Становление Незрячего

После убийства в первый же день обучения меня стали избегать. Канкуро твердо решил, что я «такой же психопат, как и агрессивный младший брат, джинчурики однохвостого». Общаться со мной он не перестал, такие заводилы как он обычно общались со всеми, но вел себя весьма осторожно. С Даруи мы не общались, но время от времени я ловил его взгляд на себе. Кимимаро не общался ни с кем, держась от всех на неком отдалении и… неспешно увядал. Звучит конечно глупо, но все же я ощущал, как жизнь медленно уходит с его тела. Чоджуро ощущал себя как дома, поскольку знал большинство местных, и они хорошо знали его. Уже на третью ночь я смогу уснуть, отбросив глупый детский страх, да и попробуй не вырубится после таких-то занятий. Через неделю начали налаживаться контакты, четче выделились группки по интересам, все вели себя более раскованно. Что говорить про наш доморощенный хор храпа? Они пели в три горла (Второй, Четвертый и Двадцатый), не давая никому уснуть, пока один паренек не запихнул по носку им в глотку во время сна. Собственно, это был я, но тссс, не хотелось бы чтобы против меня ополчились храпуны. Не то что бы я боялся боя, просто мы ведь спим в одной комнате мало ли, что они могут сделать. Всю неделю с нас выжимали все соки, в прямом и переносном смысле. Изматывающие тренировки, перед которыми с нас высушивали практически всю чакру, заставляя пропитывать ею оружие и метать друг в друга. «Вы должны учится бросать оружие в движущиеся объекты. И побороть страх ранить живых людей. Да и самим научится перехватывать брошенное в вас оружие». Никого не жалели, не делили на девочек и мальчиков, как это было в академии. Мне не привыкать целится в живые мишени, руки мои не дрожали, но и партнер не был слабаком. Поскольку смерть моего противника в первый день сделала наше количество нечетным, моим партнером в тренировках был либо Ког, либо Ли. Собственно, обменивался я кунаями с Когом (я удивился его точности, как оказалось, в первый день он только играл со мной, потому что, если бы он хотел попасть, непременно бы ранил меня). Ловить кунаи было куда труднее чем бросать, а пропитанные чакрой – вообще гиблое дело (Тут отчасти была нужна удача. Если тип чакры твоего врага слабее, чем твой ты сможешь поймать оружие, а вот если нет – даже не пытайся). Я жульничал, риненганом вытягивал чакру с брошенных в меня кунаев, прикрываясь «особой техникой» (придуманное на ходу название я бы не смог повторить снова даже если бы очень захотел). Я не особо распинался над прикрытием, когда имеешь дело с полуправдой лучше молчать, давая человеку додумать объяснение самому. В общем, когда чакры практически не оставалось (иногда приходилось метать железки целые сутки, а со временем это время только увеличивалось) нас отправляли бегать по периметру лагеря до полного изнеможения. Сказать, что мы спали как убитые — ничего не сказать. За месяц.. а может и больше (сказать точно я не мог, дни слиплись в череду изнеможений), в общем когда мы более-менее привыкли к нагрузкам, начались обширные лекции по психологии и философии. — Если не принимать этот мир с философской точки зрения, можно свихнутся, — меланхолично выдал Ли. Это было действительно интересно, слушать речи Ли я мог бесконечно. Не знаю сколько ему было лет, но слушая его я невольно проникался почтением, едва не трепетом. Его интонации и то, как просто он говорил о смерти и жизни. Это нужно слышать, чтобы понять. Чем-то он напоминал мне Хирузена, хотя и не являлся старцем, была в его словах особая мудрость. — А дальше у нас урок анатомии! — радостно возвестил весельчак и мы поплелись за ним без особого энтузиазма. Ког бесил всех своим оптимизмом и подбадриваниями, и любил унижать слабых. Любителя эффектных появлений никто из нас не любил, и даже не из-за издевательств словесных. Он был куда жёстче в физических упражнениях, требователен и саркастичен. А еще являлся больным на голову садистом, который обожал наказывать. Отстающих в группе не было, просто потому что они погибали. Умерло шесть человек, остались только самые стойкие. И я к этим смертям не имел ни малейшей причастности честно-честно. Снег мелкой крошкой сыпал с неба, извещая о начале зимы. Мы зашли в подвальное помещение, в котором едва ли было теплее чем на улице. А еще витал слабый запах смерти. Мы окружили стол с трупом. — Вот это цыпочка, — Канкуро присвистнул. — Была бы она чуть по теплее, — мечтательно отозвался Двенадцатый. — Рад, что вам понравилось, — отзывается за нашими спинами Ког, заставляя многих мимо воли вздрогнуть. — Специально для вас подбирал. Подростки поспешно делали шаг в сторону, освобождая проход надзирателю. — Ну разве она не мила? — Ког подхватил труп, усадивши на стол. — Это личико, — его пальцы обвели мертвое лицо, — это