Эйфория

Выключи свет, Оставь записку, что нас нет дома - На цыпочках мимо открытых дверей, Туда, где все светло, туда, где все молча; И можно быть Надменной, как сталь, И можно говорить, Что все не так, как должно быть, И можно делать вид, Что ты играешь в кино О людях, живущих под высоким давленьем - Но С утра шел снег, С утра шел снег; Ты можешь делать что-то еще, Если ты хочешь, если ты хочешь... Ты помнишь, я знал себя, Мои следы лежали как цепи, Я жил, уверенный в том, что я прав; Но вот выпал снег, и я опять не знаю, кто я; И кто-то сломан и не хочет быть целым, И кто-то занят собственным делом, И можно быть рядом, но не ближе, чем кожа, Но есть что-то лучше, и это так просто; С утра шел снег, С утра шел снег; Ты можешь быть с кем-то еще, Если ты хочешь, если ты хочешь... © Аквариум — С утра шёл снег

И вот я иду на колонку за водой, а за мной гордо шествует постоянная теперь моя свита: Гилберт и Ал. Точнее, шествует-то альбинос, гордо и неприступно, пытаясь делать вид, что всё это его не касается. Что он тут из жалости к нам, простым смертным. Ал же просто идёт рядом со мной. — Я, в принципе, и сам бы мог унести... — Нерешительно высказываюсь я, и меня тут же перебивают: — Ха-ха, не отбирай у меня хлеб, Вань! Уже и погеройствовать нельзя! — Заткнулся бы, русский! Спасибо скажи, что я тебе вообще помогаю! Я, сдаваясь, пожал плечами и предоставил им право выбора: качать воду или нести ведра. В итоге они переругались, и воду качал я, решив не дожидаться окончания жаркого спора: кто быстрее с десятилитровым ведром воды добежит до калитки нашей дачи и расплескает меньше. Бегать я им запретил. Но — какая всё-таки несправедливость! — воду всё равно нёс я. Они, похоже, успели забыть, зачем попёрлись сюда в такой мороз (это в городе постоянные перепады температуры, а в области уже давно снежная зима); и теперь я обречённо тащил два ведра с водой и слушал их оживлённую перепалку. Странно, мне всегда было сложно представить, что Джонс может с кем-то ругаться... Ал опомнился первым и, уже на подходе к дому, отобрал у меня половину ноши. * * * … — и пока поленница пустая, в доме чтобы я тебя не видела! — эффектно закончила монолог Наташа. — Вас понял, — весело отсалютовал я и отправился колоть дрова. Работать мне искренне нравилось. Я и раньше сюда приезжал — правда, без друзей. И всегда был нужен: отремонтировать, принести, сбегать... В физическом труде я находил то, что мне было надо: осознание того, что всё, что ты делаешь, кому-то нужно. В то время как на работе в офисе меня часто посещала мысль: а нахрена я здесь? Ну, закроется фирма, и что? Кому она нужна вообще? — Итак, Ваня будет с топором, я буду носить ему вот эти штуки, которые надо рубить, а ты, Гилберт, будешь относить вон туда то, что получится! — Эй, предприниматель хренов! Какого чёрта?! Давай меняться! — возопил возмущённый несправедливостью немец — поленница находилась на другом конце участка. — Я всё буду делать сам, только помолчите! — взмолился я. Спокойно, Брагинский, возможно, скоро им надоест, и они свалят в магазин вместе с Олей... Ага, мечтай. Стоило в процессе махания топором упариться и снять куртку, как они тут же перестали глазеть по сторонам, и теперь заключали какое-то пари, поглядывая на меня. Ох, не нравится мне это... Вскоре я осознал, что я если не сниму ещё и тёплый шерстяной свитер — умру на месте. Я стянул его через голову, стараясь не смотреть в сторону ухмыляющейся парочки. Футболку решил не снимать во что бы то ни стало. Похоже, у них что-то вроде перемирия на время бесплатного стриптиза... Ага, фиг вам. — Пс! Русский! Дело есть! Я оглянулся на шёпот. За забором напротив меня стоял высокий светловолосый парень, заговорщицки прижимая палец к губам. — Добрый день... А как ты узнал, что я... — Тебя как зовут? Я Кай! — Иван. — Я пожал протянутую руку и улыбнулся. — Перейдём сразу к делу. В общем, когда соберётесь