***
К монотонности жизни на ферме, пожалуй, можно было привыкнуть. К тому, что горячая вода только в чайнике, что удобства во дворе, а вечерами дом погружается в полумрак, потому что свечи и керосин дают немного света, да и их стараются не жечь лишний раз. К тому, что здесь рано ложатся и рано встают, что никто, даже маленькая Агния, не бездельничает подолгу; к семейным ужинам, к кошке Шельме, которая обладает сверхъестественной способностью оказываться там, куда её не впускали. А привыкать к жизни без магии было страшно. Неужели действительно навсегда? Беспомощность и пустота в груди, от которой можно только отвлечься, но не избавиться. Бикслоу разговаривал с плюшевым кроликом, как со своими куклами, Фрид, забывшись, рисовал цепочки рун на полях старых журналов. Лаксас как-то спросил его, что за условия они означают (никогда не пытался вникнуть, из них только Эвергрин интересовалась…); тот не сразу, но ответил: — Никакие. Это не условия, а только стандартные связки, — и вздохнул: — Не хочу забыть. — Что за стандартные связки? — Базовые понятия. Это как слова, из которых потом строятся предложения. Огонь, — коротко остриженный ноготь коснулся первой пары рун, потом следующей: — Вода, запрет, отрицание… В тот раз Фрид пересказал ему основные принципы создания рунных кругов, и Лаксас даже что-то понял, что до сих пор, услышанное краем уха и частями, не задерживалось в памяти. Но не мог не заметить, что в рассказе Фрида не было той увлечённости, с которой он обычно говорил о своей магии. Сейчас руны — просто значки на бумаге. Так же, как куклы Бикслоу стали бесполезными деревяшками (он всё равно унёс их из Магнолии, но они вместе с сумкой пропали в реке). У магии Лаксаса материального воплощения не было — если не считать лакримы в груди. Он иногда гадал, что с ней стало (потому что не знал толком, что она такое): исчезла, или стала бесполезной безделушкой, или что-то ещё? Он представлял её стеклянным шариком и удивлялся, почему ничего не чувствует, если в его теле осталась такая штука — без магии. Видимо, она уже вросла в него достаточно прочно, чтобы не мешать… Глупые мысли. Но не хуже, чем беседы Бикслоу с плюшевым кроликом. Впрочем, того занимало не только это. Лаксас рядом с колодой для колки дров собирал поленья в корзину, когда напарник, тихо подкравшись откуда-то из-за изгороди, пихнул его черенком метлы пониже спины. — А в лоб? — В лоб ткнуть? — с готовностью предложил Бикслоу. — В лоб поленом, — Лаксас с намёком взвесил оное в руке. — Если тебе нечем заняться, тут можно ещё дров порубить, лишними не будут. Сам он на сегодня уже закончил: как-то умудрился так неудачно держать топор, что натёр волдырь на ладони. И ведь не первый раз дрова колет! — Не-а, — тут же отказался кукольник. — Я вообще по делу, поговорить хотел, — он умолк (а ведь иногда ничем не заткнёшь!), и Лаксас спросил: — О чём? — Сам ты «о чём»! Вовсе даже «о ком». О Фриде. Не сговариваясь, они оба бросили взгляды на открытую дверь кухни (второй выход — прямо во двор), где Фрид помогал мистрис Торн готовить ужин. Он что-то говорил, вежливо улыбнулся, когда старушка рассмеялась, — но можно не сомневаться, что в глазах веселья нет. — Хорошо, — кивнул Лаксас. Раньше он не стал бы обсуждать с кем-то из своих «гвардейцев» другого. Но то раньше. — Отойдём? Бикслоу молча кивнул, и они направились к невысокой каменной стене, окружающей огород. Сели на неё, и тогда он сказал: — Ты знаешь — не можешь не знать, если не слепой — что Фрид всегда был привязан к тебе сильнее, чем я или Эва, — он не запнулся, произнося имя погибшей напарницы, только губы еле заметно дрогнули. — Всегда был предан не гильдии — лично тебе. И это даёт тебе большую власть над ним. Лаксас коротко склонил голову, соглашаясь, но не желая подтверждать вслух. Иногда