Эйфория

Спрятался город за тёмными шторами За фонарями и за светофорами Про всё забыл, про всё забыл Про всё забыл, про всё забыл Разведены мосты... Чай твой давно остыл... Не отвечает мобильный Не отвечает на крики о помощи Не различает звонки в чёрной полночи Про всё забыл, про всё забыл Про всё забыл, про всё забыл Город лежит во тьме... Дело опять к зиме... Носятся автомобили Разведены мосты... Чай твой давно остыл... Не отвечает мобильный Не отвечает мобильный Город лежит во тьме... Дело опять к зиме... Носятся автомобили Носятся автомобили Разведены мосты... Чай твой давно остыл... Не отвечает мобильный Не отвечает мобильный Мне... (с) Сплин — Мобильный

— Гилберт! — Ну, чего ещё? — недовольно отозвался я. Этот русский совсем охамел. Дёргает по каждому поводу... — Зайди ко мне. Я встал из-за стола, со вздохом оторвавшись от занимательного просмотра второсортной порнухи. Вошёл в кабинет и прислонился к стене, скрестив руки на груди и с вызовом глядя на Ивана. — У меня есть для тебя задание. — Он, не поднимая глаз от какого-то документа, протянул мне папку. — Что это? — Отнесёшь туда-то и туда-то. Фирма занимается производством немецкой техники, это очень важно. Мы нуждаемся в сотрудничестве с ней. — Ты что, не можешь просто отправить это по электронной почте? — Так надо, — с нажимом сказал он. — Ну, долго мне ещё ждать, пока ты соизволишь взять у меня документы?.. Я подошёл к нему и забрал объёмную папку весёленького жёлтого цвета. Страшно не хотелось тащиться куда-то, но что я мог поделать?! Этот чёртов русский... И главное — повсюду его запах. Успокаивающий, уютный, мягкий, он был везде — в его кабинете, в его «Исходящих» в Яндекс.почте, в его квартире... Даже эта дурацкая папка пахла Иваном. Хотя... нет. Она пахла Ваней. Разве может такой запах, почему-то действующий на Гилберта как своеобразный наркотик, принадлежать тому сукиному сыну Ивану Анатольевичу? А чёрт его знает. С этим русским никогда ни в чём нельзя быть уверенным до конца. * * * Этот офис разительно отличался от офиса Брагинского. Так же, как отличается модернизированное здание из будущего от избушки на курьих ножках. Всюду сновали красивые девушки на высоких каблуках, кипела жизнь, офис работал как часы. Гилберт растерялся. Он понятия не имел, куда идти, и уже начал подумывать о том, чтобы спросить у кого-нибудь, где найти замдиректора, как вдруг... Как вдруг он увидел её. Она разговаривала с каким-то очкариком, облокотившись на перегородку между столами. Она была... прекрасна. Она смеялась, и он уже ничего не слышал кроме её смеха. Ничего не видел, кроме её зелёных глаз. Он напрочь забыл про папку и поручение. Он подошёл. Представился. Отчаянно краснея, стараясь напустить на себя как можно более независимый вид, спросил её имя. Она фыркнула, скептически оглядела его с ног до головы, тоже представилась и вернулась к разговору. Тогда он, сжимая кулаки в карманах пиджака и глядя в сторону, уже более настойчиво спросил у неё телефон. Она насмешливо глянула, заставив его залиться краской. Потом взяла у него папку, пролистала, достала из ящика стола несколько листов, скрепленных между собой маленькой железной скобкой и сунула ему в руки, попросив передать «директору Брагинскому». Он не двинулся с места. Тогда она, вздохнув, написала на обороте какого-то бланка одиннадцать вожделенных цифр, название кафе и время — восемь ноль-ноль. «До завтра, Гилберт Байльшмидт». Эти слова эхом звучали в его ушах всю обратную дорогу, заставляя сердце сладко ныть в груди. Это было как сумасшествие. Потом они начали встречаться. А через неделю он привёл её домой. * * * -...