Пора разобраться кто птица кто клетка

      Как же это произошло, как так случилось, что этот худой человек стал вызывать такие чувства…       "Он хорошо подготовленный агент иностранной разведки, работает в поле не первый год, видимо, на хорошем счету у своих, но по какой-то причине оставлен этими своими на произвол судьбы и при этом все еще держится".       Сначала он вызывает интерес с профессиональной точки зрения, ведь именно он может послужить отправной точкой для возвращения в большой мир старшего следователя Даршавина, и чтобы все пошло как по нотам нужно, хорошенько разработать вопрос, а вопрос, скорее всего, имеет свое видение этой ситуации. Пассажиру понятно, что не просто так, спустя четыре года, его вдруг переводят из одного места заключения в другое и берут в разработку.       Работа с объектом имеет свои нюансы… Интенсивные беседы чередуются с днями, а то и неделями изоляции, после которых, обычно, подопечный более разговорчив.       Олег втягивается, разговоры берут за живое, страна Диккенса, Шерлока Холмса, красных телефонных будок, двухэтажных автобусов, вечных туманов и т.д. всегда притягивала и интересовала.       — Здорово, Нугзар, — Олег располагается напротив заключенного, говорит тихо, чуть насмешливо.       — И тебе не болеть, — Лукас следит за следователем, чуть склонив голову на бок. После двух недель карцера, он еще сильнее похудел, под глазами пролегли тени.       — Поболтаем?        — Это как пойдет.       — Ты сегодня не в духе… — Олег чуть подсасывает нижнюю губу, — кто ж это тебя так расстроил? — Он встает и не спеша обходит Лукаса кругом.       Худые плечи, седьмой позвонок выступает сквозь тонкую белую кожу, дышит не глубоко, его дыхание учащается, когда Олег остановился за его спиной; сглатывает, начинает мелко дрожать, как собака, короткими приступами, будто мышцы трясет от напряжения.       — Замерз… или боишься?       — Не замерз… и не боюсь… это, скажем так, специфический образ действий, который хочет реализовать мое тело в конкретной ситуации… аттитюд, слыхал…       — Представь себе… установочка, значит… Я сзади, и ты реагируешь…       — Уж прости, слишком предсказуем.       — С этим нужно что-то делать…       Лукас проваливается в спасительную темноту, где все лишние звуки зачеркнуты пустотой и он остается наедине со своей тишиной. Все болит, тело ноет от побоев, но хуже всего это ощущение где-то под ложечкой, как будто постепенно, по короткому выдоху внутри него, умирает тот зверь, что рвался на свободу, он больше не бесится там внутри от беспомощной злости, он также неподвижно лежит на полу своей клетки. Путеводная звезда бросила его на произвол судьбы и не горит в его небе, видимо сейчас она кому-то нужней.        Уже несколько дней его никто не трогает, нет ни еды, ни воды, темнота превращается в замкнутый круг. Только бы время позволило хоть немного побыть без этой глупой суеты. Этот мягкий дрейф так соблазнительно увлекает в спасительную пустоту, но где-то внутри все еще есть потребность в тепле, и она не дает перестать быть. Неприятный металлический лязг засовов, словно расческой по стеклу, «жратва» - в первый раз за столько дней. Он заставляет себя встать и по стеночке добирается до двери, в миске какая-то клейкая субстанция не определенного цвета, вода в кружке пахнет железом.       «Главное, не размазывать по небу, не так противно», - Лукас задерживает дыхание, пытаясь удержать клей в себе, но тщетно - внутренности судорожно выворачивает наизнанку; с водой легче, она остается внутри. Он добирается до койки, валится на металлическую сетку без матраса и погружается в спасительную пустоту. Просыпается от мерзкого ощущения внутри, живот крутит и жжет. Лукас почти на четвереньках добирается до сортира и выблевывает скудное содержание своего желудка, а потом только успевает повернуться нужной стороной, и из него выходит горячая жидкость. Все болит. Он натягивает треники и отползает под койку, забраться на нее уже нет сил.       — Что с ним за херня такая? — Даршавин отходит от двери камеры, — дизентерии мне еще тут не хватало.       — Отравился, наверно, — дежурный равнодушно рассматривает свои ботинки.       — В мед-блок его.       Головная боль превратилась из тупой и ноющей в острую и дергающую. Даршавин заглянул в медицинское крыло за чем-нибудь «тяжеленьким». Местный лекарь Артур нарыл нечто в серебряной упаковке и от щедрот даже поделился водичкой.       — Как там мой подопечный?       — Ничего, очухался, организм сильный, пора переводить.       — Покажи, где он у тебя располагается.       Лукас лежит на койке лицом к стене, из-под простыни видна худая спина, тонкие костлявые лопатки, позвонки, ребра обтянутые белой, почти прозрачной кожей. Взгляд медленно скользит по спине вниз, застревает на ямочке над ягодицей, серая ткань плавно обнимает, красивой формы задницу… Олег еле заметно мотает головой. «Наваждение какое-то, как бабу лапаю».       — Ну, так что?       — Переводи, если здоров… — Буркнул себе под нос Олег и почти бегом убирается восвояси.