преданность и привязанность Фрида раздражали его, но только в последнее время он признался себе: из-за того, что в глубине души он не считал себя достойным такой верности. Не хотел думать о том, что это налагает на него ответственность. — Не навреди ему, пожалуйста. Задумайся, что ты делаешь. — Я пытаюсь помочь. Уж как умею, — Лаксас кривовато улыбнулся. — Я понимаю. Но будь осторожнее. — Ты что-то знаешь, Бикслоу? Что-то конкретное? — Нет, — тот покачал головой. — Просто наблюдаю. Но иногда, чтобы читать в человеческих душах, магия не нужна. — Бикслоу! — Лаксас нахмурился. — Не-а. Даже если бы я что-то знал, не сказал бы. От этого не было бы пользы, скорее вред. Бикслоу показал ему язык — и, увернувшись от неизбежного подзатыльника, спрыгнул по другую сторону ограды. На грядку с горохом не наступил не иначе как чудом. Несмотря на то, что он тщательно использовал сослагательное наклонение, осталось ощущение, что он что-то знает. А сам Лаксас наверняка знал только одно: если Бикслоу решил о чём-то молчать, то добиться от него ответа ещё труднее, чем заткнуть его, когда он вознамерился болтать.***
Утреннее солнце светило в чердачное окно, заставляя жмуриться от ярких лучей и гадать, откуда тут опять столько пыли: целые рои пылинок кружились в полосах света. Будто и не делали уборку. Хотя, если подумать… когда они её последний раз делали-то? Уже прошло почти две недели. В съёмной квартире в Магнолии о необходимости прибраться обычно напоминали Фрид или Эва — от Бикслоу ни за что не дождёшься, чтобы он вспомнил об уборке, — и Фрид сейчас мало на что обращал внимание, так что получалось, что если Лаксас не скажет, ничего не будет сделано. …и нет у него привычки следить за порядком. Так вышло. Пока он размышлял, действительно ли пора этим заняться, или пока и так сойдёт, чердачный люк открылся и из него выбрался Фрид с ворохом простыней в руках: вчера мистрис Торн затеяла большую стирку, и вот, значит, всё высохло. — Погоди, — остановил его Лаксас. — Тут, кажется, опять пора прибираться, так что чистое постельное бельё пока убери. Это им втолковывала мистрис Торн: когда подметаешь, поднимается пыль, так что всякие чистые тряпишные штуки лучше доставать после. Когда всё уже подметено, вымыто и вообще. Фрид, молча кивнув, утащил простыни обратно, а вернулся уже со шваброй и веником. Почётную обязанность поднимать по крутой лесенке ведро с водой он, надо полагать, оставил командиру. Или просто рук не хватило. Лаксас пока успел сложить матрасы в стопку и скинуть на них мелкий хлам, неизбежно расползающийся по полу, так что за водой сходил… Но начать уборку они толком не успели: на чердак, грохнув крышкой люка, засунулся Бикслоу. — Ребята, у нас проблемы. Бъёрк рассказала мне по секрету… — с серьёзным видом начал он, и серьёзности ничуть не мешало то, что он торчал из люка по пояс и дальше лезть, похоже, не собирался. Сделал театральную паузу, явно всей душой надеясь, что кто-нибудь спросит, что за беда приключилась. Но Лаксас слишком хорошо его знал, чтобы поддаться на провокацию, а Фрид… Фриду, может быть, и не было всё безразлично, но подобное безыскусное паясничанье его точно не интересовало. Бикслоу, ничуть не смутившись затянувшейся паузой, продолжил: — У мистрис Торн через неделю день рождения. Что делать будем? — В каком смысле «что делать»? — Нужен подарок, — посмотрел на него, как на идиота, Бикслоу. — У тебя есть идеи? У меня пока нет. Идей у Лаксаса тоже не было, и он молча вручил сокоманднику швабру. Пусть хоть с уборкой поможет… За неделю идей не появилось. Бикслоу страдал, Лаксас махнул на всё рукой, а Фрид с самого начала в обсуждениях не участвовал. Праздничный ужин собиралась готовить сама мистрис Торн, но Фрид, заручившись поддержкой Аннелли (или наоборот, пойди разбери, кто там первый