***
Роше, присев на высокий сундук, выслушал доклад почти бесстрастно. Хотя видимое спокойствие командира не смогло обмануть ни Четырнадцатого, ни, тем более, Бьянку — глаза Роше смотрели жестко и испытующе, а носок правого сапога ритмично выбивал из жухлой травы пыль. — Войтан, ты можешь идти, — произнес он, выждав, пока последовавшее за окончанием доклада молчание не стало совершенно невыносимым. — А с тобой, Бьянка, мы еще кое-что обсудим. Четырнадцатый кивнул и выскочил прочь, невольно ссутулив плечи, напоследок оглянулся и подмигнул Вэс — держись, мол. — Итак, Бьянка, — вкрадчиво начал Роше. — А теперь еще раз, по порядку — какого хрена вы поперлись к тому хутору? Вэс нервно откашлялась и начала: — Мы с Войтаном сделали вылазку. Услышали, что наших видели в соседней деревне, и… — Наших или кого-то похожего на наших? — прервал ее Роше. — Похожих, — вздохнула Бьянка. — Прекрасно, продолжай, — сухо разрешил Роше. — И я подумала… — Ты, значит, подумала? — рявкнул Роше. Напускное спокойствие схлынуло с его лица почти моментально, и Бьянка невольно сделала шаг назад. — Ни хера ты не подумала! Я иногда вообще сомневаюсь в том, что ты умеешь думать, Бьянка! Ты совсем рехнулась? Нападать на нильфгаардский гарнизон, не понимая толком, сколько там солдат, насколько тщательно они вооружены и не стоит ли неподалеку подкрепление? Не проверив, остались ли на хуторе простые жители? Какого хрена, Бьянка? Я уже поссать не могу спокойно отойти, опасаясь, как бы ты за это время что-нибудь снова не выкинула! — Роше, наутро они бы отправились выбивать сведения в ту деревеньку, о которой заикнулся крестьянин, а еще через пару дней были бы здесь! — отчаянно выступила Бьянка. — А тех, кто продавал нам продовольствие, перевешали бы на ближайшем суку! — Это война, Бьянка, — переведя дыхание, прорычал Роше. — На войне умирают люди. Иногда — гражданские, хотя этого можно было избежать, смотри вы чуть повнимательнее, куда зажигалки швыряете. А ты подставила под доподлинно неизвестное количество нильфских клинков своих товарищей. Я даже не заикаюсь о том, какими словами нас теперь честят в близлежащих деревнях. Благодарят, наверное, за сгоревших родичей. Сука… Он поднял на Бьянку глаза — усталые, сердитые, очень взволнованные. — Я... Я сожалею, командир, — потупилась она, чувствуя, как по спине сбежала струйка пота, противно щекоча кожу. — Свои сожаления выкажешь тем, чьих родных пожар забрал, — глухо произнес Роше. — Какого хера было лезть? — Роше, но ведь они могли нас найти, и… — Если бы вы сами не полезли на рожон, никто бы нас не тронул, — уверенно ответил Роше. — С чего это нильфам быть такими добренькими? Думаешь, они не хотят найти наш лагерь и выдать нам от души за последние диверсии? — непонимающе спросила Бьянка. Роше молчал, отвернувшись. — Роше, — снова начала Бьянка. — Почему ты так считаешь? Почему утверждаешь, что их не стоило опасаться? — Приказ Ваттье де Ридо, — нехотя произнес Роше. — На темерских повстанцев не нападать. Противодействовать только в порядке самообороны. Он встал с сундука, откинул его тяжелую крышку, вынул пачку писем, перемотанных бечевкой и вытащил из середины истертый, пожелтевший листок, который, на мгновение замешкавшись, протянул недоумевающей Бьянке. Бьянка бегло прочла старое объявление и растерянно переспросила, подняв на Роше глаза: — Почему ты раньше ничего об этом не говорил? Кто еще знает? — Ортензио, который и сорвал с какого-то путевого столба возле нильфского гарнизона эту цидулю, — ответил Роше. — А не говорил, потому что вы, остолопы, вообще всякий страх тогда потеряете. Приметесь у нильфов под носом средь бела дня разгуливать. И тебе запрещаю даже заикаться мужикам на этот счет. Нечего отряду терять осмотрительность. Это распоряжение в любой момент могут отменить. Правда, теперь и я уже не уверен, что завтра поблизости не появится нильфский разъезд. Одно