервать ваши мучения. Твои и твоего ублюдка.
— Сжалься, Галарр, — тихо сказала Вэс, затылком ощущая, как из-за деревьев у дороги ощетинивается еще добрый десяток стрел, если не больше. — Я когда-то помогла тебе. Помнишь?
— Помню, — кивнул скоя’таэль. — Может, поэтому, сразу и не пристрелил.
— Как же долг жизни, Галарр? Я спасла твою ногу, остановила кровь, помогла костям срастись. Иначе... мало тех, кто познакомился с медвежьим капканом и не то что начал потом снова ходить — выжил.
— Долг жизни... а причем тут ты, dh’oine? — рыкнул Галарр. — Это — наша традиция. Обычай Aen Seidhe.
— Я жила с вами два года, — Бьянка подняла на эльфа полные мольбы глаза, хотя внутри кипела от ярости и раздумывала о том, как бы половчее извернуться, поднять из лужи клинок и вскрыть подонку шею. — Помогала вам. Лечила вас. Принимала роды у твоей…
— Ребенок умер, — потемнел Галарр.
— Не из-за меня, — покачала головой Вэс. — Она решила разродиться слишком рано. Я ее выходила, помнишь? И твою ногу... Так ты платишь за помощь?
Скоя’таэль опустил лук, раздувая в гневе точеные ноздри. Пронзив Бьянку ненавидящим взглядом, сделал несколько шагов назад.
— Проваливай, — произнес он сквозь зубы. — Va! Чтобы никто не сказал, что Galarr aep Aerihen не знает чести и обычаев. Прочь отсюда, пока я не передумал.
***
— Когда остроухие убрались, Бьянка с трудом высвободила из упряжи одну из оставшихся в живых из лошадей — вторая, как оказалось, падая, сломала ногу. Усадила на нее Анаис — без седла, просто так, укутав в тряпки, и повела лошадь по горной дороге к святилищу. Эй, ведьмак? Геральт? Спишь? Ну, спи... А я даже не успел рассказать тебе, что первым, о ком справилась мать Нэннеке, приняв больную девочку и устроив в теплой светлице, был ты. Вести о том, что ты помог нам спасти королеву Темерии, докатились даже до Элландера. Спи, ведьмак. И я тоже, пожалуй…
Роше беспокойно уснул, уронив голову на грудь, прямо на жестком стуле.
Утром, прощаясь на крыльце гостиницы, Роше хлопнул ведьмака по плечу и произнес:
— Спасибо тебе, Геральт. Но я тебе теперь должен, а должным я быть не люблю. Так что, если вдруг тебе негде будет переночевать в окрестностях Оксенфурта — найди мой лагерь. А ты найдешь, я уверен.
— Найду, — кивнул ведьмак. — Бывай, темерская скотина. Удачи.
— И тебе, ведьмак, — усмехнулся Роше и отправился к порту, где, по слухам, стояла королевская галера.
***
— Ты куда?
Реданский гвардеец в сияющих доспехах оглядел Роше с ног до головы и, по всей видимости, зрелище ему не слишком понравилось.
— К королю, — коротко ответил Роше, оправляя измятый гамбезон.
— Очередной проситель с липовой информацией о чародейке? Иди где-нибудь в другом месте попробуй деньгу зашибить, бродяга, — поморщился реданец. — А то опять потом вылавливай из моря мертвяков... Повадились тут шляться…
Роше молча передал стражу бумагу с королевской печатью, тот нехотя принял ее и с недоверием изучил, шевеля толстыми масляными губами.
— Простите, милсдарь, сами понимаете — сейчас много кого по Новиграду шляется, — кисло сказал гвардеец, так и эдак покрутив письмо. — Оставьте мне оружие и можете идти. На палубе вас проводят.
Роше нехотя снял со спины арбалет и колчан с болтами и протянул его стражнику, недовольно хмыкнув.
Шестопер он утром с трудом продал сонному оружейнику на рынке — тот долго сокрушался, что предмет-де, не новый, рукоять стерта да и перья пооббиты, но, в конце концов, Роше его уломал, рассказав историю про жену, что мечется в родильной горячке в лагере темерских беженцев. Теперь в кармане звенело несколько монет, которые обещали, что хотя бы на скромный ужин нынче вечером темерскому шпиону хватит.
— Коня моего постереги, — сказал он стражу и сунул тому серебряную крону. — Что случится — не посмотрю, что у тебя какие-то цветочки на плаще.
Реданец сунул монету в карман, облизнулся и нехотя повел скакуна к коновязи у пристани, беспрестанно озираясь.
Двое пикейщиков с символом Пылающей Розы на плащах отвели Роше к Радовиду, который, недавно окончив трапезу, сидел в бархатном кресле на носу роскошной алой галеры, задумчиво кидая в море мелкие камушки.
— Ваше Величество, — поклонился Роше.
— Давно не виделись, Роше. В Темерии, видать, настали совсем плохие времена, если командир знаменитого на весь Север подразделения ходит оборванный, как бродяга, — протянул Радовид, брезгливо поведя носом.
— В Темерии война, Ваше Величество, — сдержанно ответил Роше.
— Да? Как интересно... — съязвил Радовид. — И кто наступает?
Роше стиснул зубы, сдерживая поток ругани и сделал шаг назад — услышь он еще одну подобную тираду, смог бы удавить подонка голыми руками.
— Эмгыр вар Эмрейс, Ваше Величество, — холодно ответил он.
