Эйфория

Мало и пафосно. Потому как времени у автора не хватает >_< Честно постараюсь следующую главу сделать длиннее.

Do you want to go to the seaside? I'm not trying to say that everybody wants to go I fell in love at the seaside I handled my charm with time and slight of hand Do you want to go to the seaside? I'm not trying to say that everybody wants to go I fell in love at the seaside She handled her charm with time and slight of hand, and oh But I'm just trying to love you In any kind of way But I find it hard to love you girl When you're far away Away Do you want to go to the seaside? I'm not trying to say that everybody wants to go But I fell in love on the seaside On the seaside In the seaside © The Kooks — Seaside

Утром меня разбудил вопль Гилберта, доносящийся из ванной. Я нехотя приоткрыл глаза. Зачем же так орать, у людей похмелье... Альфред перевернулся во сне и, хмурясь, прижался ко мне плотнее. Бедный, он, наверное, не привык столько пить... Я высвободил руку из-под одеяла и обнял его за плечо, надеясь, что это хотя бы его успокоит. Вроде получше стало: брови разошлись, морщинки на лбу разгладились, уголки рта расслабились. — Ваня... Ваня, fucking bloody hell, почему мне так плохо?! — Потому что даже я не помню, что мы вчера пили... — Oh, f-fucking vodka... — Вы водку пили?! — Да... я привозил... Вань, ты только не вставай! Я без тебя умру, потому что передвигаться сейчас могу только ползком, а ползком я тебя не догоню. — Я и не собирался... Ты не знаешь, почему Гилберт так орал? — Можешь ты хотя бы полчаса прожить без своего дурацкого немца? — Он потянулся за очками. Я успел взять их первым и тут же нацепил себе на нос. — Я похож на тебя? — Ну, по-крайней мере, в очках ты определённо выглядишь умнее. — хмыкнул он. — Стоит ли мне расценивать это как оскорбление? — я сделал серьёзное лицо, делая вид, что размышляю. В ответ Альфред шумно вздохнул и поцеловал меня, крепко обхватывая за талию и проникая в мой рот горячим языком. В такие моменты мы становились одним целым, неразделимым, абсолютно идеально слившимися двумя половинками. Но когда эти моменты заканчивались — а рано или поздно такое происходило, ибо нам обоим начинало не хватать воздуха, — я ещё острее ощущал, будто мне чего-то не хватает. Чего-то очень важного. И тогда я тянулся за пачкой сигарет, стремясь загасить чувство пустоты и — почему-то — чувство вины. — Вань, не сейчас... Пожалуйста. Потом покуришь. А хотя... кури, ладно. Помнишь, мы с тобой пробовали..? — А, дымом обмениваться? Помню, конечно... — Я затянулся и прижал к себе Альфреда. Вот за этим занятием нас и застал разъярённый Гилберт. Я посчитал ниже своего достоинства прерывать начатое (а точнее, просто не захотел этого делать), и потому возмущённому немцу пришлось подождать. Но когда я наконец к нему повернулся... — Oh, dear fucking God!.. Когда ты успел это сделать?! — Нет, когда вы успели это сделать?! Брагинский, твоих рук дело?! Я в шоке смотрел на альбиноса, не в силах что-либо сказать. У него были проколоты бровь, нос (в трёх местах), нижняя губа и уши (одно — полностью исколото сверху донизу, а во втором, насколько мне позволяли разглядеть Альфредовы очки на носу, было всего лишь гвоздика два-три). Нет, вот здесь я точно не виноват. Он мне вообще-то ещё спасибо сказать должен, что не помнит... кое-чего, чего ему не нужно помнить. — Ну.. тебе даже идёт. — Я ободряюще улыбнулся Гилберту, чем вызвал взгляд, полный ненависти. Так, а со мной-то, надеюсь, всё в порядке?.. — Идёт, говоришь?! Arschficken!.. — и он умчался в соседнюю комнату. Наверное, теперь будет пинать Кая, потому что это, похоже, была его идея... — Каждое утро после бухалова с русским — новое потрясение, — глубокомысленно заметил Альфред, забирая у меня очки. И причём тут, интересно, я? — Как думаешь, он не был против, что я положил его рядом с датчанином? Просто Байльшмидт так нагло улёгся рядом с тобой, а других кроватей в доме не было... Только Оли с Наташей. Но это было бы крайне невежливо по отношению к ним. — Слушай, а сегодня какое число? Альфред взял с подоконника свой навороченный телефон и разблокировал экран. — Чтоб я ещё раз поехал с тобой за город бухать, Вань!! Десять дней!! Прошло десять дней, из которых я от силы помню пару часов! И у меня сегодня важная встреча в семь, а я жить не хочу вообще, потому что я теперь трезвенник!!! — Это решение сильного человека, — пафосно изрёк я, и тут же опомнился: — Сколько?! Не может быть!.. — Как видишь, может... Так, сегодня и завтра меня точно не ждите. Но послезавтра я постараюсь вернуться. — Хорошо. Ты прямо сейчас уезжаешь? — Да, уже двенадцать, времени нет... — Он слез с кровати. — Холодно!.. Fuck, fuck! Где мои джинсы?!.. Посмотри в постели, они где-то там были!.. кажется... Я с удивлением вытащил из-под своей подушки изрядно помятые штаны и протянул ему: — Рубашку можешь мою взять, вон там, в шкафу. Твою мы уже не найдём... — То есть как — не найдём?! Аагрх.. — Он достал из шкафа первую попавшуюся рубашку и натянул на себя, стуча зубами от холода. — Я всё равно поищу, — пообещал я. — Слушай, раз