Эйфория

Ребят, вы только меня не бейте :D I'm back. Автор успел за это время два раза переехать и впервые влюбиться, а так же прочитать пару умных книжек. В итоге он имеет то, что имеет, и надеется, что немножко вас порадует~ (мне ужасно стыдно, честно :С )

Sitting in the dark, I can’t forget. Even now, I realize the time I’ll never get. Another story of the Bitter Pills of Fate. I can’t go back again. I can’t go back again… But you asked me to love you and I did. Traded my emotions for a contract to commit. And when I got away, I only got so far. The Other Me Is Dead. I hear his voice inside my head… We were never alive, and we won’t be born again. But I’ll never survive with Dead Memories in my heart. You told me to love you and I did. Tied my soul into a knot and got me to submit. So when I got away, I only kept my scars. The Other Me Is Gone. Now I don’t know where I belong… We were never alive, and we won’t be born again. But I’ll never survive with Dead Memories in my heart. Dead Visions in your Name. Dead Fingers in my Veins. Dead Memories in my Heart…

К высокому панельному дому, разрезая темноту светом идеально чистых фар, мягко подкатила аспидно-чёрная ауди. Аккуратно припарковавшись, она замерла. Свет погас. Тогда передняя её дверца открылась, и на мокрый асфальт уверенно ступила нога в лакированной чёрной туфле, за ней последовала другая, и наконец весь владелец машины явил себя пустому дворику окраинного спального района. Владелец был высок, одет с ног до головы в чёрное, и держался прямо, как будто проглотил палку. Его светлые волосы были тщательно уложены и зализаны назад, открывая высокий лоб, густые светлые же брови, ясные голубые глаза, крупный прямой нос, выдававший в мужчине волевого человека, крепко сжатые тонкие губы и миловидные баки, доходящие чуть ниже ушей и делавшие их обладателя на вид немного старше, чем он был на самом деле. Мужчина сунул руку в карман своего плаща, доставая пульт сигнализации, и ауди послушно мигнула, засыпая чутким машинным сном. Тогда блондин широким армейским шагом подошёл к подъезду и исчез в нём, набрав на домофоне одному ему известный код. Поднявшись на лифте, мужчина нашёл нужную дверь и позвонил. Открыли не сразу. Человек в чёрном успел дважды нетерпеливо посмотреть на часы и даже нахмуриться, когда замок наконец щёлкнул, впуская его внутрь. Сердце мужчины забилось чуть быстрее, когда он вошёл в прихожую незнакомой квартиры. В помещении было убрано, но явно наспех: женской руки здесь давно никто не видал. Куртки на вешалке висели ворохом, одна на другой, освобождая один-единственный крючок: видимо, как раз для него. Мужчина неспешно разулся, стараясь ничем не выдать своего волнения, поставил в уголок туфли, повесил плащ. Выпрямился, ожидая, что его позовут, но никто почему-то не встречал его. Сама собою, что ли, открылась дверь? Он осторожно прошёл по коридору и заглянул в комнату, которая, по его предположению, должна была быть кухней. Так оно и оказалось: возле окна стоял небольшой холодильник, рядом тумба с умывальником и плита. Практически всё свободное пространство занимал стол. Рядом с ним стояла пара стульев; один из них был занят. Так значит, это и есть директор того несчастного офиса? На кого он меньше всего похож, так это на офисного работника… Ростом не меньше двух метров (это было видно, даже пока он сидел), широкоплечий и крепко сложенный, он был из того типа людей, с которыми не хочется встречаться в тёмных переулках. Однако в чертах его сквозило что-то подозрительно знакомое. Как же его зовут? Вот же оказия, досье проглядел поверх строк, даже имя мельком посмотрел… русский… и имя русское… ах да, конечно. Иван. Лучшего имени и придумать было нельзя, так оно ему подходило. Иван сидел на стуле, расставив длинные босые ноги в синих джинсах и курил, тоже молча разглядывая вошедшего. В глазах его