Эйфория

Большую часть главы можно читать под любой из этих треков: Mecano — Hijo De La Luna KAT-TUN — Yuki no Hana Poets of the fall — Carnival of rust Просто совет автора. Я смотрю в календарь, я знаю, что скоро зима. Наша улица на глазах меняет цвета. За решеткой желтой листвы я вижу птиц. Моя двадцатая осень сводит меня с ума. Я люблю этот город, Но зима здесь слишком длинна. Я люблю этот город, Но зима здесь слишком темна. Я люблю этот город, Но так страшно здесь быть одному, И за красивыми узорами льда Мертва чистота окна. Фонари за окном горят почти целый день. В это время я не верю глазам, я верю часам. И теперь я занят только охраной тепла. Вот ушел еще год — сколько останется нам? (с) Кино — Город

На мои волосы с серого неба медленно опускаются снежные хлопья. Всё вокруг меня замерло, и мне не слышно гула машин, несущихся далеко внизу. Я рисую крестики в сугробах окоченевшими пальцами. Это — количество раз. Количество проваленных попыток. Количество шансов, спущенных в унитаз. Количество упущенных возможностей. Количество... Я набираю в горсть снега. Накрываю одной ладонью другую, осторожно дую внутрь, раскрываю ладони. Маленький снежный вихрь взвивается вверх и зависает. Делится на снежинки, на миг становится невидимым среди снегопада, но тут же начинает что-то происходить. И передо мной медленно, словно проявляющаяся фотография, ткётся в воздухе имя из снежинок. Я давно так умею. Из капелек воды (или любой другой жидкости). Из тумана. Из трещинок на льду. И — только твоё. Холодное, равнодушное имя. В моей комнате горы книг про магию и волшебство. Все со счастливым концом. Иногда я с трудом пробираюсь к собственной кровати, переступая через аккуратно сложенные стопками и беспорядочно сваленные в груду собрания книг о Гарри Поттере, Люси Певенси, Фродо Беггинсе, Алисе и остальных столь любимых мною героях. Я поднимаюсь на ноги. Сосредотачиваюсь, закусив губу и прищурено глядя вверх. Поднимаю руки к небу. Снегопад резко закручивается вокруг меня по спирали, гонимый холодным зимним ветром. Я смеюсь. Как хорошо, когда ты умеешь что-то, чего не может больше никто на свете. Но пора идти. Я с трудом отодвигаю тяжёлую крышку люка и спускаюсь с крыши вниз, на лестничную площадку. Этажом ниже — моя квартира. Раньше — всего пару месяцев назад — ты жил со мной, под боком, и давно-давно — когда ты был ещё маленьким — мы часто спали под одним одеялом... Ведь братьям можно. И вот что интересно — хоть ты и вырос, и стал даже выше меня, я всё равно ощущаю себя старше. Ты до сих пор многого не понимаешь. Наверное, так и останешься ребёнком до конца. В шкафу всё ещё висит твоя одежда. Три рубашки и куча футболок, самых разнообразных, но большинство — с надписью «Я — герой». С вариациями. А ты действительно герой, герой моей сказки. Но вот в чём вопрос: узнаешь ли ты об этом когда-нибудь? Впрочем, всё образуется само собой. Должно образоваться. Должно! Потому что в сказках по-другому не бывает. А чем моя сказка хуже других? И если происходит что-то не то, оно вскоре закончится. И будет счастливый конец. Скоро будет... Стук в дверь. Замирает сердце. Я с надеждой спрашиваю, кто там, и слышу жизнерадостное: «Я!». Здравствуй... я так соскучился... и ни за что не скажу тебе об этом. — Чего надо, америкос? — Ха-ха, а ты всё такой же гостеприимный! — Он шагает внутрь квартиры, хозяйственно осматриваясь вокруг, поддевает носком кроссовка пустую бутылку из-под шотландского виски. — Без меня бухаешь? — Не твоё дело. Зачем пришёл? — А книгу, я