Становление Незрячего

Минато Намикадзе. Их много — тех, кто остался без родителей слишком рано. Зачастую, редко кто переживает порог 45 лет, а потому ни бабушек, ни дедушек у потерявших родителей малышей нет. Хорошо, когда такой ребенок принадлежит клану. Шиноби гибнут ежедневно, оставляя после себя сирот, о которых некому позаботиться. Об этом не говорят. Вручая посмертные награды, зачастую, умалчивают о том, что ожидает сирот впереди. Система сиротских приютов оставлена сама на себя. Каге — меч и щит деревни, мало уделяет времени вещам, что не участвуют в обороне и нападении. Гражданскими проблемами занимаются старейшины, но они слишком погрязли в интригах, чтобы видеть беды простых людей. Я сам об этом задумался только когда мой собственный сын, при живых-то родителях, оказался в приюте. Я знаю, что не могу больше участвовать в его судьбе, но что мне мешает косвенно улучшить его существование? Реформировать, а точнее с нуля создать Систему Обеспечения Сирот было не просто. Пришлось повозиться со старейшинами, старейшины вообще на каждом шагу пытаются вставить палки в мои колеса. Впрочем, простой люд меня поддержал, и им пришлось отступить. Пока у меня есть целая деревня, которая готова пойти за мной, какие-то старикашки мне не слишком помешают. Но согласитесь, неприятно, когда твои собственные советники вместо того, чтобы помогать, мешают. Получить у Дайме разрешение вмешаться в пусть и не самую главную, но все же отрасль государственной политики, удалось сравнительно просто. Ведь все эти правители мало занимаются политикой, государством правят другие люди, куда умнее. Те же советники. Спустя два года проект был окончен. Я даже с некой гордостью осматриваю свое детище. Приют Скрытого Листа находится за деревней. Я хотел уберечь сына от людей, ведь джинчурики недолюбливают, а то и вовсе ненавидят. Среди малышей, таких же как и сам, Наруто не должен почувствовать свою «особенность». Себе же я могу признаться, что все это начал лишь ради того, чтобы хоть как-то загладить свою вину перед ним. Чувство вины не стало меньше с того дня, когда я покинул его, не стало меньше, когда Кушина перестала плакать из-за ребенка. Она потеряла возможность управлять чакрой, собственно, её очаг энергии иссох — такова цена её выживания. Первые месяцы я только и делал, что извинялся перед женой, перед людьми, перед собой. Сплошное извини-извини-извини. Но в трудные времена Каге должны быть сильными, долго горевать мне не дали... Столько всего нужно было починить-построить-заново-похоронить-наградить. Я бы не смог смотреть в глаза сына, но этих глаз у него нет. Где-то в глубине я даже рад, что не придется смотреть в его глаза. Это пугает меня. Ведь, как можно радоваться инвалидности ребенка? Хочется удариться головой об стену. Но это не поможет. Если бы можно было бы выдрать мысли с головы… Наруто живется хорошо — единственная мысль, что позволяет мне успокоиться. Я сделал все, что мог для этого.

