***
В пещере, где гномы оставили Рул Горм, уровень воды не доходит и до пояса. Но если учесть, какую чёртову уйму времени фея тут провела… Ну, если не упорхнула сразу в какое-нибудь безопасное местечко, из которого, хихикая в кулачок, наблюдает за своим «спасением»… Так вот, если исключить этот вариант, и предположить, что в фее побольше человеческого, чем может показаться на первый взгляд, ситуация хреновая, что и говорить. Поэтому Уилл первым делом обшаривает дно. Тела нет — уже хорошо. Если, конечно, его в ту самую пробоину не утянуло… Нет, бред, течение-то в другую сторону, тогда бы уж скорее в тоннель, из которого он выплыл. Уилла тянет рассмеяться, он чуть не давится загубником и, только выплюнув его, перекрывает вентиль баллона с воздухом. Он освещает фонарём стены пещерки — и обнаруживает довольно здоровую пробоину в одной из стен и насыпь из камней у противоположенной — крохотный участок суши, за которым темнеет ещё один проход. Интересно. Подобравшись поближе, Уиллу удаётся разглядеть распластавшийся по красноватому камню парафиновый блин до конца прогоревшей свечи, несколько фонарей, рюкзак, сваленную неаккуратной кучей одежду. Уилл брезгливо кривит губы и двумя пальцами извлекает из кучи сперва чулок, потом мужскую футболку и смятую юбку. Он привычным жестом тянется к затылку, но поскрести макушку не удаётся, прорезиненная ткань слишком плотная и мешает ощущать прикосновения. Если фея и Голд — тоже оставивший здесь следы своего присутствия — отправились в открытый ими проход, то какого чёрта разделись перед этим? Уилл морщит лоб — плотно прилегающая к лицу маска неприятно стягивает кожу, но стаскивать её для того, чтобы спустя несколько минут надеть снова — откровенно лень. Как же ему не хватает Локсли! Или той же Белль — хотя тащить её в это промозглое сырое подземелье у Уилла нет никакого желания. Но всё же, ему определённо пригодился бы кто-то, с кем можно было бы перетереть увиденное. Даже рация предсказуемо не работает, выплёвывая из себя только хриплое шипение. Может быть, в неё попала вода. Но что-то верится слабо. Он ворчит себе под нос что-то вроде: «Вот вляпываются, вытаскивай их потом из всякого дерьма», — вскарабкивается на круто поднявшийся берег, и идёт исследовать туннель. Полуобрушившийся, тёмный и холодный — пробирает даже сквозь гидрокостюм, да и хрустнувшая под ногой тонкая ледяная корочка на одной из лужиц, подсказывает, что в этой части шахт царит если не вечная зима, то поздняя осень. Наткнувшись на завал, Уилл какое-то время тупо смотрит на груду камней и земли, из которой торчат какие-то гнутые рельсы, балки. Ну и как он должен во всём этом разбираться? У него даже лопаты нет. Да если бы и была — под такими завалами живых не остаётся, а он труповозом не нанимался. А если уж предположить, что эти двое — успели проскочить до обвала — то они с той стороны, и сами выберутся, не его проблемы. Уилл ещё несколько минут созерцает обвал, до боли крепко сдавливая фонарик в ладони. Нет, он недолюбливал Голда. Да, в общем, за что бы ему любить этого ублюдка, но смерти ему не желал. Уилл совершает ещё одну безуспешную попытку почесаться, и поправляется: не желает… Рано думать о Голде в прошедшем времени. В конце концов, каким бы безнадёжным не казалось представшее перед его глазами зрелище, это не могила, и мемориальной доски со списком погибших рядом не висит. Вообще как-то странно было уходить, оставив весь скарб в пещерке… Так что, прежде чем хоронить Голда и Голубую, надо бы проверить что-то ещё. Уилл ворчит: «И откуда берутся такие на мою голову» — не потому, что так надеется выплеснуть переполняющее его раздражение, а больше, чтобы заполнить шахту звуками: тут слишком