Кое-что подороже

5. Неизвестно, что творилось в кудрявой головушке Фродо, но, кажется, на всякий случай он твердо решил не оставлять своего родителя наедине с пришельцем. Буквально ни на минуту! Ни в ванной, когда Торин сам отправился помыться после дороги: вот бы и полурослик остался! Спинку там потереть... - Папочка, я есть хочу! И Бильбо, с его румяными щеками и расстегнутым жилетом, исчезает во мгновение ока: - Что ты хочешь, радость? Пирожок, или кашу... - Я не знаю! - ответил Фродо. - Но хочу, а что у нас вообще есть? Разумеется, запрошенных сосисок в тесте в доме не оказалось, а когда час спустя поздний ужин был готов, то мальчишка едва к нему притронулся: - А мне расхотелось! Вдвоем встретить ночь, посидеть-покурить на лавочке в саду тоже не удалось: - Папочка, а почитать книжку? После почитать потребовалось спеть ("Как у эльфов!"), потом потребовалось воды, потом вытрясти крошки из постели... Словом, скучать Бильбо не пришлось почти до полуночи и до того времени он сам почти что падал с ног. Так что, обнаружив Торина в собственной спальне, только мрачно заметил: - Я вообще тебе в гостевой постелил. И ушел переодеваться в пижаму, отгородившись от Торина, словно ширмой, распахнутой дверцей шкафа. Правда, больше никаких попыток прятаться не предпринимал; даже - не то по привычке ухаживать, не то еще по старой памяти - потянулся помочь расчесывать гномскую шевелюру. Черную с сивой проседью и густую, что хвост у пони: будь волосы у Торина покороче, наверняка бы торчали во все стороны, как у Фродо, а так - распрямлялись под собственной тяжестью. Бильбо не пожалел какого-то притирания из флакона на столе и долго-долго пропускал эти пряди сквозь стальную расческу, так, что в конце концов они стали ровными и блестящими, будто шелк. - У малыша тоже нелегко справиться с волосами, - будто извиняясь, пробормотал он, переплетая косы и возвращая на место заколки. - А стричься он совсем-совсем не дается... - Махал упаси! - возмутился Торин. - И даже не думай подходить к нему с ножницами! - Раскомандовался, - вздохнул хоббит. - И в кровати-то своей тебе не спится. - Без тебя мне вообще хреново спится, можешь поверить. - За шесть-то лет - во что угодно. Ты спать собрался? - вот и спи! Но как тут не послушаться? С трудом, но Торин легких путей и не искал, а нашел вполне себе знакомый: как было, подкатившись к теплому и мягкому хоббичьему боку, не заползти руками под чужую пижаму... И охнуть: - У тебя же там шрама после Битвы не было! Ну-ка, покажи! - Уйди! - попробовал отмахнуться Бильбо, но легче было остановить катящийся с Одинокой горы валун. И через несколько секунд лежал распластанный, как лягушка, и с задранной рубашкой. - Уйди, говорят! Шрам был... странным. Явно не от меча или иного рубящего оружия, весь будто ниточка - скорее, тут поработал невероятно тонкий и очень острый нож. И явно оставленная рана была глубокой, а если учесть, что начиналась от пупка и заканчивалась внизу у самых волос, то шансов выжить у полурослика с ней не было вообще. Однако было видно, что и зашита рана была так ловко, будто искуснейшей белошвейкой. И сам хоббит отпинывался от Торина очень резво для покойника: - Отпусти, сволочь! Будь бы его воля - вовсе бы рубашку натянул до колен. Отвернулся к стене и глухо пробормотал: - Насмотрелся? Проваливай. - Это кто тебя так? - не подумал проваливать Торин. - В Ривенделле. - Надеюсь, этой твари не дали далеко уйти? - Почему твари, Майлили... - Что?! Бильбо вдруг негромко засмеялся: - Ох, Торин! Одно слово, Дубощит! Он смеялся долго и рукавом вытирал набежавшие слезы: - Ты думал - что? Что меня пытались убить, так? - А разве нет? - Фродо. Он всегда был немножко... крупноватым, вот, буквально с самого начала - он просто не смог родиться сам. Хотя, будешь смеяться, на тот момент даже было, откуда. Умерли бы оба, окажись где-нибудь в дороге. - Покажи еще раз! - потребовал Торин. - Эй, Бэггинс, мужчину только украшают шрамы! - Даже такие? - но на этот раз отпинываться так рьяно не стал, по-щенячьи беспечно позволив себя рассматривать: узкая полоска, даже уже не красно-розовая, а белесая, ровные точки от давным-давно снятых ниток. Торин гладил эту полосу и эти точки, будто пытался запомнить не только глазами, но и руками, и дыханье у него перехватывало, будто сдуру хлебнул какой-нибудь знахарской горечи. - Больно было? - Я уже и не помню почти, - беспечно отозвался полурослик. - Сначала - да, а когда решили резать, то меня же дурманной настойкой напоили. Я спал и не чувствовал ничего. Несколько дней спал еще, а потом еще месяц заставляли есть сплошь одну плохо прожаренную печенку с серой кашей и сок пить просто кувшинами... - Бедный мой! - от всего сердца пожалел гном и поцеловал шрам. И каждый след от ниток... - Папочка! - раздался крик непосредственно возле спальни. Торин едва успел метнуться под гостеприимную сень распахнувшейся двери, а у Бильбо как раз хватило времени, чтоб одернуть пижаму и прикрыться одеялом. Фродо, в длинной кружевной детской рубашке и с малопонятным тряпичным зверем подмышкой, прошлепал в комнату. - Папочка, мне опять страшная дрянь снится, я с тобой посплю, хорошо? - и, не дожидаясь ответа, заполз на тот край, который вот буквально только что занимал Торин. Бильбо сокрушенно развел руками и задул огонек ночника в стекляной круглой подставке, а гном под покровом темноты крадучись отправился в гостевую комнату. 