тело, — рукой очертил туловище, но затем явно опомнившись поспешно вернул труп на место в тоже положение. Парни по старше заворожено за ним наблюдали. Трудно сказать, что именно испытывал каждый при этом небольшом представлении, но совершенно точно в большинстве преобладало отвращение. — Такс, Двадцать четвертый, — окликают меня, и я уже знаю, что он скажет, — поскольку ты увидеть это не можешь, будешь моими руками сегодня. Без энтузиазма подхожу к преподавателю. — Изучи тело: руки, ноги, голова, — приказ. Мозг осознавал, что я прикасаюсь к девушке и тело реагировало как-то по-своему, совершенно меня дезориентируя. А еще эти улюлюканья, и Ког, обычно строгий к молчанию, не пресекал словоблудство. Лапая хладное тело девушки, я впервые испытал смущение. Это было странно... схожее с ощущением, когда на тебя смотрят и с чувством уязвимости, оно являлось мешаниной этих чувств. Я не знал куда себя деть, хотелось провалится под землю. Пальцы находят грудь, в запястье утыкается ледяной сосок. О, Ками! Она же мертва! Мертвее мертвого! Это не было бы ничем постыдным, если бы я не осознал, что мой член ожил… И это было просто чертовски дико. — Ооо, я вижу тебе нравится, — выдает насмешливо Канкуро. — Фэ, как можно, — кривит лицо Куроцучи. — Молчала бы, плоская доска… От неминуемого трэшняка и кишок одного не далекого Суновца на потолке спасает надзиратель: — Разрежь её, — в мои руки суют скальпель, — от ключиц до пупа, — он пристально следит за мной, не отрываясь, изучая в своей излюбленной практически садистской манере. Я был его любимчиком. В полной тишине громом среди ясного неба прозвучал звук разрезаемой плоти. Кожа легко поддавалась скальпелю, разбегалась в сторону. Ког профессорским тоном говорил о кожных покровах, но я был слишком увлечен действием, чтобы вслушивается. — Не бойся покопаться в ней, доставай все что тебе нравится, — едва слышно шепчет кто-то над ухом голосом надсмотрщика. Глотаю горький ком в горле, опуская свои пальцы в хладную и скользкую субстанцию. Сжимая в руках давно остановившееся сердце, я испытывал трепет, и даже неожиданный прилив стеснительности исчез без стыда. На заднем плане кого-то стошнило, не самые приятные звуки и запахи вернули меня в реальность. Дальнейшие мои «раскопки» были куда обдуманней. Я вынимал с тела тот или иной орган, а Ког объяснял об этих кусках слизи. — Все, на этом все свободны, — удовлетворенно кивает надсмотрщик, — пробежите с десяток кругов и можете идти ужинать. Ученики рванули к выходу, едва услышав слово «свободны», никто не желал оставаться возле искорёженного трупа, больше чем нужно было. Я вышел с подвала последним с дрожащими руками по локоть в крови. На следующий день нас ждало новое испытание. — Вы должны прожить целый день завязанными глазами, — улыбаясь от уха до уха, выдал весельчак. — Вы должны обучиться отбивать атаки, даже с закрытыми глазами. Да и у вас есть в кого учиться. Двадцать четвертый будет вашим сенсеем сегодня, — я дёрнулся от его слов. Знал же этот гад куда бить, желал социализировать меня, заставив сотрудничать. С закрытыми глазами они были похожи на слепых котят. Выставив руки брели не особо понимая куда, спотыкались, падали. Это было смешно даже очень, я не скрывал своего злорадства. Меня не единожды «ставили на место» обзывая неполноценным и теперь был готов на них отыграться. Конкуро и остальные представители довольно быстро смекнули что к чему, и пришли ко мне за помощью. Лишь вдоволь натешившись, решил смилостивится: — Почувствуй свое тело. Прими его. Услышь ритм своего собственного сердцебиения. Только осознав каждую клетку своего тела приступайте к изучению окружающего пространства. Услышь окружающую среду. Слови кожей ветер. Изучи почву под ногами и направление прежде чем сделаешь шаг. Научись чувствовать чакру живых существ. Преврати свое тело в один большой глаз. — В глаз? — истерически пискнув Канкуро, за что получил по голове от Даруи. — Он имел в виду, замени зрение осязанием других чувств, — поясняет облачник. В общем это был невероятно веселый день пусть я и охрип от бесконечных объяснений совершенно элементарных вещей. Как оказалось, они вообще не представляли каково мне, и пронимались пониманием. А мне было смешно. Потому что я слеп практически с рождения и это дает свои плюсы. Зрячем трудно привыкнуть к темноте практически так же сложно как слепому к зрению. Среди ночи я проснулся от шороха. Будучи уверенным в том, что звук был галлюцинацией моего мозга попытался уснуть. Но как назло желудок скрутило голодом, и я не смог вновь нырнуть в сон. Пытаясь быть тише самой тишины, выбираюсь с спальни чтобы попить воды. И натыкаюсь в общей ванной (единственное место где можно было бы набрать воды, не выходя на улицу) на Канкуро. То, что предстает перед моим