Эйфория

Close your eyes and I'll kiss you, Tomorrow I'll miss you; Remember I'll always be true. And then while I'm away, I'll write home every day, And I'll send all my loving to you. I'll pretend that I'm kissing the lips I am missing And hope that my dreams will come true. And then while I'm away, I'll write home every day, And I'll send all my loving to you. All my loving I will send to you. All my loving, darling I'll be true. Close your eyes and I'll kiss you, Tomorrow I'll miss you; Remember I'll always be true. And then while I'm away, I'll write home every day, And I'll send all my loving to you. All my loving I will send to you. All my loving, darling I'll be true. All my loving, All my loving ooh, All my loving I will send to you. (с) The Beatles – All my loving

Ну вот чего он так ошалело на меня смотрит? Он же гомик, так какого чёрта покраснел и глазами своими лиловыми хлопает?! Для него же это нормально вроде?! Ах, вы, наверное, недоумеваете, как я здесь оказался. У Брагинского под одеялом. Да всё очень просто. Проблемы надо решать, как самогон: резкий выдох, и залпом. Вот я и решил! В конце концов, пока не попробуешь – не узнаешь. Может, я всё-таки тоже педик? — Ты... ты что здесь делаешь? — Догадайся с трёх раз!.. Собираюсь тебя поиметь, конечно! У русского отвисла челюсть. Наверное, не надо было так сразу... А то ещё испугается, убежит, лови его потом. Иван пребывал в ступоре ещё с полминуты. А потом уткнулся лицом в подушку и захохотал. — Ты чего ржёшь? – обиделся я. – Любишь кататься – люби и саночки возить, или как там Наташа говорит! Если ли уж влюблён, изволь трахаться! Он, кажется, пытался что-то сказать, но мешала подушка и рвущийся наружу хохот. — Перепихнёмся по-быстрому и спать, давай снимай штаны уже! – я раздражённо пнул его под одеялом. Иван помотал головой, не в силах что-либо произнести и схватился за живот, выпуская подушку в новом приступе смеха. — Кончай уже ржать!! Иначе, слово Великого, на тебе живого места не останется!!! — Гил... ты... ты.. — он махнул рукой в красноречивом жесте, забивая на попытки что-либо из себя выдавить. Через некоторое время он наконец успокоился и потянулся, всё ещё улыбаясь: — Как-то я немного по-другому себе этот момент представлял... — Мне абсолютно фиолетово, что ты там себе представлял! — Даже не сомневаюсь. Слушай, давай так: будешь звать меня по-нормальному – Ваней – будем заниматься сексом хоть каждые пять минут. – И он повернулся ко мне, светясь своей идиотской лыбой. — Мечтай, — фыркнул я. – Какие ещё «каждые пять», Брагинский? Мне нужно просто трахнуть тебя один-единственный раз. Мне, может ещё не понравится. Он посерьёзнел. Улыбка мгновенно сошла с его лица, растворилась. И вот снова смотрит на меня колючим прищуром тот сукин сын, которому я носил в кабинет горький чёрный кофе без молока и сахара. — Один-единственный раз? Отлично. Только ты одного не учёл: я буду сверху. Возражения не принимаются. Я – трахаю. Ты – орёшь «помогите», «простите», «не хочу» и подобную шелуху. А теперь снимай штаны, ты же хотел «по-быстрому». Ох, что-то мне расхотелось вдруг... трахаться... И злость берёт: вот неужели он каждый раз, когда у него не получается так как он хочет, снимает свою блядскую улыбочку и прожигает собеседника ледяным взглядом, заставляя внутренности сжиматься в комочек? А Иван уже снова просто Иван. Виновато смотрит. Я даже знаю, что он сейчас скажет... — Извини. Сорвался. Ты действительно... — Действительно ли я хочу этого? – оборвал его я. – Да, я хочу. Сказал – как отрезал. Вот теперь точно пути назад нету. * * * Я провёл подушечками пальцев по его щеке. Было немного страшно: вдруг я закрою на миг глаза, а когда открою – он исчезнет (или передумает). — Ты же меня совсем не хочешь... Я прав? — Зато ты меня хочешь. – Он нагло улыбнулся. – Я прав? — Хочу, — согласился я. – И ты меня сейчас захочешь. Даже не сомневайся. Я же тебя люблю. — Это ещё не повод! — запротестовал он. Я приподнялся на локтях, перевернулся и навис над ним, упираясь полусогнутыми руками в матрац по сторонам от его плеч. Склонился близко-близко к его шее. Провёл языком. Ну вот, а говорил, что не хочешь... Нехорошо врать, любимый. Либо это недотрах, либо кое-кто тут уже страстно желает оказаться снизу. Подо мной. Иначе с чего бы это у него сразу мурашки по коже пошли? Продолжаю исследовать тёплую кожу его шеи. Чувствую, как бьётся под языком жилка. А вот и ямочка между ключиц... Стоило мне коснуться её кончиком языка, как ты вздрогнул. Чудесно! Я и не ожидал. — Д-давай... быстрее уже... * * * Боже, какой у него язык холодный! Надо сказать, доставляет нереально. Лёд он жрал, что ли? Или это у него по жизни? И пальцы тоже холодные... Скользят по телу, избавляя меня от одежды. А я неохотно признаюсь самому себе, что, похоже, я всё-таки гей и уже доведён до кондиции. И жду не дождусь, когда он наконец... Когда Ваня (я просто не могу больше называть его Иваном!) добирается до застёжки моих джинсов и мягко накрывает прохладной ладонью натянутую до предела ткань, из моей груди невольно вырывается стон. — Ваня... если ты.. не сделаешь... это... прямо сейчас... я заставлю тебя... сожрать... твои собственные мозги... — Я тоже тебя люблю... – Он стягивает с меня джинсы и бельё. Я вдруг оказываюсь в страшно неудобной и смущающей позе: ноги согнуты и разведены в стороны. Чувствую себя почему-то, как девственная школьница в свой первый раз. Очень хочется, но страшно. Стоп. Нихрена мне, Великому, не страшно!! Ну подумаешь, анальной девственности лишат. Было бы чего бояться! — Будет больно, — предупреждает Ваня. Становится очень неприятно, когда его пальцы, смазаные чем-то скользким и непахнущим, постепенно оказываются внутри меня. Холодно и неприятно. Говорят, правда, что так только в первые минуты... Вроде потом должно стать хорошо... Ваня осторожно двигает пальцами. Прекрати, придурок! Больно же! О, погоди-ка... а вот так очень даже неплохо... Я непроизвольно насаживаюсь глубже, потому как хочется ещё – а если уж Великий чего-то хочет, он это получает. Как раз в этот момент (даже покайфовать не дал, поганец!) Ваня забрал свои волшебные пальцы обратно. Взамен всаживая в моё тело адскую боль. Я не выдержал и заорал. Господи, как Джонс это терпел?! Зачем я вообще на это согласился?!! — Тише, тише, — шептал Ваня, придерживая меня. – Сейчас.. сейчас всё пройдёт... потерпи немного.. Я ему что, больной какой-нибудь, что бы так меня успокаивать?! Боль на секунду приутихла. Я было успокоился, как вдруг Ваня резко двинулся, и стало ещё хуже, чем раньше. Да все геи просто святые какие-то, выносить такое каждую ночь! Снова лучше. Снова больнее. Снова лучше. Снова больнее. И просто больно. Господи, когда уже хорошо-то будет?! С титаническим усилием поднимаю взгляд на Ваню. У того, насколько мне позволяет разглядеть полумрак комнаты, закушена губа и нахмурены брови. Как будто мыслительную работу какую-то производит! Ему-то поди хорошо, а я – мучайся!.. — Гил... какой же ты... тесный... Нахожу в себе силы возмутиться: — Это не я тесный! Это ты слишком большой! Он усмехается сжатыми губами. Резкое движение... ...О Великий Господь Бог, я всё понял. Я понял, зачем голубые всё это терпят. — Эврика! – радостный возглас Вани. Я тебя убью за это. Но не сейчас. Утром. А сейчас мне слишком хорошо... ______________________________________ Люди, вы мне вот скажите: это ведь всё R был?