начал), предложил ей не беспокоиться и оставить всё им. А у неё праздник — она может отдохнуть. Одному Аннелли она, наверное, кухню бы не доверила, но присутствие Фрида решило дело. Он уже успел зарекомендовать себя с хорошей стороны. В отличие от некоторых… — Только чтобы никакого беспорядка, — напомнила мистрис Торн и ушла вовсе не отдыхать, а доставать из сундуков праздничный сервиз, проветривать нарядную скатерть, гладить платья — мало ли ещё дел! Через полчаса Бикслоу застал её чуть ли не в слезах: прекрасную вышитую скатерть, которую доставали только по праздникам, погрызли мыши. Дыра красовалась такая, что незаметно не заштопать. — Так, бабуля, не волнуйтесь, что-нибудь придумаем, — он решительно выдернул испорченную ткань у неё из рук. — К вечеру всё будет. Что именно будет и что делать, он пока не решил, но у него всегда было хорошо с импровизацией, так что когда столкнулся в коридоре с командиром, уже знал, что сказать. — Лаксас, денег дай! — Что? — Денег, говорю, дай, во Фрагарию* поеду, на ярмарку, как раз ведь воскресенье. Вот, — махнул перед ним дырявым полотнищем Бикслоу. — Что это? — Это, — нетерпеливо объяснил он, — любимая скатерть мистрис Торн. Мышами пожранная. Так что я придумал, что ей подарить! — Это ты, конечно, молодец, — хмыкнул Лаксас, — но как ты себе это представляешь? — На телеге дотуда четыре часа, верхом можно успеть за два, плюс ещё на покупки — в целом часов за пять обернусь. К ужину должен успеть. — Ты умеешь ездить верхом? — А ты не знал? Странно. Ну, я малость отвык, так что задницу об седло отобью изрядно, но это ерунда, пройдёт. Что у командира нет привычки выяснять и запоминать факты сомнительной нужности об окружающих, ему и в голову не приходило. А по делу вопрос о верховой езде за всё время их знакомства не всплывал, хватало другого транспорта. В крайнем случае повозка, но верхом-то зачем? Вот-вот. Но, главное, денег тот дал — их финансы ещё позволяли такие расходы. Здесь, на ферме, они тратили очень немного: самой серьёзной тратой стала покупка новой одежды. Бикслоу, получив искомое, тут же убежал, оставив Лаксаса думать, как объяснять остальным его отсутствие и объяснять ли вообще. Вернулся он поздно: все уже готовы были сесть за стол. Мокрый, — на половине обратного пути зарядил дождь, — но довольный жизнью и собой. Сунул Лаксасу свёрток со скатертью, который вёз за пазухой, так что тот только слегка отсырел, и унёсся наверх переодеваться. Только выкрикнул на ходу: «Вы садитесь, я быстро!» Вернулся он и правда быстро, облачившись в тот самый мундироподобный костюм: это он считал чуть более парадной одеждой, чем потрёпанная рабочая куртка, в которой он и забор чинил, и коров гонял… В честь праздника все принарядились по возможности: на мистере Торне, к примеру, красовался бутылочно-зелёный вельветовый сюртук, извлечённый из какого-то особо древнего сундука. Но особенно выделялась Бъёрк — в светло-синем платье с белыми оборками, а вечно растрёпанные волосы невнятной длины (коротковаты для кос) переплетены ленточками так, что получилась аккуратная причёска. — Ого, да ты красавица, — присвистнул Бикслоу. Она недовольно наморщила нос. Похоже, красавицей она быть не хотела и оборки ей не нравились. Она и юбки-то, если подумать, на их памяти не надевала ни разу, носилась по ферме в широких штанах или в бриджах, а если случалось столкнуться с ней в коридоре ночью, то красовалась в клетчатой пижаме. Судя по тому, как Бикслоу устраивался на стуле — задницу об седло он действительно отбил. Но выглядел всё равно целиком и полностью довольным. Вот ведь неугомонный, привычно подумал Лаксас — с непривычной теплотой. И тут же хлопнул напарника по руке, когда тот потянулся отломить завитушку от праздничного пирога. Потому что нечего тут. И мистрис Торн огорчится столь