— Да-да-да, я что-то слышал, — усмехнулся Радовид, опустив подбородок на сжатый кулак. — А почему ты здесь? Хотя... кажется, мне рассказывали о том, как победоносно прошел тот, чье Белое Пламя пляшет на курганах врагов, по темерским землям. Быстро и весьма эффективно. Я даже позавидовал — хотя Каэдвен сопротивлялся и того меньше, но то ведь Каэдвен... Так что ты пришел обсудить, Роше? Впрочем, если ты вдруг ищешь работу — я готов подумать над тем, чтобы тебя нанять. Времена, знаешь ли, такие, что твой опыт, — Радовид многозначительно ухмыльнулся, — в ликвидации, так сказать, различных недружественных элементов может сослужить хорошую службу.
— Хотите предложить мне сейчас погоняться за чародеями или нелюдями? — Роше сложил на груди руки, оперевшись спиной на борт галеры. — Боюсь, что поручения такого рода я смогу обдумывать лишь после того, как последний черный покинет правый берег Яруги. А пока что меня интересует лишь судьба Темерии и моего народа. Я слышал, что у Новиграда собирается войско, готовое выступить против Нильфгаарда. Потому и написал, что имею отряд довольно неплохо обученных бойцов, которые могут к нему присоединиться. Ян Наталис должен был привести еще кусок резерва из-под Горс Велена, но, кажется, задерживается. Тем не менее, считаю, что это будет достойным вкладом Темерии в общее дело освобождения Севера.
— А вот тут-то у нас с тобой, Роше, возникают некоторые расхождения во взглядах, — Радовид задумчиво изучал игру солнечных лучей в гранях хрустального бокала. — Потому что судьба Темерии меня сейчас уже почти не интересует. Как не интересует и армия, которая оказалась не способна оборонять даже собственные границы. Не интересует земля, в возрождение которой придется вложить куда больше золота, чем она принесет. И не интересуют жалкие людишки, которые спят и видят, как Вечное Солнце Нильфгаарда освещает их убогий жизненный путь. С другой стороны, если я все же решусь уйти дальше на юг, то все, что удастся забрать у "черных", станет частью Редании. Думаю, это будет справедливо. Это все, что ты хотел мне сказать, Роше?
— Все, — сквозь зубы ответил Роше.
— Не пойми меня неверно, Вернон, — Радовид продолжал вертеть в руке граненый кубок. — Ведь если пара или тройка верно расположенных граней создают радугу, то стоит добавить еще один-другой неумелый срез — и придется созерцать намертво испорченную заготовку вместо бриллианта. Иногда стоит быть чуть предусмотрительнее. И понимать, куда не стоит вмешиваться. Во всяком случае, пока. А над моим предложением подумай. Чародеи... я всегда знал, что от них все беды. Слышал про черную чародейку при дворе Эмгыра? Некую Йеннифэр. Бьюсь об заклад, что и она приложила к победоносному шествию великого Императора свою скрюченную ручку. Чародеек, Роше, выводят из ублюдков и уродов, от которых даже собственные родители спешат отказаться. Разве стоит после такого еще рассуждать о том, пользу они приносят или вред?
— Я, кажется, догадываюсь, кого вы ищете, Ваше Величество, — сказал Роше, мрачно разглядывая развалившуюся в кресле фигуру короля. — Филиппа, верно?
— Ты всегда был умен и догадлив, — усмехнулся Радовид. — Я найду ее, а потом убью собственными руками. Кажется, когда-то я обошелся с ней слишком уж мягко. А если ты согласишься помочь...
— Нет, — коротко ответил Роше. — Предпочитаю не отвлекаться на поиски слепых женщин, когда по моей земле безнаказанно рыщут черные швали.
— Наши решения, Роше, иной раз по прошествии времени заставляют нас о многом сожалеть. Например, если бы мы достигли когда-то соглашения относительно Анаис, сейчас все могло бы сложиться совсем иначе. Это к слову о свободе и причинах ее внезапной утери.
— Анаис — ребенок, — возразил Роше. — И вовлекать ее в эти игры было бы жестоко.
— Никто из нас не остался ребенком навеки, Роше, — усмехнулся Радовид. — Это быстро и неминуемо проходит. А у Темерии были бы шансы выстоять, куда большие, чем сейчас. И кто бы заикался о жестокости, Вернон Роше. Мы оба помним, что каэдвенского быка свалил именно ты, отомстив за свой отряд.
Роше молчал, прямо глядя в мутноватые глаза Радовида.
Тот усмехнулся и продолжил:
— Что ж, я даже могу сказать тебе «спасибо» — вряд ли я бы так быстро договорился с Хенсельтом, будь он жив.
— С мертвыми, ясное дело, договариваться проще, — ответил Роше. — Они вообще не возражают. Ну раз так, то не смею более обременять Ваше Величество присутствием своей изрядно побитой в боях за Родину персоны. Слава Вечному Огню, как говорится.
— Пошел вон, — расслабленно ответил Радовид и отвернулся.
Разъяренный Роше отвязал коня и ринулся сквозь переулки, стискивая зубы.
— Темерия ему не нужна... Что ж. Как обычно, все делать самому, — прошипел он самому себе, продираясь меж брошенных на улицах телег, бричек и корзин с мусором.
Внезапно, уже почти на подходах к Площади Иерарха, его толкнули в спину, а в опущенной ладони оказался небольшой листок, надписанный бисерным почерком:
«Приходи вечером в городские бани. Тебе вовсе не помешает освежиться. С.Д».
