Власть над своей судьбой

      В темноте почти терялась массивная драконья туша: Игнил лежал позади Нацу, обдавая его спину горячим дыханием. Устроился он там не просто так: заслонял собравшихся у костра людей (и демоницу) от ветра.       Сегодня, возможно, один из последних спокойных вечеров на ближайшую пару недель.       Совсем скоро ударный отряд должен выдвинуться в сторону Магнолии, чтобы расчистить место для нового лагеря. В некоторой мере рискованно — приблизиться к базе «Тартароса», — но, с другой стороны, теперь, когда демоны заметили их действия, расстояние не сделает погоды, если они не на другом конце континента. Так решил «стратегический совет» их разросшегося отряда, который возглавляли Эрза, Пантерлили и Гаджил.       Они создали достаточно взрывчатки, чтобы начать, и дальше оттягивать наступление опасно. Увеличивается риск, что их найдут и навяжут бой в неудобном месте, на невыгодных условиях. Этот лагерь делали не для того, чтобы держать в нём оборону. Новый будет обустроен иначе.       Атака на штаб «Тартароса» всё ещё выглядела не тем, что хочется делать, но они готовились ко всему, к чему могли. Оружие и доспехи, тренировки, стратегия. Рунные круги тестировали на Марде и Минерве, и результаты были не слишком обнадёживающими: Король Преисподней взламывал (не расшифровывал — выносил превосходящей силой) любые условия за несколько минут. Чем сложнее структура круга — тем быстрее.       Однако в бою с Эндом даже несколько минут могли оказаться решающими. Фрид, Леви и Аксель долго формулировали условие и наконец остановились на максимально простом. «Внутри этого круга любой огонь гаснет». Никто не надеялся действительно погасить проклятый огонь Энда — но хоть ослабить его. Правда, это также ослабит Нацу… но атаковать пламенем огненного демона и так не лучшая идея.       Сейчас, поздним вечером, все планы и эксперименты на время были отложены в сторону. Даже Эрза не пыталась никого подгонять и командовать, признав, что пора немного расслабиться.       Фрид, задремав, прислонился к плечу Лаксаса, а потом и вовсе сполз вниз, используя его колени вместо подушки, так что тот периодически переглядывался с Бикслоу и задумчиво спрашивал: «Может, отнести его в палатку?». Кукольник отвечал: «Тебе не лень? Мне — лень», — и на этом обсуждение угасало.       Вакаба дымил трубкой, а Макао прихлёбывал что-то из кружки, и далеко не факт, что чай. Миллгана легла спать пораньше, вместе с дочкой, так что нотации старым друзьям не грозили. А Ромео, хоть и был ровесником Юки Майн, считал себя достаточно взрослым, чтобы ложиться поздно и сидеть у костра вместе со всеми — и попробуй поспорь, учитывая, что тут же расположилась Венди, которая если и была старше его, то на несколько месяцев.       Из темноты вынырнула Биска и, сообщив: «Всё, спит!» — пристроилась рядом с Альзаком. Взяла у супруга приготовленную для неё кружку и протянула её к Макао: «Плесни в чай пару ложек для вкуса, а?».       — Нет, Гаджил, ты петь не будешь! — Эрза скрестила руки на груди и сердито воззрилась на согильдийца. — Даже не думай.       — Почему это?       — Потому что я так сказала.       — Гаджил-сан, ваши музыкальные вкусы… не совпадают со вкусами большинства, — осторожно встряла с противоположной стороны от костра Венди. — Пожалуйста, не ссорьтесь.       — Гаджил, остынь, у тебя всё равно нет гитары, — поддержал девочку Пантерлили и еле слышно проворчал: — А если бы была, Эрза разбила бы её об твой упрямый лоб. Не нарывайся.       Железный драгонслеер возмущённо тряхнул головой и заткнулся. Сидящая рядом с ним Леви успокаивающе коснулась его предплечья, но получила в ответ только сердитый взгляд.       Потому что в принципе-то гитара была. Но была она у мисс Кроу, а та, потратив изрядно времени, чтобы хорошо настроить эти «старые дрова», не торопилась ею с кем-то делиться. Зато воспользовалась возникшей паузой:       — Никто не возражает, если я попробую?       Гаджил, может, и возражал, но острые когти напарника, царапнувшие по запястью, заставили притормозить. Пантерлили весьма прозрачно намекал, что считает: он зря нарывается. И Гаджил подчинился.       Завтра, на тренировке, отыграется. А может, и нет.       У Аксель музыкальные вкусы оказались вполне классические: она спела спокойную балладу о «городе в облаках», который, по легендам, можно увидеть на рассвете и на закате. Город с белокаменными башнями и хрустальными куполами, которые на короткое мгновение вспыхивают в солнечных лучах, чтобы тут же угаснуть. Мираж или недоступная грёза.       