уж ты всё равно будешь вниз спускаться... заодно узнаешь, кто так упорно звонит во входную дверь? — Окей. Всё, я побежал. — Он чмокнул меня напоследок в щёку, улыбнулся и вышел. * * * — Доброе утро, — сам не веря своим словам, поприветствовал я стоящего передо мной светловолосого человека в очках. Так. Это тот самый «похититель запасов»? Как же его звали-то?.. Ох, чёрт... — Бервальд, — он протянул мне руку, глядя на меня не менее хмуро, чем я на него. Я догадывался, что в какой-то мере его мрачность объясняется моими портками, потому что больше на мне ничего не было. — Иван. За Каем? — Я могу пройти? — Пожалуйста. — Я с трудом подавил мощный зевок и вернулся внутрь дома, приглашающе махнув ему рукой. Бервальд так уверенно направился к лестнице на второй этаж, словно жил в моём доме всю жизнь. Прошло не больше минуты — и вот он уже спускается обратно, ещё более хмурый и мрачный, и тащит за шиворот датчанина. Тот не особо сопротивляется (похоже, подобные ситуации вошли для него в привычку и даже немного забавляли). — До следующего раза, Вань! Удачи, — он ослепительно улыбнулся мне и, еле заметно кивнув в сторону ванной с находящимся в ней Гилбертом, неожиданно мне подмигнул. Мне же оставалось только восхищаться его мужеством, потому что лично я сейчас не соображал вообще. Когда за ними захлопнулась дверь, в доме стало совсем тихо. Только шум воды из ванной раздавался, и всё. Вот так вот, мы опять одни с Гилбертом остались... Я, зевая, побрёл наверх — надеть что-нибудь тёплое. С трудом нашёл джинсы и свитер, натянул их на себя и по привычке глянул в зеркало. Лохматое и сонное чудовище немного удивлённо посмотрело на меня из перевёрнутого зеркального мира, потом поправило шарф и пригладило волосы (безуспешно). Пора бы и печь уже топить. Чем я, собственно, и занялся, дожидаясь, пока Гилберт выйдет из ванной. * * * -...холодно. — Он плотнее закутался в свою куртку, надетую поверх свитера, и подвинулся ближе к чугунной дверце, распространяющей вокруг себя спасительное тепло. Мы сидели возле печки на ковре и грелись, потому как больше всё равно делать было нечего. Я тихо перебирал струны гитары, а Гилберт просто сидел, обхватив колени руками. — Скоро весна. Весной не так холодно. — По-твоему, два с половиной месяца — это скоро?! — Да. Знаешь, чем мне нравится зима? — И чем же? — Он повернулся ко мне, скептически глядя — иронично поблескивают красные глаза, кривятся в ухмылке губы... впрочем, губ мне не видно — Гилберт с носом замотался в мой шарф (который он отобрал, и притом довольно нагло: сказав, что я ему должен. С чего он это взял, оставалось только гадать). — Тем, что летом мы бы с тобой так не посидели рядом. Зимой начинаешь больше дорожить теплом. — Опять домогаешься? — хмыкнул он и отвернулся обратно к печке. Дом скоро прогреется, станет намного теплее, и отпадёт надобность в сидении на полу. Лови момент, Брагинский. Используй свой шанс... Подсаживаюсь к нему поближе. Он надменно поглядывает на меня поверх шарфа, но не отодвигается. — Ты ничего такого не помнишь с пьянки? — вкрадчиво шепчу ему на ухо. Он еле заметно вздрагивает, отрицательно мотает головой. — А в чём дело? — Голос звучит напряжённо. Забеспокоился, дорогой? Я усмехаюсь и тоже поворачиваюсь лицом к печке. — Начну с того, что первый спор ты всё-таки выиграл... — Что?! — ...а вот второй, увы, проиграл. Уж не знаю, на что вы там спорили, но тебе придётся преподнести это Алу. — О Господи, за что?! — он обречённо взвыл и пошёл биться головой о стенку. В буквальном смысле: я услышал ритмичные удары, испугался за Гилберта, вскочил, притащил его обратно и усадил к печке. — Но это ещё не всё... — Заткнись! Я не хочу больше ничего знать! — Уверен? — с улыбкой заглядываю ему в лицо. Он отворачивается. — Отвали. — И тебе не интересно, что с твоими губами? — Если ты про чёртов пирсинг... — Ты прекрасно понимаешь, о чём я. Не каждый день просыпаешься с распухшими зацелованными губами, правда? — Ублюдок!!! Так это ты!!! — Ну не Ал же. И вообще, хоть бы спасибо сказал! Если бы не я, твоя зарплата давно бы канула в лету. — Verdammte sheisse...Сукин сын!.. Ты ведь не..? — поворачивается ко мне, с ужасом глядя мне в глаза. — Поверь, ты бы заметил, — успокаиваю его я. — Твоя великая задница в целости и сохранности. — Не понимаю... — Быстро оправился. Старательно массирует виски. — Как понять — «если бы не ты»? — А ты не помнишь, как... — Чёрт подери, ничего я не помню!!! *** ...темно и жарко. Меня прижимают к стенке, а я настолько удивлён, что даже не сопротивляюсь. Тёплые руки забираются под футболку, и чьи-то горячие губы берут в плен холодные мои. — Неужели ты настолько пьян? — тихо шепчу. Гилберт не отвечает. Его губы заняты другим. — Как жестоко... — Поднимаю глаза к потолку и прикрываю их, утопая в прикосновениях. — Очень, очень жестоко... — Не... не нравится? — Он приостанавливается, чтобы с трудом выговорить последнее слово. I'm just trying to love you In any kind of way.. — Я обхватываю его лицо ладонями и впиваюсь в его губы. Альфред Джонс стоит неподалёку. Его глаз не видно за блестящими стёклами очков.