Власть над своей судьбой

      Уже стали привычными ранние подъёмы (попробуй тут не проснуться, если внизу в семь утра начинает скакать табун лошадей — на самом деле, всего-навсего бегает Агния в деревянных башмачках), уборка и мытьё посуды, редкие поездки на воскресные ярмарки в ближайший городок, работа по хозяйству, от которой неловко отказываться: они здесь гости, и стыдно быть обузой для пожилых людей. Идея платить за постой, которую в самом начале выдвинул Лаксас, была с возмущением отвергнута мистрис Торн, так что касательно денег они только участвовали в покупке продуктов. А кроме того — просто помогали. Бикслоу смеялся и называл это «работать за еду», добавляя, что иногда маги и таким занимаются, а они раньше никогда не пробовали — надо исправлять упущение. Лаксас его веселье не разделял, потому что маги берутся за такую работу, только если они полные бездарности…       Либо лишились сил.       Вслух он, впрочем, ничего не говорил. Пусть Бикслоу болтает, сколько хочет, если так ему веселее. От этой болтовни вреда нет.       Бикслоу чего только не болтал. Хотя ремарка, что с готовкой мистрис Торн и её искренним желанием получше накормить и домочадцев, и гостей они скоро станут толстыми и ленивыми, была отчасти справедливой. Такими темпами правда отъесться недолго, и только этого не хватало. Боевые маги они или кто? Пусть и без магии. Правда, к тренировкам без магии у них имел привычку только Фрид, но кое-какие приёмы, рукопашные или с оружием, знали и остальные. Фрид же первым и начал по утрам разминаться во дворе с палкой вместо клинка (шпага никуда не делась, но для тренировки он её не использовал), Бикслоу увидел и присоединился, притащил командира… Он, как самый неугомонный, ещё и водой из колодца обливался, хотя в этом его энтузиазма никто не разделял. Но идею, что им стоит вспомнить, как сражаться без магии, Лаксас оценил. Умеют ведь — кто-то больше, кто-то меньше. А чему-то могут и поучиться друг у друга.       Иногда прибегала Бъёрк и они с Бикслоу то фехтовали швабрами, то носились по двору, то окатывали друг друга водой. Лаксас вспоминал гильдию и не мешал им, только следил, чтобы ничем не прилетело по нему и по Фриду, который сосредотачивался на занятиях настолько, что не замечал ничего вокруг.       Постепенно разделялись обязанности по хозяйству. Фрид больше времени проводил на кухне и в принципе в доме, помогая мистрис Торн с готовкой и прочими домашними делами или занимаясь с ребятишками: они не ходили в школу (далековато тут ближайшая школа!), так что учились по книгам под присмотром мистера Торна, а теперь их образованием занялся рунник. Правописание, математика, литература, история… Бъёрк взвыла: дедушка, простой фермер, который тоже когда-то учился у родителей, нагружал их куда меньше. Аннелли с удовольствием учил стихи наизусть и безнадёжно боролся с математикой. Агния запоминала буквы, считала спички и яблоки и была всем довольна.        Бикслоу предпочитал возиться с многочисленной живностью на ферме, а заодно с прополкой, за которой он с удовольствием болтал с любым, кто оказался у него в напарниках, даже с Агнией. Лаксас же чаще делал то, что требовало физической силы: что-нибудь перетащить, починить, наколоть дрова, а вот вскапывать грядки не хотелось бы, хотя иногда всё равно приходилось. Ему, пожалуй, даже нравилось работать руками.       По крайней мере, так он не чувствовал себя бесполезным.       На этот раз мистер Торн попросил помочь с починкой изгороди, и они втроём с Аннелли провозились почти до вечера. Лаксас возвращался напрямик через сад к дому, когда услышал взволнованные голоса — но слов не разобрал, а когда подошёл, снаружи никого уже не было, только на дорожке и на крыльце блестели лужицы воды.       В коридоре он столкнулся с Бъёрк, которая на вопрос «Что случилось?» отмахнулась:       — Да ничего, Агния в пруд плюхнулась. Она плавать не умеет, визгу было…       — Ты это называешь «ничего»?       — Ничего страшного, её мистер Джастин сразу вытащил, — девочка пожала плечами. — С ней сейчас бабушка нянчится, переодевает и слёзы вытирает.       Она скорчила неодобрительную мордашку, будто считала это полнейшей глупостью. Добавила:       — А я ведь ей предлагала научить её плавать, но она отказалась, трусишка.       Бъёрк часто строила из себя взрослую — и немного напоминала Лаксасу его самого в четырнадцать лет. Но не до неё сейчас.       — Где он?       — Кто? — не поняла Бъёрк.       — Где Фрид?       — Наверху, — она снова пожала плечами. — А что?       — Ничего, — Лаксас прилагал все усилия, чтобы голос не звучал резко. — Мне просто нужно срочно с ним поговорить, — «а тебе, мелочь, это совсем не нужно знать».       — Он на чердаке, — повторила Бъёрк, и Лаксас, коротко кивнув, прошёл мимо неё дальше по коридору. Она не посторонилась, он толкнул её плечом, но не сильно, так что останавливаться и извиняться не стал. Иногда казалось, что Бъёрк специально нарывается, лезет на рожон — будто ищет внимания. Бикслоу как-то раз сказал, что она, похоже, немножко в него влюблена. Лаксас в эту ерунду не верил, отмахнулся от напарника: «А может, в тебя? Это ведь ты её комплиментами смущаешь», — и занялся делами. А сейчас тем более было не до того, он торопился.       И торопился не зря.       Это он понял сразу, как поднялся по шаткой лестнице на чердак. Фрид сидел на полу — даже не на матрасе — обхватив себя руками за плечи, с волос и одежды капала вода. Промокшая рубашка облепляла спину, подчёркивая, насколько, почти до судороги, напряжены мышцы.       Лаксас с сожалением покачал головой, — всё-таки немного надеялся ошибиться, — подошёл и опустился перед ним на колени. Положил ладони на плечи и слегка встряхнул:       — Ну-ка прекращай это.       Фрид медленно поднял голову, будто только после прозвучавших слов заметил его присутствие. Потемневшие от воды волосы облепили лицо, но он не убирал лезущие в глаза пряди, а кожа на их фоне казалась неестественно-бледной, почти белой. Несколько секунд он молча смотрел на Лаксаса, а потом попытался отвести его руки в сторону.       — Я в порядке.       — Ты никогда мне не лгал, не начинай сейчас.       — Я…       — Не на-чи-най, — резко, по слогам проговорил Лаксас. Не со злостью, но достаточно твёрдо, чтобы это звучало, как приказ. Он всё ещё командир Райджиншу. И сейчас выйдет больше толку, если будет действовать, как командир. — Раздевайся, тебе нужно переодеться в сухое.       Он строго смотрел Фриду в глаза, пока тот не кивнул. После этого оставил его и пошёл искать сменную одежду: штаны нашёл быстро, рубашку в итоге позаимствовал у Бикслоу (будет великовата, но как временный вариант сойдёт). На верёвке под коньком крыши болталось полотенце — снял его и кинул Фриду со словами: «Вытри хотя бы лицо и волосы».       Волосы у того отросли уже до лопаток, так что небольшое полотенце быстро пропиталось водой насквозь, а другого Лаксас не нашёл, хотя теоретически должно было быть. Но вещи расползались по чердаку чересчур хаотично. С Бикслоу иначе и быть не может. Когда-то, в съёмной квартире в Магнолии, Фрид на полном серьёзе порывался запретить ему заходить на кухню, потому что терпеть не мог, когда там что-то оказывалось не на своём месте.       Воспоминание промелькнуло, вызвав мгновенно угасшую улыбку. Сейчас на Фрида было страшно смотреть, настолько неживым он выглядел.       Бледное лицо, влажные зелёные волосы с пятнышками налипшей ряски — ни дать ни взять русалка-утопленница.       Дурацкое стечение обстоятельств. Он же только, кажется, немного ожил. Только начал обращать внимание на что-то в настоящем времени, а не на одно лишь прошлое. Один момент в прошлом.       Лаксас не видел сцену у пруда, но легко мог представить. Мог понять, о чём подумал Фрид, потому что сам подумал бы о том же. Или даже не подумал — почувствовал.       