Понравилось всем, кроме Эделя, сидящего позади остальных, у границы света и тени, и на противоположной от Игнила стороне. Он оскалил зубы в злой усмешке и пробормотал:       — Знал я один парящий замок… Дрянное место. Хозяйка — та ещё сука.       — Не надо грубостей, — мягко, но настойчиво попросила Аксель.       А Игнил внезапно шевельнулся, чуть не пихнув Нацу носом, и предложил:       — Сам что-нибудь спой, раз чужое тебе не нравится.       — Я не умею.       — Ага, ври больше, — раскатисто фыркнул дракон. — Я пока склерозом не страдаю.       — Плохо умею.       — А Грандине нравилось.       — Правда? — встрепенулась Венди — не могла не заинтересоваться. — Я хотела бы услышать, что нравилось Грандине… — она вздохнула.       — Эдель, не упрямься, порадуй ребёнка.       — Эдель-сан, пожалуйста, — добавила Венди. — Хотите, я сделаю чай специально для вас?       Тот покачал головой. Молчал несколько мгновений, прежде чем безразлично сказать:       — Ладно.       Аксель Кроу приподняла гитару, собираясь передать её по рукам, но он остановил её коротким жестом:       — Играть на гитаре я не умею. Так что только если кто-нибудь… Но вряд ли кто-то знает эту мелодию.       — Я попытаюсь подстроиться, — кивнула она.       В тёмной воде отражается небо,       В мёртвых глазах начинается бездна.       Небо на нас осыпается пеплом,       Бьётся в объятьях огня и железа.       Брат мой!       бежать бесполезно.       Режет насквозь       Чёрная сталь.       Как же нам встать,       Кем же нам стать…       Голос звучал приглушённо и хрипло — несомненно, его обладатель очень давно не пытался ничего петь.       (Он и говорил-то иногда с десяток слов в день, не больше.)       Песня казалась древней — тяжеловесная, мрачная, с повторяющимися рефреном строками.       На третьей строке к голосу присоединился тихий звон гитарных струн — Аксель подбирала мелодию, пытаясь подстроиться под ритм слов. Всего несколькими простыми аккордами, то останавливаясь, то вступая вновь, пока наконец не сдалась и не опустила руку от струн. Произнесла одними губами: «Здесь нужна не гитара».       Слова падали одно за одним, тяжёлой и неровной мелодией, и то, что в голосе Эделя было мало интонаций, делало её ещё более давящей.       …а под руинами рухнувших башен       Сложены кости последней надежды.       Мир наш       не может стать прежним.       Стынет в груди       Чёрная сталь.       Как же нам встать,       Кем же нам стать.       Кем же нам…       Он умолк и тут же закашлялся. Из сунутой ему Макао кружки отхлебнул не глядя, и по его реакции — её отсутствию — было не понять, вода там или что покрепче на пару десятков градусов. Он только коротко и хрипло выговорил: «Спасибо».       — Выбрал самое мрачное, — разочарованно фыркнул Игнил. — Не нагоняй на ребят тоску.       Венди откровенно хлюпала носом в рукав под неодобрительные взгляды Шарль (та определённо мечтала, чтобы у подруги был платочек). Леви перетащила Пантерлили к себе на колени и шмыгала ему в макушку; иксид не сопротивлялся, хотя, в принципе, мог бы трансформироваться в боевую форму — и тут его уже не потискаешь так запросто. Люси рассеянно водила ручкой по страницам блокнота, и выражение её лица тоже было далеко не радостным.       — Попробую вас развеселить, — подмигнула девочкам Аксель Кроу, и через пару секунд струны гитары зазвенели весёлой танцевальной мелодией.       «Говорила мама дочке, молодой девице:       Шла бы в гильдию ты, дочка, магии учиться!       Дочка маме отвечала: «Их на свете много,       Не могу никак я выбрать — мне нужна подмога*…»       И на протяжении по меньшей мере десятка куплетов мама с дочкой перебирали гильдии с их достоинствами и недостатками. Причём половину названий присутствующие слышали впервые.       Где-то мастер вредный, где-то женщин не берут, где-то название или знак смешные (тут Минерва хотела выразительно посмотреть на Марде Гира — но его не обнаружила) — выбрать всё никак не получалось.       Так и не решили ничего.       — А мы где? — обиделся Стинг. — Почему нас не вспомнили?       Аксель рассмеялась:       — Потому что когда это песня была популярна, Бабуля Джинджер только начала подумывать о создании гильдии.       — Пора новые куплеты дописывать!       — Это не ко мне — я только пою, не пишу. Но, кажется, мисс Хартфилия пробовала себя на литературном поприще?       — Нет-нет-нет, только не стихи, стихи я не умею, — Люси протестующе замахала руками и чуть не заехала по носу Леви. — И вообще, с чего вы взяли?       — Леви рассказала — как-то к слову пришлось.       После этого Люси попыталась щёлкнуть подругу по носу уже целенаправленно: мол, меньше болтать надо. Леви неловко увернулась, чуть не завалившись на Гаджила, и тот придержал её за плечо — довольно-таки аккуратно, хотя до сих пор выглядел недовольным жизнью и тем, что ему не доверили гитару.       Аксель не торопилась начинать новую песню, только наигрывала мелодию без слов. Может быть, импровизировала, может, проверяла, не расстроился ли старый инструмент от недолгой игры.       — Вспомним, что ли, молодость? — толкнул Макао плечом Вакабу.       — Петь? Да боги упасите!       — Да ладно, разок-то можно… И тут нет капитана Органто, который намылит нам шеи.       — Это ты, что ли, «дурную примету» надумал исполнить?       Люси глянула на них с оттенком любопытства: про их матросскую молодость она слышала совсем немного, как и большая часть присутствующих. Не она одна заинтересовалась, Макс спросил:       — Что за дурная примета?       — «Скрипач на палубе**». Моряцкий фольклор. Капитаны это дело оч-чень не любят слышать. Примета, говорят, плохая, в рейсе удачи не будет.       — О, — оживился Бикслоу, — это тот, который «саблю тебе в бок»?       …напел пару строчек, изрядно фальшивя, хотя даже так было понятно, что песня бодрая и энергичная. Как раз в духе гильдии.       А на дурные приметы магам «Хвоста феи», надо полагать, плевать. Они сами та ещё дурная примета.       — Не вздумай! — нахмурился Лаксас. — Давно молнией по заднице не получал?       — А я что, я ничего… Петь я не буду. Но с радостью послушаю, да и вообще…       Аксель бряцнула пальцами по струнам — в той же самой мелодии, что пытался изобразить кукольник.       — Это?       — Ага, — согласился Макао. — Ну что, начинай?       Вакаба качнул головой с оттенком сомнения, но трубку отложил, и старые друзья начали — не везде попадая в ноты, зато с энтузиазмом:       «Он тот, чей слышен смех, когда грохочет шторм.       О, боги, как нам быть?..**»       Что за «да и вообще» имел в виду Бикслоу, стало понятно, когда в конце первого куплета он вскочил на ноги с возгласом: «Если кто не в курсе, это тоже танцевальная мелодия!».       Задумчиво посмотрел на спящего Фрида, потом на сидящую рядом с ними Венди, затем остановил взгляд на Люси — следующей в ряду. И, ухватив её за плечи, поставил рядом с собой.       — Куколка, ты ведь польку умеешь танцевать?       — Во-первых, стоило спросить до того, как ты меня вытащил, тебе не кажется? Во-вторых, не называй меня так‼       Танцевать Люси умела — «достойная юная леди», по мнению её отца, должна разбираться в танцах. Конечно, имелись в виду бальные танцы, хотя и в народном репертуаре она более-менее ориентировалась.       …Бикслоу держал её в не особо правильной, вальсово-полечной позиции, одной рукой обхватывая чуть ниже лопаток, второй — придерживая её руку. Она могла бы вывернуться, но для этого, пожалуй, пришлось бы ему врезать, потому что держал он крепко (как, в общем-то, и положено в танце), и можно не сомневаться: он упёртый болван, так что не отпустит сам.       Но не устраивать же тут драку? С дракой ведь как — стоит начать, и внезапно в это безобразие окажутся вовлечены все вокруг. А массовые свалки, которыми заканчивалась каждая вторая вечеринка «Хвоста феи», Люси не любила.       Вот танцевать, в общем-то, любила. Так что решила не возражать. А то, что дам приглашают не так, она объяснит Бикслоу позже.       Он босиком, так что ноги ей не оттопчет. Скорее она ему оттопчет — с некоторой мстительностью Люси подумала о твёрдых подошвах своих сандалий.       Нет, специально на ноги партнёру она не наступала, а он вёл её достаточно ловко, чтобы обошлось без случайностей. Танцевать в полутьме, на песке, пусть и довольно плотном — не то же, что в зале, но Люси считала, что неплохо справляется. Несколько приставных шагов, разворот, кружение полечным галопом, «Ай, ты что творишь!» — Бикслоу толкнул её прокрутиться под рукой вместо того, чтобы просто развернуть. Вот только импровизаций в его исполнении ей не хватало! Следовать схеме танца — слишком скучно, да? «Армейская полька» ведь очень простая. В сложной они бы так, без подготовки, запутались, тем более что то, что она умеет танцевать польку, не значит, что она хорошо знает именно эту.       Но кавалер ведёт, а дама делает то, что ей показывают, иначе будет полный хаос.       