— Что это? — Бьянка крутила глазами, тиская пальцами длинноватые для ее небольшого роста рукава старенького армейского дублета, в который ее обрядили за неимением иного.
— Как — что? — Роше посмотрел на нее с толикой недоумения. — Лошадь.
— З-зачем? — осторожно спросила Вэс, пятясь куда-то в сторону, обратно к казармам.
— Зачем лошадь? Чтобы на ней ездить, Бьянка, а ты что, знаешь другие пути ее, так сказать, применения? — усмехнулся Роше, поправляя седло на своем вороном — норовистом и горделивом красавце ривийской породы. — Вот мы сейчас и поедем.
— К-куда? — Вэс надеялась, что задает не очень много вопросов. Роше болтовню не слишком любил, уважая действие. Либо - расспрашивал сам. Естественно, в специально предназначенных для расспросов случаях.
— Прокатимся до перелеска, — невозмутимо ответил командир. — Садись на Каштанку. Давай, смелее, одну ногу в стремя, вторую — перекинуть, задницу — в седло, поводья — в руки, и вперед.
Роше спокойно повернулся к девушке спиной и, ведя под уздцы своего скакуна, направился к воротам.
— Давай помогу, — Фенн, наблюдавший за разговором командира со странной девчонкой, которую пару недель назад притащили в Вызиму, отбив у отряда «белок», подставил плечо. — Полезай.
Каштанка взглянула на Вэс добрыми, умными глазами, всхрапнула и копнула копытом слежавшуюся глину.
— Не бойся, — кивнул «Синий». — Самая спокойная кобылка в конюшне. Мухи не обидит. Просто сожрет и все тут. И тебя не обидит — на муху ты не похожа.
Бьянка криво улыбнулась и решительно полезла на лошадь, чувствуя, как Фенн грубовато подпихивает ее под зад.
— Бери поводья. Нет, не так... Да, правильно. И пятками, осторожненько. О, пошла. Пошла-пошла. Давай. Догоняй командира.
Роше был уже далеко впереди. Впрочем, заслышав стук копыт за спиной, он приостановил своего вороного приятеля и обернулся. Назвать выражение его лица довольным было бы слишком самонадеянно.
— Быстрее! У меня не так много времени. Пятками в бока, посильнее! Вот, так. Неплохо. Еще сильнее. Давай, Бьянка, давай!
По спине девушки рекой лился пот. Руки ныли, слишком сильно стискивая поводья, болели колени, болела задница, дергала натянутая напряженно спина.
Каштанка лениво трусила по дороге, даже и не думая переходить на рысь.
Роше свернул с большака на тропу, что уводила в лес, и Бьянка нехотя попробовала направить кобылу за ним. Кажется, надо натянуть повод с одной стороны, и…
Корни под копытами, сучья по лицу, в глаза — мелкая мошкара, а со лба, миновав бровь, стекала вдоль носа назойливая струйка пота. Тряска, тряска, снова веткой по глазам, да сколько же еще...
Роше спокойно ждал на широкой опушке, поглаживая вороного по пышной гриве.
— Ты запыхалась, — заметил он.
— Это хорошо? — с надеждой спросила Бьянка, поднимая глаза. — Значит, я хорошо тренируюсь?
— Это очень плохо, — покачал головой Роше. — Потому что выдохлась ты. А должна была устать лошадь. Смысл приручения человеком лошадей, девочка, в том, что облегчить передвижение, сделать его более скорым и менее утомительным. А не наоборот. Не находишь, что сейчас все получилось немного не так?
— Да, командир, — уныло повесила нос Вэс.
— А если завтра придется уезжать по приказу? Мне тебя на себе тащить? — сурово спросил Роше. — Итак, подытожим — боюсь, что теперь тебе предстоят ежедневные конные тренировки. По утрам. Вечером — упражнения с оружием. Иначе нам удачи не видать. Ладно, едем обратно. Хватит с тебя, не то ни сидеть, ни стоять не сможешь. Давай сюда повод.
Начиная с того момента он таскал подопечную на конные выездки каждый день: в жару ли, дождь или туман, безжалостно и не принимая возражений.
По прошествии нескольких недель, на очередной тренировке, остановившись в гуще леса, Роше соскочил с коня и приказал:
— Слезай. И доставай меч. Быстрее! Скоя’таэль, пока ты вальяжно спустишься из седла, ждать не будет.
Это, конечно же, ничуть не было похоже на тренировку на ровной площадке у казарм. Под ногами путались корни деревьев, сухая трава, колючие кустарники, локти все время въезжали в заросли крапивы, по лицу хлестали ветки.
Роше был быстр как дьявол, кружился и с легкостью уходил от неумелых ударов, парировал, внезапно оказываясь совсем с другого боку, выскакивал ниоткуда, а после, приставив лезвие к шее сзади, произнес — и дыхание его нисколько не казалось сбитым:
— На сегодня хватит. Пора обратно.
— Домой? — радостно выдохнула Бьянка, чувствуя, как бешено колотится сердце.