А Фрид послушно снял мокрые вещи и натянул рубашку — длинную, так что ему она вообще доходила почти до колен. (И вовсе она не похожа на саван!) Как встал, чтобы разобраться с одеждой, так и стоял теперь, сжимая в руках промокшее полотенце. Взгляд, который он бросил на Лаксаса, был до странного беспомощным: как будто он не знал, что дальше делать — с полотенцем и с самим собой.       — Давай сюда, — протянул Лаксас руку, чтобы забрать злосчастную тряпку (задел пальцы напарника, удивившись, насколько они холодные — и как безвольно разжались). Проворчал с невнятной досадой, потому что сам не знал толком, что делать дальше: — Ну что ты стоишь столбом?       — Я не… — пробормотал Фрид, опуская взгляд.       И опустился на пол прямо там, где стоял. В шаге от матраса, между прочим, а подтолкнуть его в нужную сторону Лаксас не успел и не сообразил.       Тогда он просто сел рядом — на доски, влажные от накапавшей с одежды воды. Протянул руку, чтобы убрать с зелёных волос веточку какого-то водного растения, которая застряла так надёжно, что не отпала даже во время вытирания. Бездумно отметил, что забавно торчащие прядки-«молнии» (сам Фрид называл это непонятным выражением «северная рука Соулу»), которые Бикслоу когда-то считал свои долгом подёргать как минимум раз в неделю, так и не отросли.       Фрид не поднимал головы, неподвижный и неживой, пока он вытаскивал прицепившиеся листочки ряски, один за одним, оттягивая момент, когда нужно будет действительно что-то сделать. Или, что ещё хуже, что-то сказать.       Он не знал, сможет ли снова говорить о том, что — для него — наконец хоть немного отдалилось, стало хоть и болезненным, но прошлым.       А для Фрида — нет. И он не знал, что с этим можно сделать.       Но обещания нужно выполнять.       Он провёл ладонью по влажным волосам, а потом придвинулся ближе, потянул Фрида к себе, уцепившись за простую мысль: его, холодного, нужно согреть. Может быть, это поможет.       Тот привалился к нему безвольной куклой, уткнулся лбом в плечо. Слышно было часто и неровное дыхание.       — Хватит, Фрид, — тихо сказал Лаксас. — Пожалуйста, хватит изводить себя.       Вряд ли это поможет. Реакция иррациональна, а значит, Фрид не сумеет просто взять себя в руки. Это бесило — до желания схватить за плечи, или за шкирку, как нашкодившего кота, встряхнуть, обругать, что угодно, лишь бы перестал вести себя как незнамо кто, а не маг из сильнейшей команды «Хвоста феи».       …собственная беспомощность бесила, на самом деле. Это ведь то, что Лаксас ненавидел сильнее всего.       Рубашку пропитывала сырость, и, кажется, это была вовсе не вода с волос. Он прижимал Фрида к себе, гладил по спине в попытке успокоить — потому что успокаивать словами умел плохо. Уже не в первый раз подумал, что здесь нужен кто-то, кто хорошо умеет говорить и разбирается в том, что творится у людей в головах — чтобы вправить ему мозги, потому что так, как сейчас — ничем хорошим не кончится.       И если это произойдёт, он себя не простит.       Потому что несёт ответственность. (Как командир?)       Потому что Бикслоу был прав.       Потому что…       Фрид, всё так же неподвижный и напряжённый, молча всхлипывал, давился судорожными вздохами, как будто сам задыхался, наглотавшись воды. А Лаксас мог только обнимать его и ненавидеть себя за неспособность сделать хоть что-то, что поможет.       — Ты слышишь меня, Фрид? Хоть что-нибудь ответь.       Только напряглись мышцы под ладонями, а рваное, резкое дыхание оборвалось почти стоном.       — Тебе нужно успокоиться. Слышишь меня? Попробуй… сосредоточиться на моём голосе.       Лаксас сам не знал, откуда у него эта идея. Где-то, когда-то, от кого-то — как достучаться до впавшего в панику человека. Хотя вряд ли то, что с Фридом — паника.       Сказал тихо, почти неслышно:       — Я держу тебя. Я тебя не отпущу. Всё будет в порядке.       Мягко коснулся губами виска.       — Я ведь обещал, помнишь? — всё ещё почти задевая прохладную кожу. Может быть, не стоило напоминать, но он уже не очень-то думал, что говорит. Лишь бы что-нибудь говорить. Чтобы Фрид услышал.       