Ладно, в конце концов, получилось не так уж плохо. Когда они закончили и Бикслоу усадил её на место, она готова была признать, что танцевать он умеет не сильно хуже, чем трепаться. Хотя повторять она не хотела бы. Из принципа.       — Ну и что за цирк ты тут устроил? — покачал головой Лаксас, когда напарник подпихнул свою даму обратно на место у костра (как тот сам формулировал это правило этикета — «верни, откуда взял»).       — Захотелось. А что тебя не устраивает?       — Зачем было Хартфилию донимать?       — Ну, Фрид дрыхнет, так что ближайшая подвернувшаяся дама…       Логика — как раз в стиле Бикслоу. Нет, Фрид действительно мог изобразить дамскую партию, он так и делал, когда несколько лет назад учил напарника танцевать (зачем тому это понадобилось — внятных объяснений нет). Но это — только в учебных целях, как показал опыт.       — Вообще-то ближайшая — Венди.       — Не, она ростом мне по пояс, — отмахнулся Бикслоу. Преувеличивал, не настолько она мелкая — но на самом деле немногим выше. — А её строгая дуэнья, — он показал язык мгновенно насупившейся Шарль, — выпустила бы мне кишки, стоило бы мне обнять её за талию.       — Мог бы и помолчать… — Лаксас осуждающе покачал головой. Фрид определённо сказал бы что-нибудь на эту тему, но раз Фрид спит, придётся ему. — Какой девушке приятно слышать, что её пригласили на танец только потому, что она первая под руку подвернулась?       Девушка, на самом деле, не слушала, что они там болтают: слишком занимала её голову только что возникшая любопытная мысль.       Завтра у неё по расписанию тренировка. Можно почти не сомневаться, кое-кто мимо не пройдёт, потому что ему вечно заняться нечем и скучно жить. А она как раз думала, какие можно устроить противнику сюрпризы — вот и будет случай попробовать. Швырнуть горсть песка в лицо, например. Хотя нет, это вряд ли хорошо сработает, на Бикслоу маска. Тогда… перца или какой-нибудь ещё ядрёной приправы.       Тут Люси немного увяла, потому что представила, как пойдёт выпрашивать у Минервы перец. С другой стороны… Она покосилась на соседку: можно попросить Леви, чтобы она от своего лица спросила Фрида, который тоже нередко бывает на кухне. Тот, наверное, вычислит, кому это на самом деле надо, может, даже догадается, зачем — но вряд ли расскажет сокоманднику.       Так что кое-кого ждёт сюрприз.        «Потанцуем?..»       — Эй, Лю, о чём задумалась? — пихнула её в бок Леви. — У тебя такое выражение лица, будто ты планируешь захватить мир.       — Мир? Да нет, зачем? Но… — проказливо улыбнулась Люси, — у меня есть к тебе небольшая просьба.       — Звучит угрожающе.       Люси хихикнула и, не откладывая в долгий ящик, наклонилась к уху подруги, чтобы шёпотом поведать ей суть дела.       — А теперь что-нибудь поспокойнее, — тем временем предложила Аксель. — Ночь уже, а вы разбуянились!       Когда она закончила напевать тихую колыбельную, снова вмешался Игнил:       — Эдель, а «Полынную» можешь?       — «Полынную ночь»?       — Не всё же тебе свои мрачности вспоминать.       — Если ты считаешь её веселой, у тебя всё-таки склероз.       — Весёлой не считаю, ключевым словом было «свои». А она просто мне нравится. Но больше тут никто её не вспомнит — время не то.       — А нужно ли вспоминать?       — Мне она нравится, — повторил Игнил с невнятной интонацией. — Ты удовлетворил любопытство Венди — может, и мою просьбу выполнишь?       — А это просьба?       — Ну не приказ же! — он фыркнул, обдавая Нацу россыпью искр — тот поймал пару на ладонь, сунул под нос сидящей рядом Эрзе: мол, красиво, посмотри! Эрза посмотрела — но, кажется, мыслями витала где-то далеко, куда унеслась, пока Аксель пела о ночи в лесных чертогах.       — С тебя бы сталось. Когда просят, обычно говорят «пожалуйста».       Невнятный обмен репликами — никто толком не понимал, что происходит между драконом и драгонслеером. Может быть, они и сами не понимали до конца. Закончится ли это вспышкой, ссорой, которая испортит настроение и вечер остальным?       — Эдель-сан, давайте я скажу вам «пожалуйста»? — на тихий голос Венди повернули головы оба, и она смутилась, но продолжила: — Мне понравилось, как вы пели. Пожалуйста, спойте теперь песню, о которой говорит Игнил-сан!       Эдель молчал несколько секунд, прежде чем покачать головой:       — Извини, не получится. Я не помню начала.       — Как жаль, — Венди вздохнула с искренним огорчением, но донимать его, настаивая, чтобы он вспомнил, не стала.       — «День наш недолог: вот он, урочный час».       