— Да, едем, — Роше невозмутимо оседлал Каштанку — ее Каштанку, с которой она, наконец, смогла подружиться — и направился обратно к тропе, что петляла по лугу, уводя к большаку.
Вороной скакун смотрел на девушку надменным сливовым взглядом. Бьянка мялась несколько минут, не решаясь подойти — силуэт Роше на ее лошади к тому времени уже растворился среди листвы.
Она осторожно приблизилась, сглотнув комок страха, и протянула руку. Конь недовольно фыркнул, но вдруг, словно передумав гневаться, лизнул ей ладонь.
— Иииха!
Вот это был галоп! Самый настоящий, до свиста в ушах. Вороной летел плавно, стелился по траве, неожиданно послушный не слишком умелой руке — будто сам терпеливо исправлял ее ошибки.
Поравнявшись с командиром, шедшим легкой рысью, Бьянка обиженно спросила:
— Зачем вы так? Он же никого, кроме вас, не подпускал никогда.
Роше усмехнулся, даже не удостоив ее взглядом:
— Когда-нибудь, девочка, под тобой могут убить коня. А на втором коне будет ехать твой соратник, которого стрела найдет следующим. И тогда тебе придется распрощаться с привычным скакуном и пересесть на чужого — неважно, насколько незнакомым, непослушным или своевольным он будет. Для тебя он должен будет тут же стать знакомым, послушным и покорным твоей воле. Я сейчас, кстати сказать, изображаю твоего погибшего напарника на твоей застреленной лошади.
— Ну и шуточки у вас, — буркнула Бьянка.
— Шуточки? — сердито переспросил Роше. — Говорят, у императора Нильфгаарда нет и толики чувства юмора. Так вот, я шучу еще хуже, Бьянка. А на суеверия мне плевать.
— Я же справилась? — с надеждой спросила Бьянка, довольно приосанившись.
— Нет, — покачал головой Роше. — Тебя застрелили еще на середине луга. Нечего было орать во всю глотку. «Белки» на вопли сбегаются быстро. Очень плохо, Бьянка. Очень плохо.
Она насупилась и, покраснев, уткнулась взглядом в свой правый ботинок.
— Кстати, — неожиданно произнес Роше. — А что, тебя скоя’таэли к лошадям не приучили? Или заставляли тебя вслед за ними по веткам прыгать?
Конечно, никто не заставлял ее ни прыгать по веткам, ни бежать следом за отрядом — перемещаться с одного места на другое нужно было очень быстро, а потому ее чаще всего просто кидали поперек чьего-нибудь коня как мешок с мукой. По дороге ее тошнило, зубы отбивали дробь, к глазам приливала кровь, но никому не было до этого никакого дела.
Позже, когда Гаэрет снизошел до нее своей сомнительной милостью, он стал возить ее на своем гнедом, на луке седла. Впрочем, счастья это Бьянке не добавило — эльфы принялись шушукаться у нее за спиной, обвиняя в том, что ей стали перепадать как слишком хорошие куски за обедом, так и недостаточно заслуженное командирское снисхождение.
— И почему мы должны делиться едой с этой девкой, — услышала она как-то скрежет зубов одного из прихвостней Галарра. — Только потому, что она служит командирской подстилкой?
Это был первый раз, когда ее так окрестили. Среди «белок» — последний, потому что каменный кулак Гаэрета быстро лишил слишком разговорчивого скоя’таэля части зубов и желания их скалить.
***
А теперь внезапно случился третий.
— И почему мы должны подчиняться командирской подстилке? — мрачно осведомился немолодой солдат бывшей Второй Армии Яна Наталиса, выслушав повествование вернувшихся в лагерь возбужденных разведчиков.
Бьянка, на мгновение опешив, обвела мрачно замолкший майдан глазами.
Бойцы, оставшиеся от подразделения Наталиса, выстроились полукругом у догоравшего костра, напряженные и недовольные. Кололи ее и Четырнадцатого осуждающими взглядами, стискивая себя кольцами сложенных на груди рук.
Чуть поодаль стояли шестеро «Полосок», о чем-то тихо переговариваясь. У них, к счастью, никаких возражений против плана Бьянки и Четырнадцатого не оказалось.
— Потому что Бьянка — заместитель командира, — миролюбиво произнес Ирик, протискиваясь ближе. — И она дело говорит!
— Дело? — снова усмехнулся пожилой солдат, покручивая седоватый ус. — Какое такое дело? Посредь ночи собираться и идти палить деревню лишь потому, что кому-то там что-то показалось?
— Не показалось, — спокойно ответила Бьянка. — Пока вы тут яйца грели, командирская, как ты соизволил выразиться, Бурдо, подстилка сходила в разведку. И результат таковой ей очень не понравился. Если хочешь через денек-другой проснуться от незабываемого ощущения нильфского меча в глотке — валяй, можешь сидеть тут и дальше.
Бурдо хмыкнул и снова прогнусил:
— А с какого такого рожна они должны сюда прийти? Мало ли что там какой-то крестьянишко нильфу со страху натрепал, в штаны подваливая? Мы уже несколько дней никуда не суемся, стоим лагерем, что до нас нильфам за дело?