Фрид наконец шевельнулся. Не обнял его даже — вцепился в ткань рубашки на боках, смял, потянул, то ли пытаясь придвинуться ближе, то ли просто не замечая, что делает. Лаксас опустил ладонь на стиснутые пальцы, чуть сжал, а потом прижал к телу, подталкивая действительно обнять. То же — со второй ладонью, и Фрид сомкнул руки у него за спиной. Подвинулся, устраиваясь удобнее, расслабился наконец хоть немного.       Они сидели молча и неподвижно, держась друг за друга, будто не было другой точки опоры. (Может быть, действительно не было — в каком-то смысле.) Фрид снова плакал, но иначе — тихо, не задыхаясь. Лаксас гладил его по волосам, перебирал пальцами влажные пряди, а второй рукой обнимал за плечи, аккуратно придерживая, потому что казалось: стоит отпустить, упадёт, как марионетка с обрезанными нитями.       Сам он чувствовал, что этим недолгим эпизодом опустошён сильнее, чем магическим боем на пределе сил. Сражения — это хотя бы просто и понятно.       Смерть Эвергрин больно ранила его (их всех). Но момент остался в прошлом, и то, что они потеряли её — свершившийся факт, дальше он сживался с этим — насколько мог, насколько хватало сил. А то, что происходило с Фридом… тот до сих пор оставался на грани.       Лаксас боялся его потерять. Боялся не справиться, отпустить, боялся необратимого и не знал, что делать. Потому обнимал так крепко, потому так сильно бесила собственная беспомощность, потому сорвалось невнятное: «…не могу потерять ещё и тебя».       Фрид тихо вздохнул и снова шевельнулся. Обхватил его руками не вокруг груди, а за шею.       …Касание губ показалось простым и естественным — и в то же время было настолько неожиданным, что Лаксас сперва не понимал, что происходит. То есть, нет, понимал, «что», но сознание начисто отказывалось фиксировать тот факт, что целуется он с Фридом (уже «целуется», а не «позволяет себя целовать»). Весьма увлечённо и жарко целуется, надо сказать.       Когда наконец осознал до конца, внутреннего протеста это не вызвало. Наоборот.       Фрид прижимался к нему настолько плотно, что тело отреагировало вполне определённым образом, и это Лаксаса не удивляло — но уместным не выглядело. Нет, не сейчас.       Поцелуй со вкусом слёз — звучит как что-то, чему место в глупых дамских романах, которые тайком читала Эвергрин. Воспоминание о ней слегка отрезвило — напомнило обо всём, что произошло. О том, почему с Фридом так сложно.       И почему это может быть не тем, о чём он думает.       — Нет, — Лаксас бережно, но настойчиво отстранил его от себя. — Не нужно.       Лицо Фрида застыло фарфоровой маской, он попытался сказать что-то, но голос подвёл. Замолчал на несколько мгновений — руки безвольно соскользнули с плеч Лаксаса, — прежде чем всё-таки выговорить тихо, на выдохе:       — Извини. Я… — приоткрытые губы снова застыли, только чуть подрагивали от коротких неглубоких вдохов. (Солоноватые, влажные и мягкие — это Лаксас запомнил даже чересчур хорошо.) — Я бы никогда не позволил себе, если бы не… Ты раньше никогда не… — фразы оставались недоговоренными, обрывались болезненной пустотой, которую нечем заполнить. — Я думал, что ты… Не важно, что я думал, — наконец покачал головой Фрид. И попытался совсем отодвинуться, но Лаксас не отпустил. Мягко сжал ладони на плечах.       — Ещё как важно, но ты ведь теперь всё равно не скажешь, упрямец… — с мрачноватой убеждённостью хмыкнул он. — Тогда послушай, что скажу я. Бикслоу предупреждал меня, и теперь я понимаю, о чём.       — Бикслоу? Что он?..       — Иногда читать в человеческих душах можно и без магии, — вспомнил он слова кукольника. — Но не о нём речь. Я не хочу, чтобы ты потом жалел о сделанном, Фрид. Не хочу, чтобы тебя ко мне подтолкнули тоска и отчаяние.       — Я не…       Он прижал указательный палец к губам напарника.       — Не перебивай. Не хочу, чтобы ты потом считал, что я воспользовался твоим смятённым состоянием духа.       — Я не буду…       — Не перебивай, кому сказал! Я боюсь, что необдуманные действия могут всё испортить, — он мимолётно задумался, когда в последний раз говорил вслух, что чего-то боится. Давно: очень не любил признавать подобное. Но сейчас это правда, и это нужно сказать.       (На самом деле он многого боится — перед самим собой это уже признал.)       — Понимаю, — губы Фрида дрогнули в подобии улыбки. Всё ещё бледный, как утопленник, но он хоть реагировал по-человечески, был хоть немного похож на себя-нормального. — Я ценю твоё дружеское отношение, если позволишь это так назвать, и тоже не хотел бы…       — Ни-хре-на ты не понимаешь. Я не любитель самокопаний, но не настолько слепой, чтобы не видеть, когда отношения выходят за рамки дружеских. И не пытаюсь сказать, что этого не должно быть или что я этого не хочу. Фрид, уверяю тебя, пять минут назад я вполне осознавал, что и с кем делаю! Но сам-то ты понимаешь, чего хочешь сейчас? Секса? — честное слово, если бы они продолжили так, как всё шло, этим вполне могло закончиться. В конце концов, когда Лаксас последний раз этим занимался? А он молодой здоровый мужчина, у него есть определённые потребности. И бисексуальная ориентация, которая иногда упрощает жизнь, а иногда усложняет (какой случай сейчас, он не определился до конца). И этот поцелуй его определённо не оставил безразличным. — Или просто близости и тепла? Не знаешь, — заключил он, когда Фрид ничего не ответил и отвёл взгляд. — В этом и проблема. К тому же… не сказал бы, что я аккуратный и нежный любовник. Не думаю, что тебе сейчас нужно, чтобы тебя связали и отымели до полуобморочного состояния.       Фрид на полмгновения поднял на него глаза, и уже не был белым как полотно — теперь бледность расцветилась вспыхнувшим на скулах румянцем.       — Т-ты серьёзно?       Серьёзно-то серьёзно, но зачем он вообще это сказал — замечательный вопрос. Но не только Бикслоу в их команде склонен порой говорить быстрее, чем думать. Особенно в ситуациях, которые выходят если не за рамки разумного, то за рамки ожидаемого.       (Хотя насчёт «рамок разумного» тоже можно поспорить.)       — Почти. Я действительно предпочитаю пожёстче, — Лаксас еле заметно пожал плечами. Стесняться своих пристрастий он смысла не видел. Хотя упоминать об этом сейчас, может, было и лишним, но раз уж начал — лучше спокойно закончить. Не с трепетной девицей ведь говорит, в конце концов. — Что, опасаешься? — наполовину в шутку, наполовину всерьёз.       — Н-нет.       — Да что ты так краснеешь? — искренне удивился Лаксас. Ну ведь правда, не трепетная же девица, для которой «хрен» — только овощ! — Ты что, никогда ни с кем?.. Тогда сейчас точно не стоит начинать.       — Не «никогда ни с кем», а «в четырнадцать на сеновале с пастушкой из соседней деревни», — неожиданно вскинулся Фрид.       — А краснеешь всё равно как девственник.       — Лаксас, перестань, пожалуйста!       — Ладно, ладно…       Лаксас, конечно, не ставил цели смутить или дразнить его. И зато ведь он встряхнулся. Пусть лучше будет смущён или возмущён, чем в том проклятом «неживом» состоянии.       И снова напоминание, насколько на самом деле всё сложно. Насколько он рискует что-нибудь испортить.       Лаксас провёл ладонью по плечу Фрида, чуть подтолкнул, не настаивая — предлагая снова придвинуться ближе. И когда тот, помедлив, всё-таки подался вперёд, осторожно обнял.       — И всё же, Фрид, чего ты хочешь сейчас? Только хорошо подумай, прежде чем сказать. Я всё-таки не железный — не надо лишний раз меня провоцировать.       Тот опустил голову, пряча лицо за прядями растрепавшихся волос. Казалось, что не знал теперь, куда деть руки — скользнул пальцами вдоль боков Лаксаса, но не решился обнять и в итоге просто сцепил в замок на коленях.       Слишком сложный вопрос, чего он хочет?       Впрочем, Лаксас не знал, что ответил бы, если бы этот вопрос задали ему. Главное, чего он хотел — чтобы Фрид был в порядке. Невозможное желание. По крайней мере, прямо сейчас.       