дело — не пойми чем обеспеченное шаткое перемирие, другое — карательная операция. — Но… Тут же реданская территория, и… тот “черный” на хуторе спрашивал кмета именно насчет стоянки партизан… — путано оправдывалась Бьянка. — Ты ведь помнишь, как мы порезвились у Яворника, вдруг “черные” решили бы взять реванш? — А тебе не пришло в голову, что нильфам достаточно просто знать, где поблизости могут стоять партизанские лагеря? — устало спросил Роше из-за плеча. — Или, что мы можем быть не единственной бригадой, которая действует в Велене? — Но он распорядился прирезать того кмета, и я подумала… — Тот кмет мог “черным” в нужник дрожжей насыпать, Бьянка, или что-то украсть. Сама знаешь, что нынче в Велене даже за зерно с жучками вешают. С диверсантами не церемонятся. — А чем же тогда повстанцы заслужили такое благодушие? — прищурилась Бьянка. Роше вздохнул и терпеливо ответил: — Полагаю, что “черным” выгоднее предстать перед простым людом благодетелями, а не карателями, Бьянка. Тогда крестьяне будут с ними охотнее сотрудничать: сливать сведения, стучать на соседей, поставлять провизию. И, возможно, даже вчерашние партизаны, соблазнившись обещаниями щедрого содержания и отпущения старых грехов во имя Великого Солнца, сложат оружие и примкнут к нильфгаардским отрядам. Идеологию лучше бережно выращивать, как любое нежное растение, сажать в землю и ждать, когда всходы станут прочнее. Сброшенные на голову камни нравятся очень немногим. — Это мне не нравится, — в сердцах бросила Бьянка. — Надо как-то убедить людей не поддаваться на басни, не слушать эту заразу, не верить им! — Замолчи, — хмуро произнес Роше. — Защитница, твою мать, простого народа... К "черным" в объятия с голыми сиськами наперевес. Херова дура… Неожиданно резко обернувшись, он подошел к Бьянке вплотную и крепко прижал к себе, запустив ладонь ей в волосы. — Ты заставляешь все время за тебя бояться, — глухо сказал Роше, остро ощущая, как она нервно вздрагивает, упираясь лбом ему в плечо. Роше держал ее крепко, но между ними все равно оставалась тонкая, почти незаметная прослойка пустоты — Бьянка была напряжена, ладони, лежавшие на груди Роше, едва заметно сопротивлялись, будто отдавливая его назад. Он вздохнул и наклонил голову, коснувшись щекой ее виска. — Дура, — снова повторил Роше, мягче и тише. — Вот что с тобой поделать? — Отпусти, — упрямо ответила Бьянка, снова возобновляя попытки отстраниться. Роше с усмешкой развел в стороны руки и сделал шаг назад. — Иди. Казалось, она ждала совсем не этого. В синих глазах плескалось нескрываемое разочарование. Но уговаривать ее никто не собирался. Вернон Роше никогда не любил вынуждать кого-то просить дважды. — Давай, иди, — повторил он. — Только меч оставь. Верну, когда научишься думать. Если, конечно, научишься. Она расстроенно скривила губы, расстегнула перевязь и положила клинок на большой коричневый тюк. И, мотнув головой, выскочила прочь из шатра, оставив за собой лишь шлейф из раздражения и недовольства. Роше тяжело рухнул на край своей лежанки. — Ни хрена ведь не одумается, — сказал он самому себе и прикрыл глаза.***
Возвращение командира, казалось, хоть ненамного, но подняло дух у изрядно поникших за последнее время темерских бойцов. Около вечернего костра начали раздаваться не только привычные колкости, готовые в любую минуту превратиться в неприятную перепалку между “Полосками” и бывшими солдатами Второй Армии, но и беззлобные шутки, кто-то даже принялся травить не всегда приличные байки о славном боевом прошлом. — …в общем, выводили мы Марыльку посеред ночи, чтобы командир не увидел. Страху натерпелись — жуть, потому что старикан нам сразу пригрозил, что ежели кого поймает, кто бабу в лагерь притащил, своими руками портки снимет и на жопе кожу сдерет, чем под руку попадется. А караульным тогда Григор стоял, первейший командиров прихлебала. Пришлось тащить красотку задами, через