гляжу, ты забросил... — Он подходит к столу и берёт в руки кипу исписанных вкривь и вкось листов. — Тебе же её сдавать через неделю, разве нет? — Если ты за вещами, бери и уходи. Не действуй мне на нервы! Смеётся. Подходит вплотную, смотрит сверху вниз. Во вроде бы весёлых голубых глазах я замечаю еле слышную нотку печали. — Меня не будет в городе некоторое время. Я к друзьям на дачу. — Альфред опускает руки мне на плечи, как бы успокаивая. Я непроизвольно вздрагиваю. — Да катись хоть к чёрту на рога, мне всё равно. — Отворачиваюсь, стряхивая с плеч тёплые ладони брата. — Отлично! Я рад, что ты не против! У тебя тут где-то мои футболки были... — Посмотри там. Я не обязан следить за всеми твоими вещами! — Ухожу в свою комнату, залезаю на кровать с ногами. Ты всё дальше и дальше от меня. Но не бывает сказок с плохими концами. Потому что иначе жизнь вообще теряет какой-либо смысл. — Вау, ты погладил мои рубашки, Арти! — удивлённо восклицает он из-за стенки. — Спасибо! Только открываю рот, чтобы отпустить колкость в его адрес, но тут он появляется на пороге двери. В расстёгнутой рубашке, с галстуком в виновато протянутой руке и чертенятами в глазах. — Завяжешь? — Fuck off. Не валяй дурака, я знаю, что ты сам умеешь! — Поворачиваюсь к стенке, чтобы не видеть его обнажённого торса. Это что, был ещё один шанс? Я его упустил. — Ты не поверишь, но я внезапно забыл как это делать! И пуговицы выскальзывают из рук!.. — Сам над собой смеётся, пытаясь меня развеселить. Знаем. Проходили. — Уходи. Тебе здесь нечего делать. — Сжимаюсь, как можно крепче обхватывая себя руками. Его тень падает прямо рядом со мной из дверного прохода. Слышу за спиной стук падающих книг и шипение брата. Оборачиваюсь. Ну, так и есть: пробираясь ко мне, своротил на пол с таким трудом сложенные в аккуратную стопку произведения лучших британских фантастов. Часть — себе на ногу. — Доволен?! — О Мерлин, я прощу тебе что угодно, только не смотри так... — Извини... Оно само! Я не виноват, что у тебя везде книги валяются! — Забудь. Вали уже отсюда. — Правда, извини... Я всё сложу, я же герой! Только не сердись. Мы так редко видимся в последнее время. — Голос становится тише и мягче. И как будто другой человек стоит передо мной: повзрослевший, серьёзный и немного грустный. Потому что редко бывает весело тем, кто не умеет вовремя обманывать себя. — А кто в этом виноват? — Искривляю губы в ухмылке. — Ты всё время занят. У тебя своя жизнь. Это нормально. — Просто работа... и друзья... прости. — Снимает очки, вмиг становясь трогательно-беззащитным. За время нашей с ним жизни в одной квартире я успел изучить все его уловки. И больше не попадусь на это. — Мне надо писать книгу! Я занят, чёрт побери! Ты мне мешаешь, придурок! — Спешно выскакиваю из комнаты, создавая иллюзию деятельности. Собираю ему вещи. — Я обязательно скоро вернусь! — Ослепительно улыбается. — Надеюсь, ты не попадёшь тут в неприятности без меня? Звони, если что! — Кто ещё кого из переделки будет вытаскивать... — Я со смешком протягиваю ему сумку. — Это зачем? — удивляется он. — Мне не нужна одежда, я просто так зашёл... — Ну... это так.. на всякий случай! — Впихиваю сумку ему в руки и выталкиваю за дверь. И только тогда, горько выдохнув, сползаю по стенке вниз и роняю голову на руки. Что за чёрт... Идиот. Наивный дурак. Думает, что все эти его штучки смотрятся мило и по-братски. Он никогда не думал обо мне, как о парне... не как о родном человеке... а как о человеке, которого хочешь . Оно и понятно: инцест, да ещё и «голубой», никогда не воспринимался обществом, как что-то нормальное. Ну, разве что в Японии... Сложно жить в сказке. Я стараюсь. * * * Когда захлопнулась дверь и щёлкнул замок, Альфред ещё с полминуты топтался на коврике на лестничной площадке. Потом вызвал лифт, тут же гостеприимно разинувший пасть. Уже в лифте осторожно расстегнул «молнию» на сумке. Две аккуратно сложенные белые рубашки, две футболки, футляр от очков (а он-то думал, что потерял его полгода назад!..) и термос с чаем (видать, не утратил ещё брат надежды приучить его к «приличным напиткам»). Альфред улыбнулся своему отражению в зеркале. Здорово, когда есть брат, который так о тебе заботится. Вообще здорово, когда есть семья. Дом, в который можно вернуться и, несмотря на все язвительные замечания, тебя всё равно не выгонят. Только один Бог знает, как он хотел, чтобы однажды Иван стал для него такой семьёй. * * * — Всё? Готов? Тогда пошли. Гилберт послушно зашагал за Иваном. Лифт не работал, пришлось спускаться с рюкзаками и гитарой по лестнице с двенадцатого этажа. Ну ничего, прорвёмся, думал альбинос, сосредоточенно пыхтя в спину Брагинскому. В конце концов, три недели без Эрж — не такая уж и потеря. Особенно если будут весёлые соседи. У подъезда уже красовалось яркое авто американца. Гилберт самодовольно хмыкнул: Его, Великого Байльшмидта, повезут на мотоцикле, а блодинчику придётся коротать пару часов поездки в полном одиночестве. Впрочем, последнее быстро опроверг Иван, убежав куда-то на пару минут и вернувшись с двумя женскими сумками (в голове у Гилберта мелькнула шальная мысль: спёр у кого-то). За ним на некотором отдалении шли, переговариваясь, Оля с Наташей. В течении следующих пятнадцати минут решались технические вопросы: как что везти — кто с кем едет, уже было понятно. Всю поклажу решили свалить в машину, только с гитарой Брагинский с завидным упорством никак не хотел расставаться («В багажник?! Гитару??!! С ума сошли! Не дам!!!»). Тогда, после ещё пяти минут тщетных увещеваний, футляр с инструментом торжественно водрузили Гилберту за спину — потому как «всё равно сидишь сзади». Иван оседлал мотоцикл, Гилберт устроился за ним. Было сложно сесть так, чтобы не прикасаться к русскому, но вроде бы у него получилось. Взревел мотор (Брагинский так и не пожелал обзавестись глушителем). Внезапно весь мир резко рванулся назад, и Гилберту пришлось что есть силы вцепиться в сиденье, чтобы не улететь вместе с ним. Дома и улицы с дикой скоростью проносились по сторонам. Весело-то как! Ещё бы не было так страшно!.... — Иван! Ветер унёс имя назад, так и не донеся до адресата. Проклятая гитара перевешивала назад, и удерживаться в седле было всё сложнее. — Иван!! — Обхвати меня за талию! — крикнул он, не оборачиваясь. — Что?! — Обхвати! Меня! За талию! Придурок! — прорычал он и, оглянувшись на долю секунды, так свирепо глянул, что альбинос судорожно вцепился в русского и клятвенно пообещал себе, что не отпустит его до конца поездки. А то до этого самого конца он может не дожить. Постепенно дома вокруг начали сменяться сельской местностью. Заснеженные поля, голые заиндевелые рощицы... Тоска, да и только. А он тёплый. Даже сквозь куртку чувствуется. Немец поплотнее прижался к Ивану и вздохнул. Что там будет, на этой даче? Какое развлечение для Великого Себя там можно будет найти? Ну, кроме пьянки, конечно. Наверное, америкос будет всё время липнуть к Брагинскому. А вдруг Гилберт окажется там «третьим лишним»? Ну уж нет. Третьим — возможно. Но не лишним. И он ухмыльнулся.