Не люблю темные стекла, Сквозь них темное небо. Дайте мне войти, откройте двери. Мне снится Черное море, Теплое Черное море, За окнами дождь, но я в него не верю. И я попал в сеть, И мне из нее не уйти, Твой взгляд бьет меня, словно ток. Звезды упав, все останутся здесь, Навсегда останутся здесь. В каждом из нас спит волк, В каждом из нас спит зверь, Я слышу его рычанье, когда танцую. В каждом из нас что-то есть, Но я не могу взять в толк, Почему мы стоим, а места вокруг нас пустуют. (с) Кино — Звёзды останутся здесь
Это не было ни отвратительно, ни прекрасно, ни стыдно. Я уже влюблялся в парней. Ничем хорошим, правда, это не кончалось... Помнится, в девятом классе (светлое небо, как же давно это было!..) к нам перешёл один красивый азиат. Яо Ван. Я тогда впервые понял, что значит быть влюблённым. Гонялся за ним как придурок до самого выпускного, не обращая внимания на посылы... Потом у нас просто разошлись дороги — я пошёл в экономический, он в инженерный. Постепенно забылось. В общем-то, это было неплохое время. На учёбу я эти последние три года школы бессовестно забивал, круглые сутки упиваясь своей безответной любовью. И был довольно счастлив. Сейчас понимаю, что просто терял время зря. Может, если бы учился лучше, поступил бы на физмат, как мечтал когда-то... Но теперь уже поздно думать обо всём этом. Потому что я влюбился снова. И это не означает для меня ничего хорошего. Раньше всё было по-другому. Я хотел от Яо совсем немногого — чтоб посидел у меня на коленках. Заулыбался. Поставил мои цветы в вазу на подоконнике. И — предел мечтаний — позволил бы себя поцеловать. Светлое небо, если бы сейчас всё было так просто. Я его хотел. Я хотел этого самовлюблённого, шумного и непокладистого немца. Хотел с каждым днём всё сильнее. Каждое прикосновение альбиноса — даже случайное — заставляло сердце сладко ёкать в груди и проваливаться куда-то в вниз. С того момента, как он первый раз принёс мне в кабинет кофе, прошла неделя. Он с трудом заставлял себя называть меня по имени-отчеству. Обычно к словосочетанию «ваш кофе, Иван Анатольевич» добавлялось шипение «чтоб ты сдох, скотина» или «чтоб ты им подавился». Он не принимал власти над собой ни в какой форме. Он ничего не смыслил в документации — худшего секретаря у меня ещё не было. Но в то же время лучшего я не смог бы найти, даже если бы перебрал всех профессиональных секретарей мира. Единственное, что я мог себе позволить — это тихо сидеть по ночам возле его раскладушки, пока он спал. Прикасаться к бледной коже. К волосам. Очерчивать линию подбородка кончиками пальцев. Я понимал, что так не может продолжаться вечно — но ничего не мог поделать. Я почти перестал спать. Я круглыми сутки вливал в себя чёрный кофе — не потому, что он мне нравился, я его уже просто ненавидел, — а просто чтобы держаться на ногах. Я боялся пить, потому что понимал, что если под действием алкоголя засну — могу проснуться уже не на следующий день, а на послеследующий, послепослеследующий и т. д. Я даже стащил у Наташи из сумочки тональник и тщательно замазывал круги под глазами, чтобы не быть похожим на наркомана — или хотя бы быть менее на него похожим. А Гилберт этого не замечал. Он не замечал, похоже, вообще ничего. Хотя нет — в последнее время на заставке его офисного компьютера всё чаще стали появляться фотографии какой-то красивой зеленоглазой девушки. Наверное, это её имя он шептал по ночам — эта картина часто стояла у меня перед глазами — его раскрасневшееся лицо, волосы, разметавшиеся по подушке, и из чуть приоткрытых тонких губ вырывается: «Эржебета...». Я стал тихо ненавидеть всех девушек мира — исключая собственных сестёр, конечно. И где он откопал эту «Эржебету»?! Хотя правильней, наверное, «Элизабету». А если совсем по-русски — Лизу. Хотя какая она мне «Лиза»... Однажды, вернувшись домой раньше обычного, я услышал доносящиеся из комнаты недвусмысленные звуки — кто-то кого-то явно трахал. Но стоны были довольно приглушённые, и