отхожее место, нос ей рукавом своим закрываючи. — А тот рукав покруче нужника вонял, поди? Пережила девка ночку энту или нет, сразу скажи, не томи? А то ж я знаю, что с тобой бывает, когда ты неделями зипун не стираешь. — Да чтоб тебя волколак за жопу цапнул, холера, на себя оборотись… Путем все. Я к ней потом сам забегал. Даже улыбалась. А после мы к Марибору пошли, и не до баб стало. Роше задумчиво смотрел в огонь, доскабливая из медной тарелки густую похлебку из сладковатого прошлогоднего картофеля, гороха и жесткой зайчатины. — Как там, в Новиграде, командир? Марек нерешительно уселся на скамью рядом с Роше, вытянув к костру худые ноги. Светлые глаза его казались янтарными, отражая пляску веселого пламени. Он смотрел на командира заинтересованно и отчасти восторженно, в предвкушении историй о полулегендарном городе, в который он, деревенский мальчишка, даже и не мечтал когда-нибудь попасть. Роше обернулся, бросив на паренька слегка насмешливый взгляд: — Как… Стоит вольный город. Расшитые паруса в порту, золотые шпили, купцы и жрецы, костры и грязные канавы, торчки, пьяницы, подозрительные личности. Люди, эльфы, краснолюды, низушки, крысы, кони, бродячие кошки. Все, как всегда. В корчмах реданские солдаты пьют за здравие короля Радовида и Вечный Огонь, простой люд доедает последнюю гнилую брюкву, а шлюхи разносят сифилис. — Во, — одобрительно хмыкнул массивный, похожий на медведя Эмерик, почесав широкую грудь под рубахой. — Ежели случится оказия попасть в новиградский бордель, Марек, смотри в оба — коли у шлюхи нос провалился, даже рядом не стой. Чихнет на тебя, и хана: сначала хер отвалится, потом и все остальное. Марек густо покраснел, а собравшиеся у костра мужики наперебой загоготали, толкая друг друга в бок локтями. — Куда ему, — подхватил один из наталисовских, пожилой Берда. — Ботва нецелованная. Поди и не знает, с какого боку к девке-то подойти. Пока не покажут, куда ткнуть — сам не попадет. Марек зарделся еще гуще, а мужики, беззлобно перекинувшись еще парой скабрезностей, дружно согласились все-таки оставить парнишку в покое. — Так что, командир, — спросил рыжий Ирик, когда под суровым взглядом Роше хохот окончательно стих. — Идем с войском-то? — Нет, — угрюмо ответил Роше. — Пока остаемся на месте. Что будет дальше — время покажет. Возможно, будет некоторая работенка, но я еще точно не решил. Прокатился по кругу разочарованный вздох — весь отряд с надеждой ожидал возвращения командира, рассчитывая на то, что толкотне в реданском тылу вскорости придет долгожданный конец. — Что приуныли? — продолжил Роше. — В Велене еще не вся черная погань перебита. Действуем, как раньше. Будут изменения — я сообщу. Завтра денек отдохну с дороги и прокачусь до Оксенфурта. Роше поискал глазами Бьянку — она уселась поодаль, накинув на плечи старый элландерский плащ. На лице ее все еще читалось изрядное недовольство. — Бьянка, — окликнул он. — Ты едешь со мной. И Марек тоже. Мальчишка едва не подпрыгнул на месте, а на худом лице отпечатались нескрываемый восторг вкупе с некоторым страхом. — О как, Марек, — снова хохотнул Эмерик. — Видал? Командир на прогулку зовет, в прекрасный город Оксенфурт, обитель науки и искусства, чтоб его. Езжай, белобрысый. Только помни, в оксенфуртских борделях тоже всякое бывает. Говорят, в последнее время там в ходу шлюхи, что надевают на себя бельишко, украшенное совиными перьями. Последняя реданская мода-с. Я бы взглянул. — Хватит! — недовольно буркнула Бьянка, подсаживаясь ближе к огню. — Роше, а что мы собираемся делать в Оксенфурте? — Расскажу по дороге, — нехотя ответил Роше, поднимаясь на ноги. — День был долгим. Но это не значит, что завтра утром вы можете не являться на тренировку. В особенности это касается моего отряда. Восемь голов почти одновременно кивнули. Роше очень надеялся, что, когда придет время действовать, они сработают так же дружно.