Молчание затягивалось.       Боялся ли он услышать, что поцелуй был ошибкой, помрачением измотанного сознания? Что то, о чём он позволил себе подумать, было ошибкой? Он так не считал. Думал, что понимает…       — Не уходи, — еле слышно, через силу выговорил Фрид. Первые слова оказались самыми трудными, дальше стало легче: — Не оставляй меня. Я не смогу один.       Лаксас вздохнул, поглаживая его раскрытой ладонью вдоль спины.       — Это я тебе уже обещал. И, между прочим, — он усмехнулся, — для этого вовсе не требуется со мной переспать.       Наполовину в шутку, наполовину всерьёз.       (Но ведь так горячо и искренне не целуют по ошибке, правда?)       — А я… не для этого, — невнятным полушёпотом выдохнул Фрид. — Просто… хотел бы…       Но так как не шевельнулся и даже не договорил, Лаксас решил, что «хотел бы» не прямо сейчас. Но главное, что оно есть, это «хотел».       Защита и забота. Пока — ничего кроме этого.       Они сидели молча. Он перебирал пальцами волосы Фрида и думал, что влип с этим всем, влип накрепко — и даже не жалеет. Не в его обыкновении жалеть о сделанном, даже если оно может добавить проблем.       Проблема номер один: шуточки Бикслоу. А что тот быстро окажется в курсе ситуации, можно не сомневаться. Впрочем, Бикслоу можно дать в лоб, если чересчур заболтается. Жаль, остальные проблемы так просто не решаются.       Лаксас всё-таки не удержался: наклонив голову, коснулся губами обнажённого плеча — рубашка сползла, потому что Фрид не затянул шнуровку ворота. Потом — жилки на шее, чувствуя частое биение крови, затем скулы и покрасневшего уха (Фрид всё ещё краснеет? вот что с ним таким делать?). Остановился, прижимаясь щекой к влажным волосам и слушая ровное дыхание.       А через пару минут услышал ещё и быстрые шаги внизу, потом — шорох на лестнице. Бикслоу заглянул на чердак, начав говорить раньше, чем до конца открыл люк:       — Слушай, Фрид, мне сказали, что… — он осёкся, когда обнаружил, что рунник не один.       Фрид попытался отодвинуться, но Лаксас не отпустил — прижал к себе крепче, хотя прекрасно понимал, насколько двусмысленно это выглядит со стороны. Или, наоборот, не двусмысленно, а вполне однозначно.       Он с вызовом посмотрел на Бикслоу, но тот вызов не принял. С привычной бесшабашной улыбкой спросил:       — Разберёшься?       Ему явно рассказали насчёт Агнии и пруда. И он сделал те же выводы, что и сам Лаксас. Принёсся вот…       И однозначную двусмысленность ситуации тоже наверняка заметил.       — Да.       Сейчас Лаксас был почти уверен, что разберётся. Не запросто, нет. Но разберётся.       Кукольник начал спускаться вниз, но прежде чем убраться окончательно и опустить за собой крышку люка, добавил:       — Если доразбираешься до чего-нибудь недетского, не забудь, что тут есть щеколда, и задвинь её.       Щеколда действительно была. И они ей ни разу до сих пор не пользовались.       — Шутки у тебя дурацкие, — хмыкнул Лаксас, хотя был уверен, что это не шутка. Но так же был уверен, что ничего «недетского» сейчас не будет.       Бикслоу ответил ему невнятным, кажется, не совсем приличным жестом, и скрылся, громко захлопнув за собой люк. Судя по тому, что грохот «раздвоился» — ещё и спрыгнул, а то и навернулся с лестницы.       На чердаке снова стало тихо, только шуршали то ли мыши, то ли кошка, то ли воробьи под краем крыши.       — Зачем ты… — невнятно вздохнул Фрид.       — Зачем что? — сперва не понял Лаксас. Потом сообразил. Взъерошил ему волосы небрежным жестом и сразу же пригладил. — Перестань, от Бикслоу всё равно не получилось бы скрыть. Если только, — усмехнулся он, — ты не собирался сделать вид, что ничего не было и не будет.       — Лаксас!       — Что?       — Не собирался, и ты это знаешь.       Он мог бы сказать, что ничего не знает наверняка. Потому что кое-кто — слишком сложный. Слишком много заморочек, чтобы понять и быть уверенным.       …только это неправда.       Он знает.       