я осторожно заглянул в комнату, чтобы проверить свою догадку. Она оказалась верной — альбинос, с блестящими глазами и ноутбуком на коленях, смотрел порнуху. Помнится, меня это страшно взбесило. Я ему сгоряча чуть ли не лекцию начал читать. Он обиделся. Вот придурок! Он что, рассчитывал, что я сяду рядом с ним и за компанию буду на это мясо смотреть?! После того случая он, видимо окончательно решив для себя, что я псих, смотрел порно только в наушниках и когда был точно уверен, что я не приду. Но о такой вещи, как «история посещений» он не имел ни малейшего понятия... к моему счастью. Или, наоборот, к несчастью — это уж как посмотреть. В общем, всё было как-то по-дурацки. Но рано или поздно должен был наступить переломный момент. И он наступил.* * *
— Извини, — несмело перебил Феличиано. — Я что-то не понял... Прошла неделя, так? Он ходил куда-то гулять, или ездил куда-то? Должен же он был познакомиться как-то с этой Эржебетой... — Да мало ли, может случайно столкнулись где-нибудь. — Иван стряхнул пепел на белую узорчатую салфетку. — Всякое бывает. — Ну да, ты прав, пожалуй... А почему ты сразу ему не сказал о том, что чувствуешь? — Понимаешь, я тогда ещё слишком хорошо помнил неудачный опыт с Яо. И не хотел, чтобы стало ещё хуже. — Ооо... вот как... Так что же случилось?* * *
Из кухни доносились оживлённые голоса: немного взволнованный мужской и весёлый женский. Я тихо прикрыл дверь, уже предчувствуя, что опять не вовремя вернулся с работы, и прошёл вперёд по коридору, возникая в дверном проёме. Конечно, я сразу узнал её. Но притворился вежливо удивлённым, чтобы не вызывать ненужных вопросов. — Добрый вечер. Не познакомишь меня, Гилберт? — А, Иван, ты уже вернулся? Прости, что не предупредил, это Эржебета! — В первый раз на моей памяти он извинился. Выпендрёжник хренов. Только и умеет, что перед бабой выделываться... «Прости, что не предупредил»... Как будто тебе хоть иногда бывает стыдно. — Приятно познакомиться. Я, как ты уже поняла, Иван. — Я улыбнулся. Тьфу. Ненавижу лгать. Но приходится. — Да, мне тоже очень приятно, — она весело улыбнулась в ответ. — Ты извини, что я без приглашения. Но этот взбалмошный так настаивал. — Даже так... Ну что ж, не буду вам мешать. Приятного времяпрепровождения. Гилберт, я надеюсь, ты проводишь девушку до дома? Уже темно, мало ли что может случиться. — Я про себя кровожадно ухмыльнулся, втихаря очень надеясь на это самое «мало ли что». — Да она всем маньякам в округе, поди, фингалов понаставила... — Гилберт хохотнул. — Странно, что у тебя фингала всё ещё нет, — холодно заметил я и ушёл в душ. Вот так всё и началось. Он приводил её каждый вечер, я малодушно сваливал в ванную (или вообще уходил гулять по ночному городу), и понятия не имел, чем они занимались и во сколько она уходила. В конце концов, это их дело. Он имеет такое же право на гостей, как и я. Но почему, почему, чёрт возьми, эта девка всё время так странно на меня смотрит?!* * *
— Вань, нужно поговорить. — Наташа решительно шагнула за балконную дверь, не оставляя мне выбора. На кухне хлопотала Оля, Гилберт ушёл куда-то гулять с Эржебетой. Квартира была вычищена до зеркального блеска, но я не прилагал к этому ни малейших усилий — альбинос, видя, что мне уже наплевать на клочки пыли под раскладушкой, посередине комнаты и даже на чёрном футляре с гитарой, взялся за уборку сам. Что-то мне подсказывало, что виновата в этом не кто иная, как Эржебета Хедервари... — Слушаю? — Что дерьмо у вас тут творится? — без обиняков спросила она. Эх, хотел бы я это знать... — Что ты имеешь в виду? — Брагинский, ну не прикидывайся дурачком, а? Ты на труп похож. Спёр у меня тональник и видимо считаешь, что он тебе сильно помогает. А между тем, этот белобрысый цветёт и пахнет. Думаешь, незаметно? Неужели вы ту девушку не поделили? Мне казалось, тебе другие нравятся. — Она притворно-кокетливо отбросила с плеча прядку волос. — Нат, ну ты ещё седьмой класс вспомни... — Я внутренне содрогнулся. — А, это когда я за тебя замуж хотела выйти? Хе-хе! Поженимся, братик? Поженимся??!! — Наташа захохотала, набросилась на меня и сжала в стальных объятиях. Я прохрипел «Сдаюсь!!» и, высвободившись, уже сам благодарно обнял её. — Спасибо, сестра. Всегда умеешь помочь, если надо. Мне гораздо лучше. — Что я, зря на психолога несколько лет училась? — Она, улыбнувшись, потянулась как сытая кошка. — А к разговору мы ещё вернёмся, обещаю. Когда ты сам что-нибудь поймёшь.* * *