бухать — я с вами! А то я тут чуть не помер, они все мои запасы куда-то дели!.. — Они — это кто? — поинтересовался я. — Друзья, мать их!.. Чёртов Бервальд... — Кай покосился в сторону своего дома, где на крыльце сидел хмурый блондин в очках. Меньше всего он напоминал Джонса. — В общем, ты меня понял, Иван! — Как только — так сразу, — пообещал я. — Видишь ли, у нас с этим тоже небольшая заминка... Но всё будет в порядке, когда мои сестрёнки уедут обратно в город. Скорее всего, это случится сегодня вечером... — Отлично! Позовёшь! — И он, с улыбкой до ушей, направился вглубь своего участка. — Какой забавный парень... — пробормотал я. — Ну вот, значит, нас уже четверо... Лично мне в Олином доме хранить «стратегические запасы» не имело смысла: Наташа находила их в любом месте в любое время суток, и ох как мне за это доставалось... И именно поэтому за несколько часов до ухода сестрёнок Альфред умотает на машине в город под предлогом «важного совещания», и привезёт нам несколько волшебных ящиков... И вот тогда наступит обещанный немцу трёхнедельный запой. * * * (автор просит прощения за резкий переход от Ивана к Гилберту) — Я не гей, — пробормотал я, глядя на себя в зеркало. Взлохматил волосы, оскалил зубы, надменно прищурился. Вздохнул. — Я не педик, — повторил я. Уже без особой уверенности. — Мне просто надо чем-то заняться, вот я и маюсь дурью... ведь так? — Я жалобно глянул на своё отражение. То ответило тем же грустным взглядом. В дверь нагло стучали уже минуты три. Я громко послал ломящегося в ванную америкоса, умылся ледяной водой и потянулся за полотенцем. Сегодня мы успели дважды поспорить: кто первый заставит Ивана снять футболку, а потом — сгоряча — кто первый стянет с него же портки. Почему-то я не сомневался, что оба пари сегодня же ночью выиграет Джонс. Я уже успел мысленно попрощаться со своей третьей в жизни зарплатой, честью (потому что обещал принести этому гаду видео Брагинского в душе) и ориентацией (потому что как ни ужасала меня сама мысль о том, что придётся домогаться до русского, сдаваться без боя НУ ОЧЕНЬ не хотелось). Зато в случае выигрыша американец выполнял три любых моих желания. Я ухмыльнулся, представляя, как заставлю этого чёртового блондинчика пройти семь, а то и все восемь кругов ада. За что я его так ненавижу? Да не думал как-то об этом. Просто ненавижу, и всё. Интересно, а зачем ему это дурацкое видео? Не иначе как просто для того, чтобы надо мной, Великим, поиздеваться. Они же наверняка вместе были в душе и... о, чёрт. Ладно, пора. Я в последний раз глянул на себя зеркало и вышел из ванной комнаты. Джонса явно тошнило, и притом довольно сильно, — так рьяно бросился он к унитазу. Что они там пьют?.. и не выбухал ли Йенсен уже всё моё пиво?.. Оказалось, выбухал. И теперь в их с Брагинским огромных кружках плескалось что-то неопределённого цвета, но настолько ядрёное, что запах спиртного я почувствовал уже с порога. Плескалось — потому что обладатели кружек мерно раскачивались в обнимку, распевая какую-ту песню, кажется, одновременно на русском и датском языках. Звучало дико. Но я-то ещё не дошёл до их состояния, а потому могу воспользоваться отлучкой Джонса и отбить себе хотя бы зарплату... — Ванечка-а-а, — промурлыкал я сладковато-ядовитым голосом, и чуть не заржал — настолько неожиданно было услышать такое от себя самого. — Тебе не жарковато? Может, снимешь футболочку? Брагинский, скотина такая, продолжал беспечно горланить свою песню. Свитер его был напялен задом наперёд на датчанина, и делов-то оставалось всего ничего — подойти и стянуть через верх Иванову футболку, но как?! Просто подойти — и снять?! А вдруг он, как в прошлый раз, трезв как стёклышко?! — Ва-а-нь, — протянул я, стараясь, чтобы голос звучал одновременно ласково и убедительно. Из-за врождённой хрипотцы выходило плохо. — Ну сними футболочку, а? Я тебе водочки принесу... и коньячка... и чего хочешь, только