внутренним взором, заставляется замереть в ступоре. Парень, прислонившись к стене душевой спиной, делал то что делал… У меня даже не было термина чтобы назвать его действия. Одна рука была чуть приподнята и судя по положению держала что-то тонкое, примерно лист бумаги или что-то в этом роде, а вторая… двигалась вверх-вниз по члену. И он стонал… — Что ты делаешь? — оглушил обоих. — Кто здесь? — суновец дергается осматриваясь, быстро натягивает штаны и открыв дверь кабинки, выглядывает. — Бля, парень ты что ли через стены видишь? — испугано, но с явным облегчением. — Что ты делал? — вновь. — Удовлетворял себя, — смущенно. — В этих стенах не особо найдешь девушку, все эти бессисечные монстры меня не возбуждают, а тело требует… — Как это? — искреннее удивление. — Ну дрочить, кормить змея, мастурбировать… — перечисляет парень, но заметив мое недоумение тут же пораженно выпаливает: — Ты что ни разу.. ахуеть… чувак, просто ахуеть. Я слишком явно не понимаю тему. Он проводит мне быструю лекцию на тему полового созревания. Мое полное спокойствие без капли смущения заставляет «учителя» чувствовать более не принужденно и в конце он делится несколькими своим «секретиками». Это было странно, очень странно осознавать все то, что он вывалил на мою встревоженную душу. Я ведь не особо задавался вопросом откуда берутся дети… до этого момента. После ухода Канкуро я еще долго стоял на месте, обдумывая услышанное, присев на пол. Не знаю каким чудом, но в моих руках оказалась бумажка, хотя скорее фотография она просто лежала на полу и мои пальцы машинально схватились за нее. Прячу в карман находку. Спускаю штаны, чувствуя себя полным идиотом, обхватываю свой член. Я конечно не раз к нему прикасался — исправляя нужду или моясь, но именно так это было впервые. Чертовски странно реагирующее на прикосновения тело. Это было смущающе новое ощущение. Отбрасываю мысли с головы, решительно проведя рукой и снова… все же разум берет верх. Заправляю полу возбуждённый орган в штаны, выбрасывая всякие мысли об этом. Не мое. Время проносится перед глазами в нечеловеческих испытаниях. Голодовка и бессонница стирает все мысли, сковывая ум вокруг двух желаний поесть и поспать. — Ну же покажи все что можешь, — скалится Ког, смотря как, едва стоящая, Куроцучи выходит на площадку. Это было откровенное издевательство над измученной девочкой. У нее не было и шанса в бою против надсмотрщика, полного сил. Все мы безмолвно наблюдали как её методично избивают, смотрели как она собирает волю в кулак, поднимаясь. Даже обычно улюлюкающие парни безмолвствовали, следя не то чтобы с соучастием, скорее с полным безразличием. Все были слишком вымотанными и выжатыми, чтобы смеяться над чужой неудачей… Ведь на её месте мог оказаться каждый. — Ничтожество, — выдыхает весельчак разочаровано, ведь шоу не выдалось и в последний раз пнув под ребра лежащую девушку, покидает площадку выдав краткие указания: — Завтра на этом же месте, в пять утра. Зрители безразлично расползались в стороны, оставив без внимания жертву. Черт меня дёрнул подойти к ней, сжавшейся в комочек в позе эмбриона. Куроцучи терзала губы зубами, пытаясь сдержать слезы. Во мне никогда не было сострадания, я даже радовался, что не меня вызвали на роль тушки для избиения. Но оказавшись так близко возле нее моя душа дрогнула. Я не мог оставить её здесь одну в ожидании ирьенинов. Приседаю рядом, даже не касаясь, не говоря ни слова, просто находясь рядом. — С-спасибо, — рвано выдает девушка. Почему-то запало в память. Еще ярко запомнилась пьянка, устроенная парнями по-старше. В первый же из отгулов Девятый притащил саке. Шинигами меня хватил согласится выпить с ними. Я был единственный, кто спалился в нетрезвом виде, пришлось отмучится в личном кабинете Кога. Три дня в клетке на цепи, без единой капли воды во рту, о еде даже не думалось. Слушая бесконечные монологи весельчака о все возможных пытках. — От куда у тебя это? — спрашивает Джирайя, найдя в моих вещах фотографию, о которой я совершенно забыл. — Выпало у одного из парней, — даже не соврал. — Это ведь Темари, дочь Кадзекаге. Я невольно замер, вспомнив при каких обстоятельствах она попала в мои руки. Только не говорите, что Канкуро дрочил на свою сестру… Еще вспомнилась дурацкая… бля даже не знаю традиция? привычка? Её звали лещ с опарышами. Суть в том, что парни били в неожиданные моменты друг другу шуточные пощечины – «лещи», а если удавалось во второй раз поразить соперника, это уже звалось «опарыши». Обмены лещами с опарышами происходили довольно резво и не редко оканчивалась дракой. Эта зараза пришла нам от девочек, которые поначалу звали её «Похвала», нечто похожее на подбадривающее поглаживание по щеке. Я вообще не понял, как похвала превратилась в леща, да и это мало меня интересовало.