6. - Ну, и что же ты делаешь?! Резвый удивился вопросу, но послушно повторил на бис, улегшись на землю и от души, взметывая к небу тяжелыми копытами, повалявшись спиной на клумбе. Точнее, на том, что было клумбой. Буквально вот только что. - Папочка, а он свою лошадь на твою клумбу напустил, на все твои львиные зевы! Голос юного Фродо звенел от возмущения. - На те самые, которые ты хотел везти в Бри, и говорил, что таких виолетовых ни у кого нет и не будет еще долго! С тех самых пор, как Торин Дубощит снова появился на пороге норы, спокойным дням в Бэг-Энде пришел конец. Нет-нет, Торин вел себя образцово! Разговоров про поездку в Эребор не заводил ни разу. Пусть и припоминал свою гору через слово, но будто знахарка отшептала; Бильбо даже почти обидно становилось - ни единого "Вернись, я все прощу!" По хозяйству рвался помогать, хотя куда уж там его королевской милости! Наведался в местную кузню, мол, перековать своего пони, а с ним мало кто сладит, - заодно перековал и Пятнашку. И пони мистера Гэмджи, и еще трех пони... Починил все, что в норе только хоть в какой-то починке нуждалось. И даже рвался помогать убирать сено... Молоденькие хоббитушки, все, как одна, хорошенькие и веселые, повадились ходить той дорогой, что вела мимо калитки Бильбо. Вдруг да удастся увидеть пришлого гнома работающим во дворе? Не хоббит, конечно, но да и не всем же красавцами быть, и сразу видно - мужчина! Настоящий самый! - Эти дуры опять возле нашей калитки шатаются, будто медом им намазано! - жаловался Фродо, хотя ему-то как раз это было только на руку: девицы вечно рвались угостить его пряниками или леденцами. Не иначе, пытались что-нибудь вызнать о гноме. Правда, те, что заговаривали с Фродо, обычно больше не появлялись, и однажды Торин понял, почему. Точнее, услышал: хоббитенок сидел на заборе и соловьем разливался: - Свободный, как ветер в поле! Как раз перед тем, как в гости приехать, пятую жену похоронил!.. А кто ж ее знает, говорит, в пропасть сорвалась, бедняжка. Несчастье за несчастьем: только ее папенька скончался и успел наследство ей оставить, так и она сама померла тоже! А, папенька... да, говорят, тоже в пропасть сорвался! Так что он у нас и с наследством теперь!.. Вот, думает, снова пора жениться, даже выспрашивал... нет, про тебя, Петуния, не выспрашивал, а про тебя, Виола, вовсю. Правда, что у тебя приданое - полный сундук золота? Когда Торин только осознал, что, кажется, обрел сына и наследника, его душу переполнила отчаянная решимость принять посильное участие и дать все лучшее... Так вот, от таких речей первым порывом его было дать Фродо самого лучшего ремня! И это пожелание поселилось в гномьей душе очень, очень надолго. - Надоели эти глупые девчонки, навадились здесь крутиться! Ладно, что Фродо хотя бы немного этот курятник распугивает, а то того и гляди, на танцы пригласят или погулять... Совсем тебя не увижу! Хоббитенок даже выронил суповую ложку от такого поворота разговора. - Обжегся, солнышко? - немедленно всполошился Бильбо. Он вообще, как казалось Торину, временами чересчур уж опекал мальчишку, должно быть, стараясь всеми силами додать ему тепла и ласки сразу за двоих. Фродо скривил губы: - Суп невкусный! И вообще, мне пора! Я для Пасси лимонного сахара возьму? - Что с ним такое? - Кажется, кто-то внезапно понял, что врать нехорошо, - довольно улыбнулся Торин. - Фродо почти ничем не пообедал! - Он сейчас в кладовке набил себе полные карманы пряников. - Не хотел говорить этого, но просто таки родная кровь - пусти гнома в кладовую... Смешно сказать, но во всей огромной норе Торину за целую неделю в самом деле так и не удавалось остаться с полуросликом наедине надолго. Все то время, что Бильбо не был занят делами по хозяйству, его время нещадно поглощал его собственный отпрыск. Он требовал почитать, спеть, приготовить вот-прямо-сейчас какую-то совершено особенную еду, а среди ночи непремено забирался в родительскую постель с требованием защитить от кошмаров. А на раздраженое предложение Торина или полечить все эти проблемы с аппетитом лишением сладкого, а плохой сон - пусть знахарка какую-нибудь травку заварит, да и тоже конфет и печенья не мешало б поменьше, в ответ едва не получился скандал. - Да как ты можешь! - бушевал полурослик. - Он - ребенок! "Он - тролленок!" - чуть не высказал вслух свое мнение гном, но понял, что в таком случае его из спальни Бильбо не только окончательно выживет маленький соперник, но и сам хозяин на порог не пустит. Чего, разумеется, хитрый детеныш и добивается. Так что приходилось пока что довольствоваться малым: слушать, как мальчишка из-за калитки - чтоб в случае чего легче было скрыться в собственном саду - грустно сообщает: - Виола, Виола!.. А я тебе давеча наврал! И Флоре наврал, что он всех своих жен убил... И Гортензии тоже наврал! А чтоб не ходила к на... ай, ухо отпусти! Уж каким ребенком Фродо не был, но спустить этого случая Торину явно не мог. И со всей своей отвагой и изобретательностью двинулся прямиком на тропу войны.