Услышав подсказку, он застыл на мгновение — прежде чем перевести взгляд на Игнила, кажется, впервые с начала разговора.       — День наш недолог… — повторил Эдель. — Хорошо. Я, может быть, вспомню.       Аксель Кроу устроила поудобнее гитару, готовясь аккомпанировать.       День наш недолог: вот он, урочный час.       Время — сквозь пальцы шёлковый лунный свет.       Завтра, быть может, кто-то и вспомнит нас —       Это уже не важно, когда нас нет.       Тревожная, неровная мелодия. Аксель то касалась струн, то снова отводила руку, потому что никак не могла поймать нужный тон.       На припеве песня изменилась, стала мягче и спокойнее, и к хрипловатому голосу Эделя наконец присоединился тихий звон гитарных струн.       Выйди в полынную ночь, горькой напейся воды;       Губы плотнее сомкни — пусть не сорвётся вопрос.       Тихая лунная ночь пылью укроет следы —       Прахом от рухнувших звёзд.       Весёлой песня точно не была; Венди снова плакала и пыталась незаметно обтирать мокрые уголки глаз, Леви вконец рассопливилась и затискала Пантерлили, он не выдержал, вывернулся и принял боевой облик, так что уже она оказалась у него на коленях. Гаджил снисходительно потрепал его по загривку, но о получившейся композиции ничего не сказал…       Затих голос певца, а следом замолчала и гитара в руках у Аксель.       Несколькими минутами позже, когда старая рунница сыграла ещё одну песню, а остальные разговорились о трактовках текста, Эдель поднялся на ноги и молча ушёл от костра.

***

      Он уверенно шагал прочь от лагеря. Мягкие подошвы сапог скользили по песку почти беззвучно, а за плеском волн тихий шорох пропадал вовсе. Никто и не заметит, что он ушёл. Никто не…       Драконы умеют передвигаться по земле практически бесшумно (по крайней мере, на открытом пространстве, где крылья и хвост ни за что не цепляются), но Эдель почуял его приближение и развернулся, встречая Игнила лицом к лицу. Лицом к морде, точнее.       — Куда ты собрался? — гулко пророкотал тот.       — Какая разница? Гуляю.       — Эрза ведь просила не ходить поодиночке без необходимости. Этериасы вышли на охоту.       — Кому какое дело?       «Кому какое дело, случится ли что-нибудь со мной?» — Эдель поднял взгляд на возвышающегося над ним дракона. Огненный Король, с древних времён верный союзник людей…       А он — предатель, отступившийся и от одних, и от других. Можно немного побыть честным с собой. Уже нет разницы.       Казалось, что полынная горечь осталась на языке. Зачем он выполнил просьбу Игнила? Зачем Игнил пошёл за ним?       «Я не один из них». Он перестал быть драконом, но человеком не стал. Впрочем, он никогда не любил людей.       — Тебе стоит быть осторожнее, — произнёс Игнил бессмысленное предупреждение.       А зачем ему быть осторожнее? Может быть, не так уж плохо было бы столкнуться с демонами. Сразиться с ними. Это единственное, в чём он был хорош. В чём был на своём месте. Сражаться и убивать.       Или умереть, если убить не удастся.       Сколько прошло веков, а ничего не меняется.       — Я вспомнил, — тихо сказал Эдель, скорее проговаривая мысли вслух, чтобы они перестали роиться в голове, чем обращаясь к Игнилу, — это я их убил.       — Кого?       (О, он много кого убил.)       — Сильвуса и Тома. «Полынная» — это ведь их песня.       Ледяной дракон Сильвус и ледяной драгонслеер Том Бранко — друзья, соратники, братья. Воплощение того, чего добивались драконы, отдавая эту магию людям. Они всегда сражались плечом к плечу — и вместе погибли, не сумев справиться с чудовищем. С ним, с Акнологией. Он не помнил, был ли тогда больше драконом или человеком.       — Их, — согласился Игнил.       — Ты специально попросил её? — с внезапным всплеском злости спросил Эдель. — Чтобы напомнить?       — Нет. Она просто мне нравится. И я не знал, что ты убил Сильвуса и Тома.       — Тогда, пожалуй, мне не стоило об этом упоминать, — он криво усмехнулся и с вызовом поднял взгляд на Игнила. Но тот смотрел не на него: вдаль, где на границе воды и воздуха гасли последние отсветы заката.       — Память возвращается? — раскатистый голос огненного ящера звучал приглушённо.       — Не сказал бы. Кусками, фрагментами — кое-что лучше бы и не вспоминалось.       Кровь и белые перья.       — Тебе нравилось летать? Когда у тебя были крылья…       — Я не помню, — Эдель покачал головой. — Нет. Кажется, тогда мне ничто не доставляло удовольствия, кроме разрушения. Зачем ты спрашиваешь? Тебя же злит, когда я говорю про это время! — он вздёрнул подбородок, с вызовом глядя на дракона.       — Я уже почти привык, — Игнил ответил непривычно мягко. — В этом было хоть что-то хорошее? Для тебя — не для окружающих, конечно.       — Вряд ли. Может, всё-таки не будем об этом?       — Хорошо, не будем, — он согласился до странного легко. И через несколько мгновений спросил: — А сейчас ты хотел бы полетать со мной?       Эдель остановился очень плавно, но при этом — словно примёрз к месту. Несколько секунд молчал, сжимая и разжимая кулаки, потом ровно спросил:       — Шутишь? Не смешно.       Он двинулся дальше по пляжу, всё так же прочь от лагеря, но успел сделать только несколько шагов. Игнил догнал его одним движением, сшиб взмахом лапы, опрокидывая навзничь, и прижал к песку. Крепко, но аккуратно, даже не намекая на то, что стоит ему надавить сильнее, и у человека сломаются рёбра. Наклонил голову, обдавая его горячим дыханием:       — Что ты за существо такое. Я с тобой по-хорошему пытаюсь…       Эдель дёрнулся, хотя отлично понимал, что если уж сопротивляться дракону — то магией, а не физически. Но магией — не хотел.       — Да уж, «по-хорошему». Заметно, — губы искривились в болезненной усмешке, но через несколько мгновений она пропала. Он произнёс почти жалобно: — Игнил… — и поднял руку, дотрагиваясь кончиками пальцев до морды дракона. — Хотел бы. Хочу. Неужели ты не понимаешь?       — Большую часть времени я тебя совершенно не понимаю, — мягко фыркнул Игнил, осторожно толкая носом подставленную ладонь. — Но стараюсь понять.       Это было слишком странно, чтобы Эдель знал, что ответить. Игнил ненавидит его. Ненавидит ведь? Так было всегда. Почти всегда.       Он не хотел этого, но это было единственной реальностью, и всё, что противоречило ей, казалось ошибкой или самообманом.       Его реальность ломалась и теряла определённость. Он вспомнил слишком много, чтобы оставаться безразличным, и услышал достаточно, чтобы под рёбрами встрепенулась, затрепыхалась слабая и жалкая надежда.       — Почему? — выговорил он пересохшими губами, потому что не мог произнести ничего более внятного.       — У меня, в отличие от тебя, провалов в памяти нет. Я помню… многое.       «Так же, как когда-то называл человека другом».       Ложь? Правда?       Эдель не знал, где ложь, а где правда. Не хотел знать?       — Игнил, я тебя…       «Ненавижу за то, что ты делаешь со мной».       Помнить не значит понимать. Ему самому память точно понимания не принесла.       — Что? — тихо пророкотал дракон. Эделя окатила волна тёплого воздуха — его дыхание.       — Я не понимаю тебя.       Больше всего он сейчас боялся ошибиться. Поверить в то, во что верить не стоит. Он разучился бояться? Значит, не совсем.       — Потому что дурак, — фыркнул Игнил — тепло и почти ласково. — Чего тут понимать-то. Так ты хочешь сейчас полетать со мной?       — Я уже ответил.       — Что, трудно сказать это ещё раз?       Трудно. Знал бы Игнил, насколько трудно. Но откуда тому, с его обычным «вижу цель — не вижу препятствий», знать?       Он хотел летать. Но не меньше, кажется, хотел и дальше лежать на песке, прижатый тяжёлой драконьей лапой, чувствовать тепло, идущее от чешуи, продолжать разговор не важно о чём, о чём угодно, потому что за словами нет враждебности, а дыхание огненного ящера обдаёт жаром, когда тот фыркает в ответ на его слова.       Он хотел…       Тяжесть, придавившая его к песку, исчезла. Игнил отпустил его, а после аккуратно подцепил когтем под спину, подталкивая встать.       — Ну и чего ты разлёгся? Летать так летать, давай, забирайся на спину!       Будто торопил не только его, но и самого себя. Чтобы не передумать? Эдель, пожалуй, всерьёз попытался бы убить его, если бы он сейчас заявил, что передумал.       Потому что тогда — слишком злая шутка, чтобы он мог простить.       Но это не штука. Не издёвка.       А надежда — слишком глупое и слишком непривычное чувство, чтобы он мог ей сопротивляться.       Человеку, наверное, трудно забраться на спину дракону — тот куда выше лошади. Но у драгонслеера, который не раз сражался с огромными ящерами, такой проблемы не будет. На спине у дракона — «слепое пятно», большинству из них трудно быстро стряхнуть что-то с загривка, что лапами, что пастью, что хвостом…       Может, потому Игнил и упирался так сильно, когда кто-то просился «покататься», пусть даже его дражайший воспитанник? Недоверие и опасение на уровне рефлексов. Особенно к драгонслеерам, которые, как ни крути, созданы, чтобы убивать драконов.       — Будь осторожен, не свались, — предупредил Игнил, когда он устроился над крыльями, выше лопаток.       — Не свалюсь. Если уж твой детёныш не падает, я как-нибудь справлюсь!       Под чешуёй заходили волнами мощные мышцы, когда дракон расправил крылья. Эдель наклонился вперёд, почти касаясь грудью его хребта — чтобы не упасть: он знал, как взлетают крылатые ящеры. Первое движение — резкий рывок, когда задние лапы отталкиваются от земли, и слишком легко сорваться.       Он никогда не летал на спине у дракона: Игнил не соглашался никого возить, а Грандину он не спрашивал. Так что всё, что он знал — теория.       (А ещё он сражался. Но это совсем другое.)       Он сумел не свалиться, а Игнил вскоре перестал набирать высоту и выровнял полёт. Больше никаких резких движений, даже крылья почти не шевелились.       Внизу была беспросветная чернота — лагерный костёр остался в другой стороне, и его Эдель не видел. Море — чуть светлее суши, в еле заметных бликах.       На мгновение померещилось, будто они висят посреди пустоты, безграничной и тёмной, и больше нет ничего, весь мир исчез, растворился. Только он и Игнил, чешуя под ладонями, по контрасту с ветром на высоте кажущаяся горячей, и гулко стучащая в ушах кровь.       Эдель пытался понять, что чувствует. Нравится ли ему полёт? Нравится ли эта темнота вокруг, мир далеко внизу?       Он пытался вспомнить, как это было, когда у него самого были крылья. Наверное, не стоило — эти воспоминания лучше не трогать, не беспокоить лишний раз, но благоразумие, в общем-то, не было его сильной стороной.       Однако вспомнил он другое.       Падение.       Тогда, в самом начале. Или в самом конце. Когда исчезла магия, останавливая его бесконечный цикл разрушения.       Он не помнил толком, что произошло. Он плохо соображал первые минуты, а скорее часы после трансформации. Но теперь — чётко вспомнил, как падал, и не знал, как пережил это падение.       Теперь он ясно осознавал, что темнота под крыльями Игнила — сотни метров пустоты. Если он сорвётся, соскользнёт (а за чешую не так уж удобно держаться) — падать очень далеко. Игнил вряд ли успеет его подхватить. Даже если захочет.       Очень глупо, находясь на спине дракона, высоко в небе, осознать, что боишься высоты. Не до паники, но до ноющей тревоги в груди, невнятного беспокойства, от которого не удаётся избавиться. Он может сколько угодно твердить себе, что не упадет — бесполезно.       Он, драгонслеер хаоса, боится высоты. Глупо. Действительно очень глупо. Но откуда ему было знать? Даже если он и знал раньше — теперь не помнил. А мачта «Беаты» или скалы на Тенрю, видимо, недостаточно высокие, чтобы вызывать какие-то эмоции… Или дело в том, что тогда он был занят делом.       Сейчас он хотел вернуться на землю. Но только прикрыл глаза и снова наклонился вперёд, пытаясь держаться крепче и устойчивее.       Он просто не будет думать о высоте.              Он всё-таки упал, когда Игнил коснулся земли — слишком жёстко тот приземлился, а напряжённые мышцы не вовремя свело судорогой. Соскользнул на полусложенное крыло, скатился на землю, зацепив какие-то кусты, и распластался на песке.       Вставать Эдель не спешил. Вообще не хотелось шевелиться лишний раз; он, лёжа на спине и глядя в небо, где ярко горели искры звёзд, снова пытался понять, что чувствует. Странная смесь облегчения и разочарования, досады и удовольствия, а ещё недоумения — как ему действовать?       — Спасибо, — еле шевельнулись губы. По крайней мере, он точно чувствовал благодарность. Непривычное тёплое ощущение — от того, что Игнил сделал этот «жест доброй воли». (Непривычное — но не незнакомое. Когда Гаджил предлагал ему тренировочные поединки. Когда Эрза перевязывала обожжённое по неосторожности плечо. Когда Фрош тащил его «делать зарядку», а Роуг не запрещал.)       Он говорил тихо, слишком тихо, но Игнил услышал — у драконов хороший слух, — да ещё уловил в его тоне что-то, что заставило его спросить:       — Эдель? Всё нормально?       Эдель глубоко вдохнул — и выдохнул медленно, плавно.       Рассказать Игнилу? Признаться в своём страхе, в своей слабости?       — Эдель? — полувопросительно повторил Игнил. В приглушённом, рокочущем голосе явственно чувствовалось беспокойство.       Искреннее?       Эдель чувствовал, как часто и гулко колотится сердце — так же, как там, на высоте. Он никогда не был хорош в том, чтобы понимать людей — или драконов. Он и самого себя не слишком понимал, особенно теперь, когда в мозаике памяти не хватало многих фрагментов, а из тех, что были, некоторых лучше бы не было.       