читалась неприязнь – и в то же время любопытство. Глаза – это, пожалуй, самое странное, что в нём было. Они вообще ему не подходили. Детские, удивительного сиреневого цвета, они с интересом смотрели на него из-под приподнятых русых бровей. Между глазами помещался нос. Людвиг – а мужчину звали именно так – всю жизнь думал, что это у него шнобель. Но его нос с Ивановым вообще ни в какое сравнение не шёл. И мало того: Иванов был ещё и сломан. Впрочем, нет, Людвиг ошибался, думая, что глаза были единственной «детской» чертой Ивана. Ещё русский имел умилительно припухлые щёчки, и Людвигу пришло в голову, что на них, должно быть, появляются ямочки, когда их обладатель улыбается. Правда, сейчас на лице русского не было и тени улыбки. Что ж, тем лучше, решил для себя Людвиг. Надо закончить с этим поскорее. - Здравствуйте, Иван. (Тот приветственно кивнул. Даже не встал, - а ведь Людвиг привык, что с ним здороваются. Ладно, на это пока можно закрыть глаза). Вы, наверное, гадаете, откуда столько шуму поднялось… - К делу, - перебил его тот. Не слишком-то приятный собеседник. Что ж, к делу так к делу; Людвиг устало поморщился и, придвинув себе стул, опустился на него. Теперь Иван смотрел на него сверху вниз, и Людвигу это не понравилось. Однако с этим ничего поделать было нельзя, поэтому он вздохнул, сцепил пальцы в замок и начал. - Иван, у вас есть старшая сестра. Она, должно быть, воспитывала вас с детства, заботилась о вас… Я думаю, вы очень любите Ольгу. Но представьте: в один прекрасный момент – вы её потеряли. Не сейчас, когда вам под тридцать, нет, в далёком нежном ещё детстве, когда любое печальное событие жёстко отпечатывается в памяти. Представьте. Ужасно, правда? Речь Людвиг заготовил заранее. Он не любил говорить вообще, и тем более о таких вещах, но с его работой пришлось научиться. Ответа не было, и он продолжал. - Вы потеряли её. Шли месяцы, годы, и уверенность в том, что её не вернуть, окрепла в вашем сердце и заставила вас забыть о прошлом и двигаться дальше. Вы обросли глухой каменной стеной, не пропускавшей ни одного лучика надежды. И вот, спустя девятнадцать лет, вы узнаёте, что она жива! Но живёт в другом доме, другой жизнью, и не пытается вас найти. Как бы вы поступили, Иван? Кажется, в глазах русского амбала промелькнула тень понимания. Значит, он догадывается, о ком говорит Людвиг. Это хорошо. - Иван, мне совершенно не хочется на вас давить. (Тут он слегка покривил душой: надавить хотелось, и ещё как, но Людвиг понимал, что этим ничего не добьётся). Мы с вами умные люди, и всегда можем договориться. Вы понимаете, о чём я говорю, Иван? - Понятия не имею. - Ваша компания уже практически не существует. Так понятнее? – терпеливо объяснил Людвиг. – Однако в моих силах вернуть её вам, причём, в качестве извинения за причинённые неудобства, с процентами. – Людвиг ненавидел торговаться. Ему противны были слова, сходящие с его губ; но он ничего не мог поделать. Так было надо. – Взамен на небольшую услугу. Иван вопросительно-нахально задрал брови. Mein Gott, подумал Людвиг, он же прекрасно всё понимает. Он издевается. - Я заберу его. Вы не будете сопротивляться, не будете вызывать полицию, никому не расскажете об этом. Я благодарен вам за то, что вы заботились о нём всё это время. Но его место – рядом со мной. Он мой брат, Иван. Я точно знаю. Я ни с кем его не перепутаю. Вероятно, он потерял память после той трагедии… я не знаю, как он умудрился выжить. Но он жив, и я благодарю бога за это. Где он, Иван? Я знаю, что он живёт с вами. Раньше он не отличался стеснительностью… - Нет. – Просто сказал Иван. Не раздумывая, не прикидывая, не размышляя. – Никогда. Уходи, Крауц, не то я тебя побью. Будь он тебе хоть отец родной – не отдам. - Меня зовут Людвиг Мюллер, - терпеливо сказал Людвиг. Иван промолчал, доставая ещё одну сигарету. В тесной кухне и без того уже было