странно, что у тебя фингала всё ещё нет, — холодно сказал Иван и ушёл в ванную. Что-то неприятно кольнуло, но тут же ушло, потому что Эржебета сидела напротив и держала в руках его кружку с чаем, вопросительно глядя на него. Гилберт улыбнулся и покачал головой, давая понять, что слова Ивана не стоит воспринимать всерьёз. Они помолчали немного. Гилберт чувствовал себя скованно, он не знал, что делать, что говорить. С Иваном было не так... Вот же дерьмо-то всякое лезет в голову! Как можно думать о чём-то ещё, когда Эржебета так близко! Он подошёл к ней. Нерешительно потянулся к её губам, но она сама обхватила его за шею и поцеловала. Поцелуй длился так долго, что на миг ему показалось, что он сейчас задохнётся... а в следующую секунду... словно липкий белый туман встал пеленой перед глазами. Кровь ударила в виски, прилила к паху, он не выдержал и повалил её на пол — она не сопротивлялась. Он был неопытным, он сразу же понял это, хотя и не помнил, занимался ли сексом раньше. Это было так... так потрясающе... Они самозабвенно трахались (с перерывами на поцелуи и ласки) около часа. Затем Эржебета собрала с пола с вещи, оделась, поцеловала его и ушла. Он, спохватившись, что скоро Иван может выйти из ванной, оделся тоже. С лёгким стуком открылась щеколда. Брагинский, даже не смотря в его сторону, удалился в комнату — в одном полотенце. Гилберт поймал себя на том, что провожает его обнажённую спину (такую широкую, уютную, в капельках воды и с чуть заметным прогибом в области немного выше копчика) жадным взглядом. Списал это на ещё не прошедшее возбуждение и в свою очередь закрылся в ванной. * * * — Гилберт, что у тебя с Иваном? — Сегодня Эржебета пришла сама. И прямо с порога, в лоб, задала этот идиотский вопрос. — Да что у меня может быть с Иваном?! — Только не говори мне, что ты ничего не замечаешь. — Ты это о чём? — Он насторожился. Что-то было не так. Разговор выходил за рамки привычной зоны комфорта. — Ты что, не видишь? Не видишь, как он на тебя смотрит? — Хватит говорить загадками! Мне плевать, как он там на меня смотрит! — Дурак ты, Гилберт, — устало сказала Эржебета, снимая плащ. — Горбатого могила исправит... — Я не дурак! — оскорбился он. — Чай будешь?.. — Лучше пиво. — У нас нету... Когда я покупал его в последний раз, Брагинский вылил всё в унитаз. И пообещал, что если я куплю «это пойло» ещё раз, он разобьёт бутылки о мою голову. Идиот! С тех пор я пиво домой не приношу... Он же псих! Мало ли!.. — Весело у вас тут. Надеюсь, о мою голову никто бутылок разбивать не будет? — И Эржебета протянула ему пакет. — Пиво... — Гилберт расплылся в счастливой улыбке. * * * — И, представляешь, этот сукин сын даже пальцем не пошевелил, пока я полы драил!! — Как будто это такой уж подвиг — помыть пол, — фыркнула Эржебета. — Ты же говорил, что до этого он всю уборку сам делал. — Вот и продолжал бы в том же духе! Как можно заставлять Великого Меня заниматься уборкой!.. — Дурак ты... Я и то заметила, что он не в себе в последнее время. — Да ладно, что с ним станется! — Имей совесть, Байльшмидт. Он на наркомана похож. Гилберт ощутил укол ревности. — А с чего это ты вдруг стала за него беспокоиться? — Это называется «человечность», придурок! Щёлкнул замок входной двери. Через минуту на пороге кухни появился Иван, окинул их каким-то ненормальным взглядом и стремительно скрылся в ванной. — Брагинский! Ну иди хоть чаю с нами попей! А то я тебя в последнее время только на этой треклятой работе вижу! — Раз уж его любимая девушка волнуется за этого идиота, может, стоит показать себя с хорошей стороны? И к тому же, что-то неприятно давит в области сердца... Очень неприятно. — Ты мне одеться дашь или нет? Боюсь, что психологическая травма Эржебеты мне дорого обойдётся. — Слушай, ты чё там, голый что ли? — А ты обычно моешься в костюме?! — послышался раздражённый голос из ванной. — Иван, ну кончай дуться!.. — Первым обычно не кончаю. — В дверном проёме показался Иван — в одном полотенце. — Впрочем, я дуться и не начинал. — Брагинский, прекращай. — Гилберт укоризненно глянул. — Чая нет. Я свободен, Твоё Величество? — Да пошёл ты... — Гилберт ругнулся. — Что ты, в самом деле, в последнее время сам не свой... влюбился, что ли?.. Так ведь от этого добреют обычно, а ты злой и язвишь постоянно... — Погоди, погоди, куда ты там меня послал? Я не всё запомнил, ну да ладно... Уже иду, не беспокойся. Удачи. — Он ушёл в комнату, через минуту Гилберт услышал стук входной двери. Куда он собрался в дождь, ночью?! Гилберт вскочил и хотел было бежать вслед, но Эржебета схватила его за руку. Покачала головой. И притянула к себе. И поцеловала... И словно липкий белый туман встал перед глазами...