***
— Ну, что, Хирузен, и кто же в итоге победил? Бросил риторический вопрос в лицо холодной могильной плиты Данзо. Он усмехался, устало с ноткой грусти. Эта насмешка над самим собой была столь нелепа на морщинистом лице старого интригана, такая противоестественна и отталкивающая, как детская смерть. Шимура стоял, склонивши голову перед монументом, взведенным в честь погибшего Хокаге, и впервые не скрывал своего обличия. Здесь попросту не было перед кем играть на публику. Он похоронил своего сокомадника, они знали друг друга больше тысячи лет, слишком хорошо знали. Сарутоби ждал его, Данзо, зная, чем закончится их встреча. Он сам выпил яд, предложенный ему, уверив в наглую ложь, будто сам выбрал свою смерть. И от того его гибель была еще более отталкивающей даже для Данзо. Глава Корня не чувствовал триумфа. Это не то. Было трудно потерять вечного соперника, который сдался без боя. Не естественно, и опустошающе. — Слабак, — плюнул себе под ноги Шимура. — Надеюсь, твой приемник будет такой же соплей. И как я мог слушаться тебя все это время? Ты же, херов, слабак! Данзо позволил своим чувствам взять верх всего на секунду, а затем вновь спрятался за привычной маской холодной отчужденности. Больше с него не вытянешь ни одной эмоции. Его внимание привлекла приближающая фигура. Это был ребенок. Что ребенок делает на кладбище посреди ночи? Как некстати вспомнилось, как они в детстве испытывали друг друга на прочность. Было такое испытание, пройтись по кладбищу. Смешно вспомнить, какими они были смешными, старые советники, которые уже и забыли, что когда-то было все по-другому. Что когда-то они были детьми. Ребенок шел не твердой осторожной походкой, едва вытянув руки вперед, будто не видел ничего. Не смотря на то что луна достаточно ярко освещала землю, парень не видел столь заметных преград, как каменные плиты. И ведь глаза были открыты, никаких повязок не было. Он приближался, и единственный глаз Шимуры выхватывал в лунном свете все больше деталей. Больничная рубашка, запятнанная черными пятнам. Кровь ни с чем не спутаешь. Правая рука и левая нога тоже были запятнаны в крови. Он был похож на босоногое привидение, но старик был слишком стар, чтобы верит в сказки. Бояться нужно живых, а не мертвых. — Здесь ведь похоронен Третий Хокаге? — неожиданно отозвался малец, подойдя ближе. — Да, — ответил Шимура, и, сузив глаз, внимательней осмотрел неожиданного собеседника. В не смытых пятнах крови отчетливо виднелись черные нити швов. В том, что этот мальчишка сбежал из больницы, не приходилось сомневаться. Они молчали, говорить не было о чем, но и уходить никто не собирался первым. Данзо не ожидал, что его кто-то может беспокоить, прервать мысли своим появлением. Хотя вполне можно было уйти, что-то держало его на месте. Что-то в этом парне было этакое волнующее, затрагивало какие-то мысли, но он не мог их поймать за хвост, а потому просто стоял, выколупывая в ребенке взглядом дыру. — Можете на меня не смотреть, — вновь подает голос парень, заставляя обоих вздрогнуть. Незрячий мальчишка, который ощутил мой взгляд. Незрячий. Мальчишка. А что если… Данзо, взволнованный свой догадкой, грубо хватает мальчика за подбородок, поднимая его лицо вверх. Лунный свет помогает ему взглянуть в потухшие глаза. Глаза с раздробленным на десять частей зрачком. В глаза джинчурики девятихвостого демона-лиса Кьюби но Еко. На губах, вновь расцветает столь неестественная ему улыбка. В этот миг мир переворачивается. Хирузен подох, да и еще притащил, привел ко мне сосуд демона. Просто невероятно удачное стечение обстоятельств. Есть в этом мире справедливость!***
Я сидел в кабинете, подписывал бумажки, даже особо не вчитываясь в их смысл. На душе было тяжело после похорон Сарутоби, домой идти не хотелось. Не хотелось расстраивать Кушину своей унылой рожей, не хотелось видеть неугомонную Хану. Дети так утомляют своей энергичностью. Вообще много вещей в мире, которые я не хотел сейчас. Очень много вещей. Не хотел черкать эти бумажки. Не хотел сидеть в четырех стенах. Меня душила скорбь по такому родному и дорогому мне наставнику. Я ведь даже могилку его не отведал, по-человечески не попрощался с ним. Одно дело вести монолог о смерти Третьего перед многочисленной толпой тех, кто пришел попрощаться с ним. И совсем другое в одиночку молча постоять у каменной плиты, под которой он нашел свой вечный покой. Сиделось мне как на иголках. Напряжение недосказанности не давало ни на миг расслабиться. Не давало спине согнуться, а рукам отпустить бумаги. Не давало оторваться от всей этой макулатуры. Мою дверь буквально едва не выбил АНБУшник. — На джинчурики девятихвостого было совершено нападение, — выпалил он на одном