***

Маленький ребенок. Поднимаю ладони, касаюсь своего лица. Нос. Губы. Глаза. Брови. Волосы — жесткие. Рука левая. Рука правая. А какая из них какая? А ноги? Левая. Правая. Трудно. Мне кто-нибудь поможет с этим? Прикосновения других рук. — Это левая половина, а это - правая, — тонкий голос, приятный. Хочу увидеть. Увидеть тебя. — Как ты это сделаешь? — Насмешка? Снисхождение? Вот так. Как я вижу себя. Ладони на лице. Нос. Губы. Глаза. Брови. Как у меня. Волосы мягче, длиннее. Тепло. Приятный запах. Руки. Ноги. Между ног чего-то не хватает. — Я девочка. У девочек нет этой штуки.. Девочка? Девочки разве чем-то отличаются от мальчиков? — Отличий много. Ты смешной. Смех. Удар в гонг. Звук означающий, что пора кушать. В столовой много людей. Слишком много, чтобы я мог каждого отличить отдельно. Интересно, сколько здесь мальчиков, а сколько девочек? Как их отличить? — У этого мальчика нет имени. — Никто не знает кто его родители. — Что у него с глазами? Они пугают меня. — Он описается в кроватке. Такой большой, а все еще… — Не хочу с ним играть. — Слепой. — Я не буду твоим другом. — Не мешай! — Уйди прочь! — Неполноценный! — Уродец! Я не такой, как они. У них есть то, чего у меня нет. Интересно, а каково это видеть? Но сначала еда. Руки в миску. Забить свой живот. Съесть побольше, пока кто-то другой не украл мою порцию. Удар по рукам. Больно. — Нельзя есть руками! Бери палочки! В ладони суют неудобные палки. Как этим можно есть? Выбрасываю их. Они мне не нужны. — Палочками. Снова удар, на этот раз по голове. Не больно, но неприятно. Не хочу. Ломаю деревяшки. — Черт! Крик. Закрываю уши. За криком всегда боль. Сжимаюсь в клубочек. Удары. Голова. Спина. Плечо. — Я научу тебя есть как человек! Даже если мне придется вытрясти твою душу! — Он не плачет. — И не кричит. — Ему что не больно? — Он меня пугает. Дрожащие пальцы. Снова палочки в правую руку. Пытаюсь их использовать, но ничего не выходит. Перекладываю в левую руку, куда проще. Их вырывают. Но мне левой действительно проще… — Правой! Левой рукой найти еду. Попытаться палочками донести в рот рис. Все высыпается. Все сначала. Вновь и вновь. Наконец-то получается. Никто не хвалит. Ведь столовая уже опустела. Миски пусты. Я голоден еще больше чем до еды. Мне не дали поесть. И снова гонг. Пора спать. На ощупь по стенам к спальне. Гул голосов. Их меньше чем в столовой. Всего двадцать. Моя кровать в самом углу. — Закрой глаза! Пугает! Закрываю глаза, никакой разницы. Прислушиваюсь к голосам вокруг, чтобы не уснуть, но вскоре они стихают. Мне страшно засыпать. Ведь в темноте меня ждет оно. Мне страшно. Ближе к утру у меня не хватает сил, чтобы сдерживать сон. Так всегда происходит. Я все равно засыпаю. И я не могу ничего с этим сделать. По колени в ледяной воде. Холод пробирает до костей. Может, если не идти, я не встречу это? Нет, я не могу стоять на месте. Там страшно, но там тепло. Меня надолго не хватает. Там, в темноте, меня ожидают, и я не смею игнорировать этот зов. Ноги ведут меня вперед, руки скользят по краям туннеля. Я не вижу пространство, а чувствую его. Оно полностью создано из энергии, я даже описать её не могу, это то, что помогает мне видеть живых существ. Такое скопление энергии в животе, что расходится по всему телу. Из этой энергии создано все здесь. Темнее самой темноты. Тепло. Даже жарко. Дыхание зверя касается лица. — Подходи, подходи ближе, — произнесено мягко. Грубый рычащий голос. Мне страшно. Я не могу ступить дальше ни шагу. Вода вокруг нагревается. С ледяной до обжигающей. Начинает причинять боль. — Боишься, — сегодня он хочет говорить. — Сама суть страха заставляет тебя трястись. Над тобой не властный страх за свою жалкую жизнь. Ты даже не знаешь, что такое смерть, и это дарует тебе бессмертие. Как же я хочу убить тебя! Разорвать на части! Стереть в порошок! Зверь переходит в рев. Его ненависть опаляет меня. Захватывает. — Исчезни! Умри! Земля исчезает из-под ног, и я падаю. Падаю бесконечно много раз. Вновь и вновь. Я просыпаюсь от того, что между ногами влажно. Они снова будут смеяться. Нет. Не надо. Ведь над этим нельзя смеяться. Никто ведь не знает о звере внутри. Может если рассказать, они поймут? И не станут больше смеяться. Точно не станут. И вдруг я осознаю, что на меня орут. Причем довольно длительно. — Вставай! Сколько можно отлеживаться! Надо рассказать. Пока они не увидели влажную постель. — Это все он! Зверь! Он внутри меня! Он меня пугает! Прошу уберите его! Уберите! И я больше не буду писаться! Воспитатель ошарашен моим криком. До этого я никогда не кричал. — О чем ты говоришь? Сбивчиво, вновь повторяю свои слова. О темноте. О ненависти. О огромном звере. Я осознаю, что пугаю его. Он слишком резко сдирает с меня майку, мне становится холодно без одежды. Холодные пальцы прикасаются к животу. — Джинчурики! Здесь джинчурики! Он говорит это так, будто ничего страшнее меня на свете нет. И это меня пугает еще больше. Вырываюсь из его рук и убегаю из комнаты. На улицу. От них. Там, за зданием, у меня есть укрытие. Никто меня там не найдет. Цепляюсь ногой за веревку. С земли вырывается колышек, и на меня сыплются дрова. Они падают на меня. Оставляя синяки. Сдирая кожу. Ломая кости. Боль слишком сильная, чтобы выдержать её. И вновь коридор. Идти вперед. Зверь. Развернуться, уйти в другой туннель. И снова к зверю. Я все шел и шел, не разбирая пути и не чувствуя усталости. Каждый новый круг приносил новые кошмары. И не изменялось одно — я все равно приходил к клетке. Где зверь обрушивал на меня свою ненависть. Ужас. Паника. Отчаяние. Я отхлебнул их сполна. Боль вернула в реальность. Много боли. Голова будто не моя. А еще я был не один. Их было трое. Лишь один мне знаком — воспитатель. — .. множественные переломы, — произнес кто-то. — Не так ужасно, как может показаться. Жизни парня ничто не угрожает, он крепкий. — Вы можете объяснить, что произошло? — требовательно спросил второй незнакомец. — Почему вы не сказали, что он джин… — вместо ответа бросил в лицо обвинения воспитатель. — Тут вопросы задаю Я! — чудовищная Ки заставила его умолкнуть на полуслове. — Что. Произошло. — Хокаге-сан, на него упали дрова… когда он бежал… — Отчего же он бежал столь стремительно? — Дети играли.. — не слишком убедительно. Они ушли, оставив меня в одиночестве.