глухо, слишком тихо, и от этого ему становиться не по себе. Вот он и шумит всю дорогу, слишком жёстко ступая, бормоча, обещая себе, что тут же вернётся назад, и скажет Белль — ну и шерифу заодно, что ни одной живой души тут нет и в помине. Он сам почти верит в окончательность своего решения, до тех пор, пока проход не выводит его обратно в пещерку, где, едва не споткнувшись о растерзанный рюкзак, Уилл всё-таки оскальзывается на разложенных на камнях полиэтиленовых пакетах и кубарем падает в воду. Вынырнув и отплевавшись, Уилл снова ныряет — за тускло светящимся под водной толщей фонариком, благо, конструкция водонепроницаемая, и при падении тот не пострадал. В очередной раз оглядывает сваленное на берегу барахло, и делает логический, чтоб его, вывод, что эти двое могли уйти и не посуху, а вовсе даже по реке. Уилл хмыкает совсем невесело и говорит сам себе: — Нет, вот туда я не полезу! Эхо тут же подхватывает «полезу-полезу-лезу», намекая, что полезет непременно. — А вот и нет, — бурчит Уилл, вставляет загубник в рот, похлопывает себя по висящей на бедре гидросумке, и направляется… к пробоине. Вообще-то, по плану, он должен был её заделать, тем самым закрыв приток воды, а не нырять неведомо куда.Глава 2
6 марта 2016 г. в 01:07
Над Рул Горм насыпан целый маленький бархан волшебной пыльцы, свободными остаются только руки. «Это чтобы ты не слишком сопротивлялась», — шутит Румп. Он то нависает над ней, то ненадолго взлетает, неизменно возвращаясь, чтобы напасть на фею с поцелуями. Нежные, едва ощутимые прикосновения сменяются более уверенными: мужчина то проникает в рот, раздвигая неплотно сомкнутые зубы, сплетая их языки, то прикусывает её нижнюю губу — и Рул Горм почти полностью отдаётся странным, новым ощущениям тела, тем более неожиданным, что сейчас она находится не в человеческом обличье. В не до конца человеческом: крылья никуда не делись из-за спины, и погребённые слоями волшебной пыльцы — слегка трепещут, отзываясь на тёплые касания. Румп, наконец, оставляет в покое её рот, и, прежде чем он отстраняется, она успевает ощутить, как его дыхание скользит вверх по её щеке, скуле, к виску, где Румп оставляет сухой целомудренный поцелуй, словно не он только что так бесстыдно терзал её губы.
Рул Горм открывает глаза, и мерцающий в полутьме свод пещеры плывёт перед её глазами. Она не может понять, оттого ли это, что она забывала дышать под бесцеремонными касаниями мужских губ и рук, или всё-таки причина в том, насколько она вымотана и голодна. Пыльца, конечно, помогает восстанавливать силы и бодрит, но, всё же, не может заменить собой теплой амброзии или горячего супчика сестры Оливии. Она смотрит на Румпа, усевшегося по-турецки у неё в ногах и сосредоточенно выкапывающего маленькую ямку в холмике, который он сам и насыпал. Он ничего не знает об амброзии. И о многом другом. Точно вылупился вчера. Ну, на самом деле всего несколько часов назад, если говорить о его рождении, в качестве… феона. Куда хуже, что она, со всем своим тысячелетним опытом, тоже не может ничего понять.
Румпу удаётся докопаться до её ноги, и он водит по её икре большим пальцем, а потом дует, поднимая небольшое облако пыльцы, кашляет, моргает и трясёт головой, словно промокший пёс. Это мешает сосредоточиться. Хочется включиться в его игру, заразиться бездумностью, которая, насколько Рул успела заметить, для Румпа не слишком характерна. Но она не может себе позволить отдаться моменту до конца — она не из тех фей, в голове которых не может удержаться больше одной мысли. Она должна разобраться в происходящем, понять, что им делать дальше. И Рул совершает попытку, удерживает смех, который рвётся наружу, чертит на пыльце длинную линию.