надымлено будь здоров; у Людвига начинала кружиться голова. Он даже не помнил, когда в последний раз с ним так по-хамски разговаривали. - Иван, поймите, он потерял память. Ему нужно лечение. Я могу его обеспечить, а вы нет. Кроме того, я единственный его родной человек. Подумайте о Гилберте. Ему будет лучше со мной. Людвиг понимал, какого рода привязанность испытывает Иван к его внезапно нашедшемуся брату. Собственно, это была одна из причин, по которой он хотел увезти Гилберта из этого дома. Он был практически уверен, что это была не его инициатива. - Подумайте о Торисе, в конце концов. Об Эдуарде. Райвисе. – Он чувствовал себя последней сволочью. Но если это его единственный шанс вернуть Гилберта без шума, то он обязан им воспользоваться. – Кроме того, завтра утром выйдут газеты с весьма интересными заголовками. Людвиг блефовал напропалую. Конечно, в прессу бы он те фотографии не пропустил, он не мог позволить Гилберту светиться в СМИ вместе с Иваном, да ещё в таком виде. Но он просто не знал, что делать. - А ведь я тебя знаю, Крауц, - вдруг удивлённо сказал Иван. – Мы в одной школе учились, помнишь? Людвиг слегка опешил от такого поворота событий. Не то что бы это вообще хоть каким-то образом меняло дело… В одной школе? Людвиг нахмурился, вспоминая. И тут его осенило. - Овчарка. Гав! – радостно сказал Иван. – Ты самую малость вырос. - Ты… тоже, - ошарашенно признал Людвиг. Сложно было узнать в этом огромном мощном мужике тощего, пусть и высокого, подростка с извечной светлой щетиной на щеках и подбородке. Он моргнул и заново оглядел Ивана с ног до головы. В отрочестве, помнится, тот любил носить чёлку до бровей, так что не слишком-то можно было разглядеть, какие у него там глаза, иначе он бы его сразу узнал. Как меняет людей время… - Куда очки подевал, комиссар Рекс? – Иван откровенно веселился и даже начал раскачиваться на стуле. Ситуация его явно забавляла. – По-моему, это надо отметить. - Я не пью, - поспешно сказал Людвиг. – Иван, честно говоря, я даже рад, что всё так обернулось. Давай по-человечески поговорим. - Давай. – А у него и вправду ямочки на щеках. Людвиг понял, что слишком долго задерживает на них взгляд и отвёл глаза. – Гилберт, иди сюда! Будем решать, кому ты достанешься. Людвиг услышал за спиной шаги, вздрогнул и медленно, считая про себя до пяти, обернулся. Он стоял в дверях, как привидение: всё с такой же бледной и тонкой альбиносской кожей, которую, помнится, так ненавидел в детстве за то, как быстро она умела краснеть; с теми же красными глазами и белыми, лишёнными цвета волосами. Возле ушей у него была точно такая же поросль, как у Людвига – только светлее. А вот выражение такое на его лице Людвиг видел впервые. Растерянный, Гилберт стоял с чуть приоткрытым ртом и хлопал белёсыми ресницами, пытаясь, видимо, понять, что происходит. Сколько он успел услышать? Ему не надо было всего этого знать. Людвиг внезапно понял, что от того, что он сейчас скажет или сделает, зависит его будущая жизнь. Он неловко вскочил (стул с грохотом повалился на пол), одним шагом пересёк разделявшее их с братом расстояние и обнял его, с изумлением осознав, что у него щиплет в носу. Людвиг не плакал, пожалуй, года три, да и в тот раз только от того, что его пёс на радостях очень неприятно проехался ему когтями по голой спине, разодрав оную в мясо. Больно было до слёз. Но сейчас – больнее. - Гилберт. Это… ты. Это правда ты. – Он не мог больше ничего сказать, а брат стоял столбом и Людвиг чувствовал, как быстро бьётся у него сердце. Он пах своим собственным запахом – Людвиг помнил его после стольких лет! Нет, он никогда не отличался сентиментальностью. Но сейчас глаза у него были на мокром месте, и он не мог себя в этом винить. Девятнадцать лет он думал, что у него нет старшего брата. Девятнадцать грёбаных лет. – Гилберт, я нашёл тебя. Слышишь? Скажи что-нибудь, иначе