небрежному обращению с едой, пусть и не ею приготовленной. Ужин прошёл спокойно. Здесь, в конце концов, не «Хвост феи», где во время праздника народ может вдруг полезть на стол горланить песни или танцевать стриптиз в обнимку с метлой, опрокинуть этот самый стол, швырнуть на соседа рубашку или штаны, и хорошо если не нижнее бельё, дать в морду, получить по морде, всё-таки опрокинуть стол, если тот до сих пор стоит, швырнуть табурет и случайно попасть в Эрзу, и вот тогда-то и начнётся Апокалипсис… Лаксас этих общих потасовок не понимал и участвовать в них не стремился. Когда-то просто не появлялся на гильдейских празднествах или, если уж нелёгкая занесла в гильдию в такой момент, не спускался со второго этажа (что, впрочем, не гарантировало, что в него ничего не прилетит). Потом всё-таки изменил этому обыкновению, но от массовых драк удовольствия всё ещё не получал, так что тут очень пригождались руны Фрида, которыми тот отгораживал какой-нибудь столик в углу. Если успевал. Лаксасу не хватало гильдии. Даже этих дурацких гулянок по невнятному поводу, где летали бутылки, табуретки и шальные заклинания, потому что они означали, что всё в порядке, всё идёт как обычно и можно ни о чём не беспокоиться (кроме того, чтобы не оказаться на линии атаки Эрзы, если она разойдётся в полную силу). У них ничего не в порядке и ничего не будет как раньше. Воспоминания пробуждали дурную меланхолию, для которой не время за праздничным столом и которой вообще не место в его голове, так что он сосредотачивался на энергичной болтовне Бъёрк, на звонком голоске Агнии, когда она, чуть картавя, декламировала поздравительное стихотворение. На том, как мистер Торн, разговорившийся после пары рюмок наливки, рассказывает истории из их с Кандидой молодости и вгоняет её в краску комплиментами. Как Фрид уверенными и ловкими движениями разливает по бокалам вино и вместо тоста читает стихи, а Бикслоу, когда очередь доходит до него, выдаёт какую-то частушку на грани приличия, и потом, чтобы сгладить впечатление, рассказывает увлекательную и вполне подходящую для детей историю из гильдейских похождений. Потом дошло время и до подарков. Механические настенные часы от мистера Торна, вязанные носки от Аннелли, а Бъёрк вручила бабушке маленький цветочек и сказала «Остальные за сараем прикопаны, помнишь, те розовые фиалки, которые тебе понравились, что за дальней излучиной растут? Я накопала, надо придумать, куда посадить». И очень удивилась, что та разволновалась: как, одна, так далеко и через реку вплавь (мостов-то тут не предусмотрено)?! Пока мистрис Торн распаковывала их подарок, Лаксас молча надеялся, что Бикслоу притащил что-нибудь не совсем уж чудовищное: вкус у того специфичный (стоит вспомнить шляпы на ярмарке!), а чувство меры иногда, кажется, совсем пропадает. Но скатерть оказалась вполне пристойной, расшитой вдоль края яркими, но не аляповатыми цветами, а главное, она понравилась имениннице. За вкусной едой и беседами засиделись. Мистрис Торн отправила детей спать, а уборкой занялись взрослые с ней во главе. Но и это заняло немного времени: вскоре все разошлись по своим комнатам. Несмотря на поздний по местным меркам час, в сон их троих пока не клонило, так что разговоры продолжились на чердаке. Лаксас уселся на свой матрас, прислонившись спиной к холодной по летнему времени печной трубе (одной из трёх — печек в большом доме было несколько, и к зиме мистер Торн собирался привести их в порядок, потому что другого отопления теперь нет). После сытного ужина шевелиться не хотелось; пожалуй, последний кусок пирога был лишним, но как отказаться, если Фрид прекрасно готовит, а фамильные рецепты мистрис Торн выше всяких похвал? Шевелиться и не обязательно. Вряд ли кто-то тут станет ему указывать, что он забыл почистить зубы перед сном, так