— Брагинский! Ну иди хоть чаю с нами попей! А то я тебя в последнее время только на этой треклятой работе вижу! — Ты мне одеться дашь или нет? Боюсь, что психологическая травма Эржебеты мне дорого обойдётся. — Слушай, ты чё там, голый что ли? — А ты обычно моешься в костюме?! — Я начинал злиться. Он опять притащил ко мне в квартиру свою девку. Ещё и предлагает посидеть с ними, поболтать. Издевается, наверно. Скотина белобрысая. — Иван, ну кончай дуться!.. — голос Эржебеты. Ну ещё ты меня не уговаривала, сука. Идите вы все... на кол. — Первым обычно не кончаю. — Я вышел наконец из ванной, замотавшись в полотенце, и криво улыбнулся. — Впрочем, я дуться и не начинал. — Брагинский, прекращай. — Гилберт укоризненно покосился на меня и отхлебнул пива из своей бутылки. Тьфу, он что, весь свой аванс на это пойло собрался потратить?.. — Чая нет, — я демонстративном обвёл рукой стол. Хм... ну, если совсем честно — он был. Но только в кружке Эржебеты. И причём давно забытый, она, похоже, тоже предпочла пиво. — Я свободен, Твоё Величество? — Да пошёл ты... — Гилберт грязно выругался. — Что ты, в самом деле, в последнее время сам не свой... влюбился, что ли?.. Так ведь от этого добреют обычно, а ты злой и язвишь постоянно... — Погоди, погоди, куда ты там меня послал? Я не всё запомнил, ну да ладно... Уже иду, не беспокойся. Удачи. — Я круто развернулся и ушёл в комнату — только на пару минут, чтобы одеться, и тут же выскочить на лестничную площадку. Нет времени ждать лифт, бегом вниз по ступенькам... потому что если он бросится вдогонку — я не выдержу, я поимею его прямо тут. Аккуратненько перегну через перила и очень, очень грубо поимею. Свежий ночной ветер швырнул мне горсть холодных капель в лицо. Захлопнулась сзади железная пасть подъезда. Я запрокинул голову, пытаясь разглядеть своё окно там, вверху, но дождь расстроил все планы, коварно залив мне лицо ледяной водой. Понемногу я начинал приходить в себя и понимать, что повёл себя довольно глупо. Но в то же время я понимал, что будет ещё глупее сейчас вернуться и попросить прощения. Из-под моих сапог разлетались в стороны мелкие брызги. Я стремительно шёл по мокрому асфальту, вжав голову в плечи, укутавшись шарфом до глаз и засунув руки в карманы старой светлой куртки. Огни ночного города отражались в бесконечных чёрных лужах, это было невыносимо красиво, так красиво, что хотелось плакать, но я не мог. Просто разучился. Постепенно мои шаги становились всё менее уверенными, минут через пятнадцать я остановился. Повернул обратно. Всё-таки надо было извиниться. Я и так последнюю неделю себя по-свински вёл, а тут ещё психанул как ребёнок... «Извиниться, извиниться, извиниться», — вертелась назойливая мысль у меня в голове. Я дошёл до своего подъезда. Поднялся на лифте на последний этаж, прошёл по лестничной площадке. Взялся за ручку двери... Из комнаты доносились приглушенные стоны. Я успел было удивиться, когда это Гилберт умудрился спровадить Хедервари и врубить свою порнушку... Но ноутбук лежал под раскладушкой. А Хедервари была в комнате... В следующую секунду мне, видимо, кровь в мозги ударила — я видел только отрывистые кадры, как скриншоты: Гилберт, счастливый, красный, тяжело дышащий. Эржебета, открывающая рот в беззвучном стоне, со спутанными каштановыми волосами. Обнажённый торс Гилберта, капельки пота на нём... Стоп. Бежать нахрен отсюда. Больше ничего нельзя видеть. Я, спасаясь от сумасшествия, сломя голову бросился прочь из собственного дома.