Может ли он солгать Игнилу сейчас? Хочет ли? И будет ли его ложь убедительной — у него никогда не было необходимости учиться обманывать.       …не хочет.       Не хочет настолько сильно, что с губ чуть не сорвался протестующий возглас, почти стон. Он не станет лгать. Не сейчас. Только не сейчас, когда поймал отсвет того ускользающего тепла, которое не давало ему покоя так долго. Он не хочет это потерять.       Не хочет потерять Игнила.       Или надежду.       Или всё сразу.       Если он промолчит, итог будет тем же? Король Огненных драконов слишком прямолинеен, чтобы принять уход от ответа.       — Эй, в чём дело?       В голосе всё ещё не было гнева, хотя Эдель ожидал его, может быть, отчасти даже надеялся на него, потому что гнев Игнила вернул бы его в привычную позицию, в ту реальность, основой которой были злость и ненависть огненного дракона.       Эдель не хотел в неё возвращаться.       Не теперь.       Он готов отдать что угодно, пообещать что угодно (кому — Игнилу? судьбе?), лишь бы ничего не испортить. Гордость, пожалуй, была не такой уж высокой ценой.       (Именно гордость — гордыня — когда-то дала ему крылья и уничтожила его — ещё один кусочек мозаики встал на место.)       Эдель глубоко вздохнул и ответил с невесёлым смешком:       — Оказывается, я боюсь высоты.       — …Серьёзно?       — Похоже, что я шучу?       — Нет, — проворчал Игнил. — Ты вообще шутить не умеешь, — замолк, а после добавил с оттенком недовольства: — Я не знал. А то не стал бы… — он сердито фыркнул, в воздух взвился рой искр.       Эдель подставил руку, поймал одну на ладонь, хотя тепло через мгновение обернулось уколом боли.       Всего лишь мелкий ожог.       — Я тоже не знал. Но…       «Если бы знал, ничего бы не изменилось». Этого он вслух не сказал, и Игнил тоже молчал — может быть, так же, как и он, не находил подходящих слов. Могло же такое случиться с Королём Огненных драконов? Могло: Грандина частенько задавала такие вопросы, что тот не находился с ответом.       Постепенно возвращалось спокойствие, которое он обычно обретал только в одиночестве или, кажется, в рейдах, когда действовал ради чётко понятной, хоть и не своей, цели. Он не задумывался, сколько прошло времени с момента, когда он ушёл из лагеря, а Игнил отправился за ним. Время теряло значение, но не так, как в худшие моменты его жизни. Мысли текли свободно, ни на чём не задерживаясь и ни за что не цепляясь, сплетаясь в странные цепочки ассоциаций.       Небо. Игнил. Тепло. Память и страх. Имеет ли он право просить хоть о чём-то?       Мысли, наверное, могли бы увести его далеко, если бы тишину не разбил голос Игнила:       — Эй, Эдель, ты что, уснул?       — Нет, — отозвался он после небольшой паузы.       — Так, может, встанешь? Или мне тебя тащить?       Он с трудом удержался от смешка, представив эту картину, ведь, чтобы не ограничивать себя в передвижениях, дракон может что-то тащить разве что в пасти. Если возьмёт лапой, взлетать, а особенно приземляться будет неудобно, ходить — тем более. Впрочем, есть ещё хвост, достаточно ловкий и гибкий, чтобы удержать человеческое тело. Но это было бы не менее забавно.       — Нет, не нужно. Не хочу сейчас возвращаться в лагерь.       — Что, будешь спать прямо здесь? — фыркнул Игнил, а когда Эдель кивнул, удивился: — Не замерзнешь?       — Лето, ночи тёплые, — он неопределённо пожал плечами, не думая о том, насколько странно это выглядит, учитывая, что он лежит навзничь на песке.       Он действительно не столько мёрз, сколько не любил холод. Не то чтобы был полностью уверен, что спать под кустом на пляже, будучи одетым только в штаны и рубашку, будет комфортно: последняя неделя выдалась нежаркой, хоть стояла середина лета. Но он слишком сильно не хотел сейчас возвращаться к людям, которых стало слишком много.       — Ладно, — массивная туша шевельнулась в темноте. Игнил тоже лёг — а потом подгрёб его к себе вместе с песком и частью куста. — Не замёрзнешь.       Под боком у огненного ящера действительно трудно замёрзнуть. Эдель хотел возмутиться подобной бесцеремонности, но передумал: только молча стряхнул с себя сломанные ветки и прислонился спиной к тёплой чешуе.       Рядом с драконом он чувствовал себя… странно. Ведь для него, воина и убийцы, странно ощущать себя под чьей-то защитой.       Игнил опустил голову на сложенные лапы и задумался, неподвижно глядя в темноту.