что, когда захочется спать — просто ляжет. Бикслоу плюхнулся по диагонали поперёк сразу двух матрасов, раскинул руки и пробормотал что-то вроде «Жизнь прекрасна». Прямо как кошка Шельма: если лечь, то занимая как можно больше места. И то, что зад оказался как раз в промежутке между матрасами — сдвинуть их он не озаботился, — его ничуть не волновало. Фрид отошёл к приоконному столику, где стоял подсвечник. Ещё даже не стемнело, только начали сгущаться сумерки, так что если и нужен был дополнительный свет, то для уюта, а не чтобы не натыкаться на вещи и друг на друга. Глядя на покрасневшие от горячей воды руки — он помогал мистрис Торн с посудой, — сказал отстранённо: — А ведь тёте удавалось загнать меня к раковине, только пригрозив запереть все книги в доме в сундук. — Что, ты так не любил умываться? — тут же заржал Бикслоу. Пьян он не был: пара рюмок наливки не в счёт, — но развеселился изрядно. Впрочем, уж кому-кому, а ему алкоголь для этого никогда не требовался. — Я говорю о кухонной раковине и о мытье посуды, — подчёркнуто терпеливо разъяснил Фрид; его губы дрогнули в слабом подобии улыбки. — Готовить — любил, мыть посуду — нет. — А теперь? — А теперь я понимаю, что одного без другого не бывает, так что можно только смириться. — Ну почему же: можно подрядить мыть посуду кого-нибудь другого! — Это понимать как то, что ты вызываешься добровольцем на следующий раз?.. Бикслоу состроил столь недовольное лицо, что всем сразу стало понятно: нет, он не вызывается. Возиться с посудой он терпеть не мог — нелюбовь к хозяйственным делам вынес из приюта, в котором вырос и где у воспитанников с ранних лет были обязанности по уборке и прочему подобному. Это все в команде знали, потому что он не упускал случая пожаловаться, если ему доставалось что-то, кроме его собственной тарелки. Он и свою то и дело пытался кому-нибудь подсунуть, но товарищи не поддавались. Потому что нечего настолько лентяйничать, всему есть предел. Здесь Бикслоу держал себя в руках и от хозяйственных забот не отлынивал, хотя определённо предпочитал заняться прополкой, починкой, живностью — чем угодно, только не посудой или уборкой в доме. — А меня в детстве никогда не заставляли ни мыть посуду, ни убираться… — вспомнил Лаксас. — Так и знал, что тебя баловали! — хохотнул Бикслоу, пихая его кулаком в колено — куда дотянулся. — Бикслоу, — коротко и предупреждающе окликнул его Фрид. «Не спрашивать Лаксаса про семью» — одно из правил, которому Райджиншу очень быстро научились следовать. Что у него с отцом и дедом, в той или иной мере можно было понять, и не задавая вопросов. А если всё же задать — скорее получишь молнией, чем ответ. Но не сейчас. И не потому, что магии и молний просто не было. Лаксас вытянул ноги, совершенно не случайно уперев босую пятку Бикслоу в плечо (вообще-то рискованный фокус, потому что с того ведь станется пощекотать! и тогда все узнают, что грозовой драгонслеер, маг S-класса, боится щекотки — не сильно, но боится). Продолжил говорить медленно и задумчиво: — Родителям вечно было некогда и неохота готовить. Думаю, они и не умели толком. Так что еда в доме была из ближайшего трактира. А уборку делала приходящая горничная — этим тоже никто не занимался. — Я бы сказал, что завидую, но чувствую, что здесь есть какая-то подстава, — на удивление серьёзно откликнулся Бикслоу. — «Вечно некогда», — тихо предположил Фрид, и Лаксас повернул голову, бросая на него удивлённый взгляд. Вот уж от него реплики не ожидал. Тот так и стоял рядом со столом, возился со свечами и огнивом: всё-таки для них, магов, разжигать огонь обычными средствами пока не стало совсем простым и естественным, так что не всегда получалось сразу. Спичками проще, но спички опять кончились, а спускаться за ними, судя по всему, Фриду было неохота. Но можно не