Потому что Фрид никогда не лгал ему. (Не станет лгать — безотчётная убеждённость.)       Потому что слишком искренне говорил и реагировал.       — Давай хоть на матрас пересядем, что ли, — вздохнул он. Сидеть, обнимая Фрида, было не худшим времяпровождением (хотя он предпочёл бы что-нибудь более деятельное), но пол был жёстким и мокрым. Кстати, не только пол. — И твои вещи надо бы развесить сушиться.       Судя по удивлённому взгляду Фрида, когда он выпустил его из объятий, про вещи тот начисто забыл. Но быстро сосредоточился: постепенно приходил в себя, и теперь, значит, проснулись и обычные ответственность с аккуратностью.       — Да, ты прав, сейчас, — быстро кивнул и встал, на короткое мгновение оперевшись на его плечо. Подобрал с пола сырую одежду и полотенце и пошёл к натянутой под скатом крыши верёвке.       Лаксас тем временем пересел на свой матрас, прислонился спиной к печной трубе (очень удобно она там торчит, чтобы вот так сидеть). И зачем-то уставился на то, как Фрид ступает по дощатому полу — осторожно, будто по тонкому льду. Зацепился взглядом за босые ступни: бледная кожа, тонкие лодыжки и выступающие костяшки. Фрид чуть привстал на носках, чтобы закинуть полотенце на верёвку — её вешал Бикслоу на той высоте, какая удобна ему, а он-то ростом побольше, — под кожей заходили мышцы и связки.       Лаксас перевёл взгляд от лодыжек выше: подтянутые икры, тонкая нитка шрама чуть выше подколенной впадины. Пока Фрид тянулся к верёвке и расправлял закинутую на неё ткань, край рубашки подернулся вверх, открывая бёдра почти до середины.       Не то чтобы он никогда не видел его с голыми ногами — в шортах или в плавках (хотя шорты тот надевал крайне редко, даже в самую жару предпочитая лёгкие брюки). Но не после того, как целовался с ним.       Это уже совсем другой расклад. Совсем другие мысли.       Которые, между прочим, он уже признал несвоевременными. Хотя пока они остаются только мыслями — ладно.       Фрид, закончив с вещами, вернулся обратно. Остановился рядом в нерешительности, и Лаксас скользнул пальцами по подъёму ступни — невнятной, неловкой лаской. Опёрся затылком на кирпичи трубы, глядя на него снизу вверх и даже с некоторым удовольствием замечая снова вспыхнувший на скулах румянец.       …много интересного можно сделать, пока Фрид вот так стоит перед ним, одетый в одну только рубашку и трусы под ней. Которые совсем нетрудно стянуть, если провести руками вверх, по икрам, по бёдрам, под ткань рубахи.       Хочется? Наверное. Только вот куда он торопится?       (Ну, то есть, понятно, куда, но если совсем уж невтерпёж, то ванная комната и правая рука к его услугам.)       Потому что если он сейчас переспит с Фридом, то вряд ли когда-нибудь сможет узнать наверняка, действительно ли тот этого хотел, или не возражал потому, что боялся остаться один.       — Фрид, не зависай, — окликнул с тихим смешком. Хотя мысль, насколько это похоже на то, как недавно Фрид застывал, то ли не зная, куда себя деть, то ли просто настолько безразличный ко всему, что не хотел даже двигаться, была вовсе не смешной. — Садись куда-нибудь.       И даже если «куда-нибудь» вдруг окажется к нему на колени, он взрослый человек, а не озабоченный подросток, так что способен держать себя в руках.       Впрочем, Фрид сел просто на матрас. Рядом — но не касаясь, будто не хватало решимости. Будто сомневался, а имеет ли право.       …на близость? На тепло и заботу? На проявление чувств?       Лаксас обнял его за плечи, прислоняя к своему боку; ощутил, как тот на мгновение напрягся, а потом сразу расслабился, завозился, устраиваясь. Тогда он спросил:       — Предпочитаешь говорить или молчать?       — Молчать, если не возражаешь, — вздохнул Фрид, устраивая голову у него на плече.       Не возражает, конечно, он же не Бикслоу, которому лишь бы потрепаться.       Вообще-то Лаксас не любил тишину. Потому и затыкал уши наушниками — не только отгораживался от чужих пустых разговоров и игнорировал согильдийцев, как думали некоторые.       