Пора разобраться кто птица кто клетка

      Низкое серое небо почти лежит на верхушках деревьев, холодный косой дождик беспорядочно колет кожу колючими иголочками, все вокруг сизо-серое. Олег медленно идет позади, еле двигающегося, Норта.       Такие дни как сегодня обычно отдают острой болью в каждой косточке и мышце. Лукас с трудом сползает с койки. Руки не слушаются, ходят ходуном. Пальцы, как тонкие стеклянные спицы, мелко дрожат, из-за чего он никак не может надеть ботинки. Конвойный терпеливо ждет, разглядывая заключенного даже с каким-то сочувствием - «вот уродушка, хоть сегодня оставили бы в покое, весь качается, глаза как у больной лошади, на кой хер такие прогулки?». Лукас надевает принесенный ватник, поворачивается спиной, с трудом выворачивая руки под наручники.       Олег ждет на улице, как всегда одетый во все черное, штаны военного покроя со множеством карманов, заправлены в тяжелые высокие ботинки, теплая куртка расстегнута до середины, без шапки. Он выглядит как черная клякса на серовато-белом мокром снегу, укрывающему не ровным тонким слоем слякотную землю.       — Что-то вы долго — он недовольно щурится на конвойного.       — Так еле идет, товарищ следователь. — Сопровождающий кивает на Лукаса, безучастно разглядывающего свои ноги.       — Ладно, свободен. Пойдем, пройдемся Нугзар-свет-Ломадзе.       Так началась сегодняшняя прогулка.       Во всей фигуре Лукаса, состоящей как-будто из одних углов, напоминающей черную встрепанную птицу, в его позе, движениях огромными, светящимися неоновым светом, буквами читается боль. Методы московских дрессировщиков глубокими следами тракторных протекторов отпечатались на остатках душевной и телесной его сущности, что еще осталась от Лукаса Норта.       К нему применялись различного рода средневековые и современные примочки, его мариновали под разным соусом и употребляли с различными гарнирами, мяли и ломали, топили и поджаривали и вот результат целый букет хронических прелестей на любой вкус.       От постоянных сквозняков, мокрой одежды, бетонных полов третья за год пневмония и непроходящий бронхит. От незалеченных выбитых суставов, переломанных костей, растянутых мышц и синяков постоянные боли во всем теле особенно на холодную погоду.       Но больше всего дискомфорта ему доставляли последствия, скажем так, электротравмы, полученной во время, проводимых в Москве, специфических физиотерапевтических процедур.       Высококвалифицированные специалисты-дознаватели, в совершенстве владеющие различными приемами убеждения и выковыривания необходимой информации, с большим рвением отнеслись к пациенту. После работы с ними, у господина Норта наблюдались все симптомы непосредственного воздействия тока на организм, а именно расстройство деятельности центральной нервной системы, сердечнососудистой и дыхательной систем, невропатия и т.д. Бывали дни, когда по утрам Лукас с трудом собирал себя в кучу, в результате сбоя в работе нервной системы, во всем его теле наблюдалось беспорядочные сокращения мышц, с которыми он справлялся часовой гимнастикой и йогой.       В нынешнем месте его заключения местные специалисты, не хуже московских заточенные на результат, в том числе и неспешно бредущий позади Даршавин, с неменьшим успехом применяли вышеназванное средство убеждения от чего у Лукаса под влиянием джоулева тепла, а также химического воздействия электрического тока в местах его входа и выхода на коже все еще были видны так называемые «знаки тока».       Так вот ввиду всего сказанного сегодняшняя прогулка представлялась Лукасу неменьшей пыткой, чем карцер или телесные экзекуции, а сам он чувствовал себя просто какой-то русалочкой Андерсена, каждый шаг которой причинял ей нестерпимую боль как от острых мечей.       — Ну что Нугзар, передохнем?       — Почему Вы меня так называете? — Лукас останавливается и с трудом чуть поворачивает голову. — Это имя было актуально четыре год назад.       — А так по приколу. И почему у вас там взабугорье, всегда такие смешные легенды придумывают? То Фома Киняев, то вот, Нугзар Ломадзе в Москве, грузин... Правда ты на грузина похож... А язык то знаешь?       — Это уже не важно... — Лукас щурится на свет, его глаза кажутся стальными, кожа пепельно-прозрачной. — Уже не важно…       - Вон присядь на бревно. – Олег ежится, шмыгает носом.       Лукас медленно опускается на черное от влаги дерево, Олег подходит и встает рядом.       - Качимов приперся… так что у тебя передышка.... Или как-то как... Смотря чем вы там занимаетесь с ним наедине… Отсос, туда-сюда?       - А ты у него спроси…       - Не хами, и на Вы пожалуйста…       - СпросиТЕ – Лукас начинает заметно дрожать.       - Ну чего трясешься? Подышал… пошли обратно. – Тянет Лукаса за рукав на плече, тот неуверенно встает.       - Ты русский?       - А что?       - Не похож, больше на молдаванина или румына..       - Моя бабка румынская цыганка, по-русски небельмеса не понимала, она была ведьмой, а я русский. Я тут родился, значит, русский. У нас в паспорте национальность не пишут, это мудаки-правоведы придумали. А ты… еврей?       - Почему?       - Бледный, нос крючком, красивый… был наверно, обрезанный…       - Циркумци́зия характерна не только для евреев…       - Что?       - Удаление у мальчиков и мужчин крайней плоти… Ты хотел меня смутить?       - А вышло?       - А ты как думаешь…       Они медленно плетутся по тропинке, Олег при каждом шаге, слегка касается худого плеча и от этого по спине бегут мурашки. Он сам не понимал, что в последнее время с ним происходит. Этот сиреневато-прозрачный человек снился ему ночами и занимал почти все мысли наяву.       - Принимай. – Олег слегка подталкивает заключенного к дежурному.       Лукас вполоборота через плечо наблюдал за Даршавиным пока конвойный не развернул его лицом к двери и тычком не загнал внутрь.       Олег перевел дыхание «отодрать бы его, может все и пройдет». Помотал головой, провел рукой по лицу, смыкая кончики пальцев на переносице «пора в отпуск», постоял еще несколько минут, рассматривая закрытую металлическую дверь, повернулся и медленно пошел в административный корпус.