сомневаться, с его-то аккуратностью и старательностью — и с огнивом разберётся (это у Бикслоу вечно не хватало терпения). Всего пара слов — но ведь попал в точку. Занятия магией отнимают много времени, в том числе и того, что обычные люди потратили бы на ребёнка. — Когда я был мелким, очень хотел, чтобы у меня была бабушка — не обязательно даже волшебница, просто бабушка. Как мистрис Торн. Чтобы пироги пекла, читала книги вслух… В детстве Лаксас не задумывался, почему у него нет бабушек. Просто нет, и всё, и это было обидно. Позже услышал от деда, что родня по линии матери если осталась, то где-то на её далёкой родине. О том же, кто был матерью Ивана, дед говорить отказывался. Так что кем она была, что с ней стало — неизвестно; Лаксас только знал из других источников, что женат дед никогда не был. Он думал, что она, может быть, умерла родами; вот только насколько же плохой должна быть ситуация, чтобы Полюшка не справилась? А целительница была знакома с Макаровым ещё до рождения Ивана — он видел старые фотографии. Что бы там ни случилось, это было давно. Его не перебивали, и он продолжал говорить. — Иван всё пропадал на заданиях, — называть его «отцом» Лаксас перестал после Великих Магических Игр, — «зарабатывал деньги для семьи», а мама постоянно была занята своими проектами. Разрешала мне сидеть в мастерской, но… это ведь не то. Он не любил говорить про семью, но сейчас как-то… так вышло. Потому что Фрид наконец не молчал, и казалось, что ему хоть что-то, но интересно. Но про деда — не сказал. Когда твой дедушка — мастер гильдии, его внимание достаётся сразу десятку юных волшебников, он на всех находит время, а на собственного внука, — и сына, — кажется, остаётся меньше всего. Может быть, действительно только кажется, но Лаксас ясно помнил свою злость и обиду… много чего помнил, о чём сейчас говорить не хотел. (Фрид, может быть, это знает и так.) — А что за проекты? — сдержать любопытство Бикслоу всегда было сложно, так что он всё-таки встрял в образовавшуюся паузу. — Чем она занималась? И такую смену темы Лаксас поддержал: — Она была магом-артефактором. Всё время высчитывала что-то, проектировала, мастерила. Я в этом ничего не понимал, а она и не разрешала мне трогать ни чертежи, ни вещи. То ли за мою безопасность беспокоилась, то ли за их сохранность. Я даже не знаю, что именно она делала. Помню только часы на стене, модель корабля под потолком и то ли зеркало, то ли арку. Дед потом рассказывал про её работу, но немного — кажется, они не очень ладили. Вот корабль, например, она с кем-то из «пегасов» делала, и они его потом довели-таки до ума. — Внушительная махина, — вспомнил, присвистнув, Бикслоу. — Ты никогда не упоминал её. Она… её давно уже нет, да? — осторожно и мягко спросил Фрид. Он наконец справился с огнивом, и свечки в трёхглавом подсвечнике разгорелись, бросая тёплые отсветы на лицо. Подошёл ближе, явно не зная, куда пристроиться, потому что его спальное место по большей части занял развалившийся Бикслоу. — Сюда садись, — Лаксас хлопнул ладонью по матрасу рядом с собой. — Раз уж Бикслоу так приспичило уподобиться Шельме. Трёхцветная кошка обожала разлечься и занять как можно больше пространства. Аннелли, впрочем, говорил, что так ведут себя все кошки. Райджиншу не спорили, потому что наблюдать за поведением кошек им как-то не случалось. Фрид помедлил ещё несколько секунд, потом переступил через напарника, которому явно не было стыдно, что он занимает слишком много места, и сел рядом с Лаксасом. Подсвечник аккуратно пристроил на заваленную хламом тумбочку: чтобы его никто (а точнее, известно кто) случайно не опрокинул. Бикслоу пока молчал. Иногда он всё-таки мог промолчать, когда нужно. И, взвесив какие-то невнятные «за» и «против», Лаксас начал говорить: — Моя мать пропала, когда