сними эту долбанную футболку!! Я не хочу просрать месячную зарплату буржую, которому она нафиг не нужна!!!! Ты, чёртов кретин!! Это вообще всё из-за тебя! Если не снимешь — я... я... Брагинский обернулся, благодушно улыбаясь. Поманил меня пальцем. Я почему-то (вот нет чтоб подумать!!!) послушно наклонился и тут же был заключён в объятия и ограблен. Ограблен в моральном смысле: этот сукин сын спёр у меня поцелуй. Чёрт, чёрт, чёрт!!! Что за фигня?!! — Отвали, придурок!! — Я начал отпихиваться от него руками и ногами. Тот только крепче прижал меня к себе и внезапно усмехнулся. В глазах (абсолютно трезвых, чёрт возьми, глазах!!!) промелькнула хитрая искринка. — Ты хотел футболку? Ты её получишь. Просто сиди спокойно. — Я что, похож на сумасшедшего? — прошипел я. — Сам же сказал, что не хочешь потерять эти деньги. Я не прав? Тебе всё равно? — Просто отдай мне футболку! — Просто так ничего не бывает. — Он с улыбкой покачал головой. — Ну смотри, скоро Альфред вернётся... У тебя последний шанс. — Последний шанс, говоришь?! — Я яростно глянул на него, пытаясь заставить хоть немного поутухнуть его лыбу. — Ты ещё ставишь мне условия?! — Свободен. — Он отпустил меня и отвернулся. Я попытался было собраться с мыслями, но тут увидел, как из ванной выходит (читай — выползает) Джонс, как оживляется и приглашающе махает ему рукой Иван... И понял, что вот теперь точно последний шанс. Что моя зарплата зависит от того, успею ли я развернуть его сейчас к себе. И не только зарплата! Я уже представил, какое лицо будет у америкоса, когда я... Я притянул Брагинского к себе за шиворот и поцеловал. Русский такого поворота событий явно не ожидал — широко раскрыл от удивления и неожиданности свои фиолетовые глаза, становясь очень похожим на ребёнка. Прости за небольшое нервное потрясение, дорогой, — это война! И деньгами своими я ни с кем делиться не собираюсь. — Снимай футболку. — ухмыляясь, сквозь зубы процедил я. — Прямо сейчас. — А больше ничего не надо, нет? Свой шанс ты уже упустил. — А он ничего, быстро оправился. И прищур свой фирменный уже настроил. Скотина. Как же я его ненавижу! — Ты разве не этого хотел?! — почти кричу ему в лицо. Он холодно приподнимает брови: — Нет. С чего ты взял вообще. Иван поднялся со стула и пошёл к Джонсу, устало опиравшемуся на дверной косяк. А может, есть ещё возможность?.. Американец-то явно сейчас не в состоянии... Впрочем, теперь он мне точно её не отдаст. — Привет. — Подсаживаюсь к датчанину. — Ну, за мир и остальную подобную фигню... — Чокаюсь с ним кружкой Брагинского, по пути расплескав половину жидкости. Пью до дна. Мелькает в голове мысль: «опосредованный...» и тут же проваливается вместе со мной в колодец беспамятства... * * * Открываю глаза. Вижу белый потолок. Больница? Нет... А, это у Брагинского в доме просто потолки побелены... Точно. Двигать конечностями пока не рискую. Хватает того, что раскалывается голова и очень хочется пить. Неужели придётся вставать?! Нет, нет, лучше убейте меня прямо здесь... по-крайней мере, умру не так болезненно... Сколько дней, интересно, прошло? Два? Три? Неделя?! Нахожу в себе силы покоситься на календарь, висящий на стене. Пятое мая. Что?!! Вчера была зима!! Нет, позавчера... или когда там... блядь-пизда-чтоб-оно-всё-с-крыши-наебнулось-нахуй... Ах, вон оно что. Календарь-то за прошлый год. Ну слава Богу... Старательно шевелю мозгами, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь. Так, что-то зацепляется... сейчас-сейчас... чёрт, да неужели никто не догадается принести мне воды?!.. ага, вот. «...— стопочку за маму... стопочку за папу... стопочку за Ваню... ну давай, Гил, все же пьют!.. — Я больше не могу... нет... убери нахер свою кружку... — Будь мужиком! А то вдруг вспомнишь что-нибудь... — Ты о чём...» Обидно. На этом, похоже, всё. Что же это такое я не должен был вспоминать? И кто это так беспечно сопит носом у меня под боком?