Четырнадцатый, поигрывая в руке ножом в кожаном чехле, вышел чуть вперед и принялся втолковывать, обводя собравшихся глазами:
— Проблема в том, друзья-соратнички, что третьего дня кое-кто, и мы даже знаем — кто, ходил в упомянутую Бьянкой деревушку за провизией. Их там видели.
— “Черные” изрядно встревожены, — подхватила Бьянка твердым голосом. — Мы их неслабо обтрясли за последнее время. Есть подозрение, что в той деревушке местные видели наших, Сейтара и Марека. Именно их, а не каких-то там других, непонятно откуда взятых, герильясов. Деревенские укажут именно на нас, понимаете? Как бы эта шелупонь перед своими не раскланивалась, под пытками «черным» они сдадут даже собственную вшивую мамашу, подтвердив, что она против Великого Солнца заклятья по ночам произносит. Поэтому, выход у нас один — до рассвета устроить так, чтобы утром никто в Седые Залупки не поехал.
— В Стылые Липки, — невозмутимо поправил Четырнадцатый.
Бьянка фыркнула, но тут же снова приобрела решительный вид.
— Подпалим нильфу хвост, братья?
— Кому братья, а кому — насрать бы, — недовольно ответил Бурдо. — С какой стати нам тебе подчиняться?
— А какого хрена ты вообще тут делаешь, Бурдо? — зашипела Бьянка. — Что приперся? Почему не отвалился на полпути, где-нибудь возле теплого хуторка, где и баба на сеновале найдется, и молоко из-под коровы? Сюда притащился, а теперь ерепенишься?
— Я здесь по приказу коннетабля, — рыкнул Бурдо. — Коннетабль велел — в его отсутствие подчиняться Роше. Я выполняю. Про тебя, девка, коннетабль ничего не указывал. Стало быть — насрать мне на твои ужимки и прыжки. Вернется Роше — поговорим.
— Когда вернется Роше, тебя, Бурдо, уже будут вороны доедать, — прошипела Вэс. — Если нынче ночью нильфов не укокошим — через день-другой они здесь будут. Не посмотрят, что реданская территория, выскочат, вычистят и уйдут обратно за реку. Никто и не заметит — кроме тебя, Бурдо, потому что не заметить болт во лбу трудно. Их прямую атаку мы не выдержим — это профессиональная, отлично выученная и вооруженная армия, а нас мало, мы измотаны голодом и сыростью. Единственный шанс — застать нильфов врасплох, ночью, когда никто толком не поймет, что делается.
— Бьянка дело говорит, — выкрикнул кто-то из наталисовских. — Бей «черных» к едрене фене! Хватит штаны пропердывать, Темерию за нас никто не отвоюет!
На майдане поднялся шум — одни, вскидывая вверх кулаки, кричали, что готовы поджечь нильфам задницы прямо сию секунду, вторые — возражали, что без приказа командира подставляться не собираются.
— Молчать! — гаркнула Бьянка. — Если не хотите — сидите здесь, пока вам комары глаза не выедят. Нас восемь. Уж как-нибудь справимся.
За ее спиной тут же сомкнулись семеро с бело-синими нашивками на рукавах.
Оставшимся в живых бойцам новых «Полосок» дважды приглашение высылать было не нужно.
— Но мы возьмем вашу зажигательную смесь, — сказала Вэс. — Где лежит?
Майдан снова зарокотал, нервно и решительно. В воздухе плясали искры раздутого налетевшим западным ветром костерка.
— Ладно, — плюнул под ноги Бурдо. — Все равно никто из вас, ушлепков, с огнесмесью не справится. Где там, говорите, нильф стоит?
***
Пылало ярко, пылало долго: хаты и овины, изгородь, сваленное сено и коновязи. Выскакивали из домов разбуженные чадом, гарью и жаром солдаты Эмгыра, и в спину им летели арбалетные болты, четко и верно находившие цели. «Темерия!» — орали вошедшие в раж налетчики, кидая «зажигалки» в стога и хлипкие стены деревянных домов. Истошно ржали кони, которых жалостливый Ирик — насколько вообще может быть жалостливым здоровенный рыжий островитянин — отпустил восвояси, вздыхая, что нельзя таких красавцев увести за собой. Хлипкий мост не выдержал бы.
На горизонте зарозовела полоска зари. Хутор Уречье догорал, вытягивая к бледному небу пальцы дымных столбов.
Бьянка, бросив от моста последний взгляд на пожарище, вздохнула:
— Набегут сейчас на дым, конечно... Будут знать, суки, на что горазды “какие-то партизаны”.
— Какие-то партизаны, — усмехнулся Четырнадцатый. — Никому не известные.
— Нас искали — мы пришли сами, — оскалилась Бьянка. — Надо будет — еще придем.
— Придем, — подтвердил неожиданно старый Бурдо. — Кто ж еще за Темерию постоит? Не кметишки же, которые от одного нильфского взгляда на колени валятся…
— Ладно, — остановила его Вэс. — Надо быстро сматываться. И впрямь на дым могут прибежать. Уходим.