я сейчас начну материться. - Arschficken, - хрипло выговорил брат. И обнял его в ответ. Чёрт возьми, какой знакомый голос! Думал ли он, что когда-нибудь услышит его снова?! Людвиг отстранился, всё ещё держа брата за плечи, и жадно начал всматриваться в его лицо, боясь уловить там что-то чужое, незнакомое. Но всё было таким до боли родным, что Людвиг Мюллер, директор и владелец одной из ведущих компаний мира, успешный бизнесмен и взрослый, в общем-то, человек, снова почувствовал себя младшим братом. - Гилберт, как же так? Где ты был девятнадцать лет? Он в ответ лишь пожал плечами. Видимо, последствия травмы действительно были тяжёлыми. Лучше бы это меня тот ублюдок сбил, тупо подумал Людвиг, смотря сквозь Гилберта в стену. За что его брату такое? - Ты здорово вымахал, мелкий, - оскалился Гилберт. Ухмылка его совершенно не изменилась. – Скоро меня перегонишь. - Уже перегнал, - сквозь слёзы улыбнулся Людвиг, в доказательство своих слов ведя ладонью от своего затылка над вихрастой головой брата. Да, он и вправду был выше сантиметров на пять, хотя до Ивана ему, конечно, всё равно было далеко. - Так держать, мелюзга! – расхохотался альбинос и… дружелюбно двинул ему в плечо. От неожиданности Людвиг пошатнулся (и как он умудрился забыть манеры брата?), споткнулся об злосчастный стул, но всё-таки удержался на ногах. Однако спустя мгновение нанесённый ему ущерб стал Людвигу совершенно ясен: мир наполовину расплылся некрасивым пятном. - Никому не двигаться! – не своим голосом заорал он, падая на колени и слепо шаря по линолеуму в поисках контактной линзы. Линзы были сделаны ему на заказ и стоили целое состояние, так как зрение у него с детства было ни к чёрту. Операцию же Людвиг делать суеверно боялся. - Чего это с тобой, братец? – удивлённо спросил родной голос с хрипотцой откуда-то свысока. - Всё в порядке… пока никто на неё не наступил. - Давай я тебе помогу! Скажи хоть, что ты ищешь. – Воодушевлённо предложил тот же голос. Иван молчал, но Людвиг чувствовал, чего ему стоит сдерживать смех. - Контактная линза. Маленькая круглая прозрачная штука. Прошу тебя, Гилберт, не двигайся с места, иначе я во второй раз тебя собью. Умру потом с горя, но собью. - Как скажешь, - хмыкнул тот. – А это что?.. Следующие два часа были потрачены ими на то, чтобы оттащить разъярённого Людвига от Гилберта, случайно раздавившего между пальцами его бесценную линзу и уговорить первого остаться на ночь, пока утром не привезут новые. Пока что Людвиг хмуро взирал на мир одним глазом, с одной стороны, радуясь счастливому обретению семьи, а с другой, отгоняя грешные мысли о двойном жестоком убийстве. Кроме того, он боялся снова начать разговор о переезде Гилберта. Вдруг.. Mein Gott… вдруг брат не захочет с ним ехать? Он бы смог уговорить его, если бы и Иван стоял на его, Людвига, стороне. Но Иван непреклонен. Однако и оставлять всё как есть тоже нельзя. Людвигу была омерзительна сама мысль о том, что его родной брат живёт с каким-то мужиком в одной комнате – и чёрт знает, чем они тут занимаются. Иван постелил им с Гилбертом рядом, сам же лёг отдельно, ближе к балкону. «Это чтобы дымить удобней», пояснил брат. Они лежали рядом и не могли наговориться. Иван давно мирно спал на своей раскладушке, а они говорили, говорили, говорили. Людвиг поведал ему всю свою жизнь, начиная с восьми лет и кончая сегодняшним днём. Гилберт рассказал, в свою очередь, последние несколько месяцев – всё, что помнил. Тогда Людвиг начал рассказывать ему про детство. Он не мог видеть его лица, но ему казалось, что брат вспоминает, и это грело ему душу. Заснули они далеко за полночь, и брат покровительственно положил ему ладонь на макушку – как делал давным-давно. Людвиг заснул счастливый, с мокрыми глазами, и в кои-то веки не видел тревожных снов. Когда Иван проснулся, в квартире было пусто. Он молча сел на кровати и закурил.