дыхании. Поднимаюсь с места, нервно дернувшись. Поднимаю глаза к небу, в немой мольбе «За что?». — Когда? Кто? — вырывают с меня взволнованные вопросы. Вот только этого мне сейчас не хватало. — Ровно пятнадцать минут назад. Нинкены Инузука, — мгновенно выдал Ворон. — Глава клана здесь будет с минуты на минуту. Мой личный ад только начинался, и он обещал быть очень горячим и гостеприимным. Что с этой чертовой деревней не так? Почему она так и норовит распасться? Не хватало еще нападения клановых на сосуд демона. Это просто не выносимо! Дверь снова открывается, в кабинет торопливо вскакивает Инузука Тсуме, за ней хвостиком проходит её сын — Киба. — Это недоразумение! — с порога выкрикивает женщина. И в следующий миг я делаю нечто совершенно неожиданное даже для самого себя. Открываю дверцу ближайшего шкафа и делаю попытку забраться в него, подальше от этих все проблем. Бумаги летят под ноги на пол, забиваюсь в узкое пространство, закрывая дверь и запечатывая её чакрой. Все это не заняло и пяти секунд. — Хокаге-сама? — удивленно-ошарашено отзывается старшая Инудзука. — Меня нет! — отзываюсь, даже не думая выходить. Нет-нет-нет, меня нет. Закрываю уши и начинаю напевать под нос песенку. Десять шиноби ушли задание выполнять, Один наелся яда, их осталось девять. Девять ниндзя, поев, клевали носом, Один не смог проснутся, их осталось восемь. — Минато, а ну вылезай! Тут, между прочим, серьезное дело! — властный голос Тсуме. — Ничего не слышу! Хокаге сидящий в шкафу, что может быть забавней? Ах, да это же я тот самый Хокаге. Хохот вырывается с меня, грозя вот-вот перерасти в истерику. Дожился, блин, до нервного срыва. Слезы текли по щекам и я давился хохотом, в этом узком пространстве, что не давало выровнять спину. Это было жалко даже для меня, но от этого осознания чувства было еще труднее взять под контроль. — Хокаге… — Дайте мне минутку! — буквально взмолился я, зная, что за эту минуту все равно не смогу взять себя под контроль. И остальные тоже это понимали, но все же молчали, больше не трогая меня. Спустя бесконечно долгий час, я успокоился. Мое тело слишком сильно затекло от неудобной позы, я был вынужден покинуть свое укрытие. Никто так и не ушел с моего кабинета, Инузуки ожидали меня у окна, шепотом переговариваясь. Ворон, складывал разбросанные мною бумаги. И признаюсь, мне стало стыдно за свое глупое не достойное поведение перед этими людьми. Кха — подаю голос, подходя к своему рабочему столу. — Я вас слушаю, — встречаюсь глазами с главой клана собачников, стараясь не обращать на столь красноречивый взгляд парня, рядом с ней. Взгляд, в котором светилось любопытство и плескалось разочарование. — Наши псы никогда бы не напали… Прерываю её движением руки. — С самого начала, пожалуйста. — Я отправила мелкого, — взгляд в сторону мальчишки, — выгулять своих собак. Он утверждает, что джинчурики напал первым. Вы же, понимаете, наши псы никогда бы не на пали без причины… — … или без приказа, — оканчиваю уже я, с не доверием смотря на Кибу, — я знаю, что ваш сын не дружит с Наруто. И еще я знаю, о недавнем инциденте на практическом занятии. Он вполне мог отдать приказ напасть. Ребенок испуганно смотрит на мать, женщина недовольно цокает языком. — Говори, засранец мелкий, — подзатыльник. — Я… я этого не делал… у меня еще нет права отдавать приказы… Женщина кивает, будто подтверждая слова сына. — Вряд ли мои псы послушались бы ребенка, — убежденный голос, от которого фонило ложью. Я просто не мог поверить, что незрячий бы стал провоцировать собак. Судя по информации, что была добыта и проанализированная в ходе слежки за ним, он не проявлял себя как конфликтный. Тсуме смотрела в мои глаза, ожидая вердикта, она отчетливо видела мое сомнение и была напряжена. Все же нападение на джинчурики могло сильно навредить не только её семье, а и всему клану. Его глаза говорили «Поверь мне. Прошу поверь». И это еще больше убеждало меня в том, что её слова лживы. Не имеет значения, кто приказал псам напасть, ни она, ни её сын, ни кто-либо другой не будут помилованы. — Мне нужно узнать версию этого инцидента с уст Наруто, для принятия решения, — выдаю наконец я, заставляя женщину испуганно замереть. Она знает, чем грозят слова жертвы. Она знает, что ему не зачем врать. Она знает, что это конец. Инузука собирается силами, скрывая затравленно зверя за маской отчужденности. — Джинчурики в больнице, — так, кстати, отзывается Ворон. — Подождите меня здесь, — приказываю собачникам, а сам использую Хирайшин, чтобы мгновенно оказаться в лечебнице. Палата оказывается совершенно пуста. Только открытое окно пронзает душу могильным холодом, заставляя сердце болезненно вздрогнуть. Он пропал. Наруто исчез.