мне было семь, — достаточно давно, чтобы он успел поверить, пережить и смириться. — Много ли может запомнить ребёнок? Не знаю. Иногда мне кажется, что я вообще её не помню, только придумываю. Иногда — что я узнал бы её даже через столько лет. Когда-то он верил, что мать вернётся. Потом — мечтал, но не очень верил. Сейчас ему, наверное, было всё равно. Но он действительно её помнил. Светлокожая, статная, с золотистыми волосами, обычно заплетёнными в две косы. В рабочей одежде, в защитном комплекте… В платье он её, кажется, видел только на свадебном фото. Куда подевались все фотографии, он не знал. Может быть, Иван уничтожил их. Или забрал с собой. Или они так и лежали где-нибудь на чердаке гильдии, в ящиках с неразобранными вещами. И сгорели вместе с Магнолией. Чушь. Нашёл, о чём думать, одёрнул себя Лаксас. Чуть не вздрогнул, когда Фрид легко, почти невесомо коснулся его плеча. Молча провёл ладонью и остановил движение на предплечье. Сейчас ему действительно хотелось говорить (и не хотелось, чтобы Фрид убирал руку). Вспоминать. Он слишком часто пытался забыть и сделать вид, что ему всё равно. А теперь хотел, чтобы хоть кто-то, кроме него, это знал. Помнил её — хоть так. — Фрейя Дрейяр. Она была родом не из Фиора, откуда-то с севера, издалека. Независимый маг, и не вступила в «Хвост феи» даже после того, как вышла замуж за Ивана. Не нравились ей гильдии — она даже объясняла мне, чем, когда я спросил, потому что я-то собирался вступить в «Хвост феи», как только позволят… Только я не особо понял — да и не особо слушал, потому что получилось скучно и нудно. Что-то насчёт ограничений, обычаев и свободы творчества. — Это у нас-то ограничения? — недоверчиво фыркнул Бикслоу. — Я же говорю, я не особо понял. Когда-то то, что мама не хотела вступать в гильдию, казалось ему очень обидным: разве они не семья, разве они не должны быть все вместе? Даже подростком он ещё в это верил — когда Иван был изгнан из гильдии. И сам он тоже был изгнан. Замечательная семейная традиция, не так ли? Вот поэтому он и не любил семейную тему. Куда ни поверни, утыкаешься во что-то… Бикслоу, будто почувствовав его заминку, встрял: — Эй, Фрид. А может, твоя очередь что-нибудь рассказать о родне? — и кинул в него чем-то, подобранным с полу. Для привлечения внимания, надо думать. — А почему не твоя? И, Бикслоу, если ты ещё раз кинешь в меня грязным носком, будешь носить обувь на босу ногу, потому что носков у тебя не останется вообще. — Сейчас тепло, я и без обуви могу… Ладно, ладно, понял, осознал, раскаялся, только не по голове! Каким образом он углядел, что Фрид взвесил в руке вытащенный из тумбочки сборник классической поэзии — четыреста страниц и твёрдая обложка, — неведомо, но мгновенно угомонился. — А очередь не моя потому, что о чём мне говорить? В третий раз рассказывать байку, как я сломал швабру и вывернул на патронессу приюта ведро грязной воды? Нет у меня родни, не было и не будет. Даже фамилии нет! Так что давай, твой ход. Что-то Бикслоу разошёлся — как отреагирует на такую настойчивость Фрид, Лаксас не знал. И опасался, что тот может снова замкнуться, попытаться «сбежать» от них, чтобы не трогали… Фрид только чуть крепче сжал пальцы на его предплечье (руку так и не убрал). Покачал головой: — Мне тоже, в общем-то, не о чём говорить. Своих родителей я не помню — тётя воспитывала. — (Это они уже знали. Кажется, даже раньше слышали — когда ещё была магия.) — Она потом рассказала: мать была волшебницей, боевым магом в небольшой гильдии, и ребёнок ей мешал, так что она спихнула меня старшей сестре. А потом как-то раз не вернулась с задания. Вот и вся история. Спрашивать, а где в этой истории отец, не стал даже бестактный Бикслоу. Может, умер, может, бросил женщину с ребёнком — дело житейское. Зато спросил: — А гильдия? — «Белая