— В Сторибруке у фей не получалось принимать магическую форму, — рассуждает она вслух. Рядом с первой чертой появляется вторая, глубже и короче. — Но однажды я, всё же, стала такой, как в Зачарованном Лесу. Когда… — Рул Горм замолкает, подбирая формулировку. Вертящееся на языке: «Когда меня чуть было не убил Питер Пен, » — кажется ей ужасно бестактным. А оборвать саму себя на полуслове — неправильным. — Я стала снова феей, когда находилась в шаге от смерти. Я не могла контролировать это, — поясняет она. — Магия сама взяла меня под защиту. — Она чертит ещё одну бороздку в плотно утрамбованной пыльце. — Возможно, сейчас произошло то же самое. Магия пришла ко мне на помощь в опасной ситуации. Но, — она решительно перечёркивает рисунок, — это совершенно не объясняет, почему магическую форму принял ты.
— Я уже говорил, — Румпельштильцхен становится серьёзным, — ты же… — Он замолкает и пристально разглядывает собственное правое колено, блестящее от налипшей на него волшебной пыльцы.
— Ну, — подбадривает его Рул Горм, изо всех сил пытаясь сосредоточиться на разговоре. А не на разглядывании сидящего рядом мужчины. Теперь, когда опасность позади, его нагота смущает её, и одновременно притягивает взгляд. Хочется запомнить очертания его тела, под мягким свитером или жёсткой костюмной тканью оно угадывалось иначе. Рул Горм прикрывает глаза, чтобы избавиться от этого приятного наваждения, и повторяет своё вопросительное: — Ну?..
— …ты поцеловала меня, — выдавливает из себя Румп и продолжает ещё тише: — Так наш шериф вернул свою будущую жену к жизни… Может быть, это означает… — он переводит взгляд с правого колена на левое, — что между нами всё по-настоящему? — спрашивает он шёпотом.
— Нет, — возражает Рул Горм и, увидев обиженный взгляд Румпа, поясняет, с трудом выталкивая из себя слова: — Я не отказываюсь от тебя. И от того, что между нами. Просто… поцелуями истинной любви не лечат простуду, — Рул Горм глубоко вдыхает в попытке выровнять голос. — Вот если бы какое-то колдовство скрывало бы твою истинную сущность. Что маловероятно, у тебя были родители. Феи рождаются из цветов…
— Значит, ты любишь меня? — прерывает её рассуждения Румпельштильцхен. Он подбирается к ней поближе.
— Н-наверное, — соглашается Рул Горм.
— Тогда я должен тебе признаться, — бурчит Румп едва слышно. — Ты мне понравилась сразу. До того, как я узнал, что ты фея… Просто потому, что ты такая. Такая. По тебе видно. Крылья, магия — не при чём. Ты была бы особенной и без всего этого. — Он трёт лицо ладонями, запускает пальцы в слипшиеся волосы и, вздохнув, продолжает: — Я понимаю, что не должен просить и что согласие опозорит тебя… Только всё равно прошу. Потому что не мо… — Румп сглатывает. — … не хочу без тебя. — Он не смотрит ей в лицо, только на её руку, замершую на слежавшейся пыльце, и выпаливает одним духом, без пауз. — Ты можешь быть вместе со мной и разделить со мной мою судьбу, а я буду любить тебя защищать, заботиться, как заботятся о супруге и никогда не оставлю. Если только ты сама этого не захочешь.
Они остаются неподвижны, в повисшей тишине, нарушаемой только далёким, почти не слышным шумом реки и их собственным дыханием.
— Ну, что ты об этом думаешь? — не выдерживает Румп первым. Он по-прежнему не смотрит на фею, но вопрос всё-таки задаёт.
— Я думаю, что согласна, — Рул Горм поражается торжественности собственного голоса. И давит растущее опасение: вдруг Румп не всерьёз? Просто волшебная пыльца ударила ему в голову? Он здорово пьянит — этот волшебный порошок, особенно в первый раз и в таких количествах. — Я соглашусь, — поправляется она, — если ты повторишь своё предложение наверху.
— Я повторю, — лицо Румпа снова расплывается в улыбке. Он тянет её за руку. — В таком случае, давай выбираться. А о том, почему случилось то, что случилось — после подумаем.