Магический плеер, разумеется, перестал работать. Так и остался валяться где-то в тумбочке у Полюшки, если вообще уцелел.       А он стал замечать, что тишины на самом деле нет. Почти никогда. И не в болтовне Бикслоу дело. Где-то шумит ветер в ветвях и щебечут птицы, шумит вода в реке; разговаривают люди, и вовсе не обязательно вслушиваться в слова; а сейчас — шуршат птицы или мыши, на первом этаже — детский смех и шаги, шорох в углу — кошка. Откуда она тут, пролезла в люк, что ли, когда Бикслоу заглядывал?       — Шельма, иди сюда, — позвал Лаксас. Не «кыс-кыс-кыс», потому что на это она никогда не откликалась. — Шельма!       И на имя не откликнулась.       Фрид чуть повернул голову, высматривая кошку. Тоже позвал — тихо, вполголоса:       — Ше-е-ельма.       А она, зараза такая, отозвалась! Мявкнула, подошла неторопливо и залезла к нему на колени.       — Меня игнорирует кошка, — хмыкнул Лаксас с преувеличенной досадой.       — Она всех периодически игнорирует, — напомнил Фрид, будто всерьёз пытаясь убедить его, что из-за поведения лохматой нахалки не стоит огорчаться. — Мне просто повезло.       Лаксас мог бы сказать — и это было бы правдой — что кое-кому «везёт» раз в пять чаще, чем остальным, и Шельма к нему явно неравнодушна. Но промолчал. Провёл ладонью по пушистой спинке, закончив движение прикосновением к руке Фрида.       Так они и сидели, гладили развалившуюся на коленях наглую кошатину под аккомпанемент громкого мурлыканья.       Лаксас думал, что завидует кошке и не возражал бы, если бы Фрид гладил его.       Бикслоу вернулся через час, и на этот раз сперва постучал. Правда, люк открыл, не дождавшись ответа, так что это скорее было предупреждение, чем вопрос «разрешите войти?». Хотя и от предупреждения толку мало, потому что, застань он их в пикантный момент, привести себя в порядок они не успели бы.       Так что просто дань вежливости. Как Бикслоу это понимает.       Он снова высунулся из люка по пояс и лезть дальше не спешил. Оперся ладонями о пол, окинул взглядом чердак, особенно задержавшись на кошке на коленях Фрида, и фыркнул:       — Я, конечно, всё понимаю, но ужин вы пропустили.       — Что ты понимаешь? — тихо спросил Фрид. На взгляд Лаксаса, зря. Потому что либо Бикслоу всё понимает правильно, но услышать это вслух Фриду вряд ли понравится — либо ляпнет какую-нибудь ерунду.       — Что скинуть кошку с коленей тебе не позволяет совесть! — тут же жизнерадостно сообщил тот. — А Шельма беззастенчиво этим пользуется! Но, — продолжил он спокойнее, — ужин вы действительно пропустили. А бабуля беспокоилась, и отмолчаться не получилось.       — Что ты ей сказал?       — Правду. Что Фриду плохо, я не буду рассказывать эту историю, и ты со всем разберёшься.       Вряд ли от этого она стала беспокоиться меньше, подумалось Лаксасу. Но мистрис Торн, пожалуй, достаточно тактична, чтобы не вмешиваться, если ей намекнули не делать этого. В отличие от, например, Бъёрк, но кто той позволит лезть не в своё дело…       — Старшим Торнам можешь рассказать про Эву, — решил он. Бросил короткий взгляд на Фрида, убеждаясь, что тот спокойно отреагировал на его слова. — Младшие — обойдутся.       А кое-кто из младших, может, и сам догадался. Он вспомнил Аннелли и его слова: «Ты слишком много думаешь о мёртвых». Мальчишке ведь точно ничего не говорили.       — Расскажем вместе, — после короткой паузы отозвался Бикслоу. Настолько ровно, что совсем не похоже на него. Но через пару мгновений продолжил уже обычным бодрым тоном: — Так вы чего, спуститесь или дальше тут будете сидеть? Я могу еду притащить, если что.       Лаксас задумался, и Фрид опередил его с ответом:       — Спустимся. Потому что… — он запнулся, но продолжил с оттенком иронии: — Потому что мысль о том, как ты попытаешься поднять кружки и миски по этой лестнице, наполняет меня ужасом. Еду и посуду жалко.       Судя по удивлённому взгляду Бикслоу — подобной реплики от Фрида он не ожидал ровно так же, как Лаксас.