цапля». Я побывал у них однажды, хотел расспросить о матери, но там уже не было тех, кто её знал. Осталось несколько человек — вот и вся гильдия. Сейчас она, кажется, вообще распалась. Он вздохнул и добавил: — Это был первый и последний раз, когда я пытался что-то выяснить о своей матери, — после чего умолк. Во внезапной тишине было слышно, как во дворе поскуливает Буян. Скучно, видать, псу. — А у меня ведь тоже была тётя, — вспомнил Лаксас. «Твой ход». Его очередь говорить — чтобы молчание не стало тягостным. Фрид закончил не на самой приятной ноте. — Только я даже имени её не помню: они с моей матерью поссорились, когда я был совсем мелким. Тоже блондинка была. Красивая. И звали как-то красиво — что-то вроде «Лилия» или «Лорелея». — Она тоже была магом? — Наверное. Помню маленькую девочку-лисичку, которую она отправляла играть со мной — кажется, это был звёздный дух. А может, воспитанница или ученица… Мелкая магичка тоже могла бы так выглядеть. — (Вспомнил маленькую Лисанну, когда она научилась придавать себе кошачьи черты — носилась по гильдии, хвастаясь каждому встречному, и он тоже оказался в числе встречных. Эта пигалица ростом еле ему по пояс подпрыгивала и мяукала, мешая пройти — потому, наверное, и запомнил.) — Только она последний раз приезжала, когда мне года четыре было. Я потом нашёл письмо. Мама его так и не прочитала… но и не выбросила. Тётя писала, что у неё будет ребёнок, девочка. — То есть, получается, у тебя есть кузина?! — громким шёпотом удивился Бикслоу. На то, чтобы не восклицать в полный голос, когда в доме уже все спят, его совести всё-таки хватило. А может, опасался, что Фрид опять возьмётся за сборник стихов. — Может быть. Я не знаю. — Ты никогда не пытался найти её? — А зачем? Столько лет прошло. Если бы тётя захотела — она бы сама меня проведала. — А я бы поискал. Интересно же! — Бикслоу, — вздохнул Лаксас, — ты как вообще это представляешь? Не зная ни тётиного имени, ни её с матерью девичьей фамилии, ни города и даже страны, где она жила… — У тебя же письмо было. — Без обратного адреса. Это просто нереально, так что угомонись. Но на этот раз — не сработало (наверное, потому, что у него никаких весомых аргументов в руках не было). Бикслоу сходу предложил три варианта, с чего можно было бы начать. Все три — сомнительной эффективности, но когда ему это мешало? Ему, судя по всему, спать всё ещё совершенно не хотелось, зато хотелось поболтать — ну да, последние полчаса он говорил меньше всех, непорядок, — так что он начал экспромтом сочинять странную детективную историю. Лаксас слушал вполуха, больше обращая внимания на Фрида, который начал задрёмывать и прислонился к его плечу. Дышал ровно и спокойно, не захваченный очередным кошмаром; что ж, если болтовня Бикслоу его успокаивает, пускай тот болтает. Его и самого уже клонило в сон, но он всё-таки придержал Фрида, когда тот начал заваливаться вбок. Тот шевельнулся, пробормотал что-то невнятное и тревожное — Лаксас коснулся губами его лба, успокаивая. Как мама. Когда-то. Наткнулся на пристальный взгляд Бикслоу (вверх тормашками, потому что этот раздолбай так и валялся поперёк матрасов), в котором проступало невнятное предупреждение — скажи тот что-нибудь вслух, Лаксас послал бы его далеко и надолго. Ничего не сказал: продолжил прерванный на «чуть-чуть отдышаться» рассказ не пойми о чём. А потом его понесло совсем в неведомые дебри, и кузиной по его версии оказался мастер «Саблезубого тигра» — «потому что тоже блондинка». Такого уровня чуши Лаксас выдержать уже не мог, о чём и сообщил напарнику (здесь даже время не сходилось, не говоря обо всём прочем!). Тот в ответ пощекотал его пятку. И пяткой же получил по голове. Потому что нечего тут. А Фрид от этой возни, как ни странно, не проснулся… И так и не отпустил его руку.