Слишком человеческое

      Костюм Рул Горм сидит на ней безупречно, не скажешь, что ещё недавно одежда была безнадёжно испорчена и лежала на камне неопрятной сырой грудой. Лишь лицо феи — кажущееся болезненно бледным в свете фонаря — и растрёпанные волосы выбиваются из её привычного облика.       Румпельштильцхен уже натянул брюки — они не только выглядели постиранными и отутюженными, но даже были тёплыми на ощупь, — и теперь с недоумением смотрит на свитер и пиджак. Волшебство Рул Горм и их привело в порядок, но как справиться с одеванием, когда за спиной живут своей жизнью жёсткие полуметровые крылья? Рул Горм избавилась от своих в миг. Она сказала — надо только сосредоточиться. Но собрать мысли не получается. Как бы он ни был удручён произошедшим, в голове по-прежнему звенящая пустота, и непривычная лёгкость — кажется, от любого резкого движения он может взлететь к невысокому своду. Румпельштильцхен зажмуривается и сжимает руки в кулаки. Ничего не меняется. Рул Горм смотрит на него грустно — вздыхает, делает едва уловимое движение пальцами, и Румпельштильцхен оказывается полностью одет. Крылья никуда не делись, зато в свитере и пиджаке появились прорези.       — Спасибо… — произносит он хрипло и, так и не решившись назвать её по имени, замечает: — Это удобно.       — Только до полуночи, — сухо замечает Рул, — потом одежда вернётся в свой естественный вид. И по моим подсчётам, времени у нас осталось не так много — может быть, пара часов.       — Да, я знаю, — соглашается Румпельштильцхен и с внезапной надеждой смотрит на лягушонка, что изо всех сил пытается вырваться из рук феи. — А, может быть, он тоже к полуночи примет свой естественный вид?       — Нет, — утомлёно возражает Рул, и Румпельштильцхен думает: в силах ли он прогнать грусть из её взгляда, — так не получится. Я уже говорила: я не могу обратить его обратно, так же как и ты. — Слегка смягчившись, фея добавляет: — Ты просто исполнил его желание. И теперь он останется таким… на какой-то срок или навсегда. Ты не виноват.       Румпельштильцхен резко вдыхает, втягивая носом влажный воздух. Не виноват. Как будто, если повторить это ещё раз, что-то измениться. Как будто тот парень, Уилл, и впрямь мог желать стать лягушкой. Это было смешно только в первый миг, когда Уилл плюхнулся в пыльцу. Но потом, когда Рул сказала, что это необратимо, и… в общем, она много тогда наговорила, только Румпельштильцхен был так взволнован и удручён, а потому запомнил слишком мало, кроме того, что причина столь невероятного преображения — в нём и волшебной пыльце. Это всё кажется невероятным. Он давно уже чувствовал себя странно, точно во сне, но сон был приятным и вдруг обернулся кошмаром.       Рул протягивает ему барахтающегося лягушонка:       — Я ненадолго. Надо набрать пыльцы.       Румпельштильцхен кивает, обхватывает холодное дёргающееся тельце под передними лапками, смотрит, как фея колдует над его рюкзаком и вдруг исчезает, оставляя после себя лишь тающее в воздухе голубоватое сияние.       Румпельштильцхен извлекает из кармана носовой платок — что тоже оказывается куда чище, чем он помнит, — и аккуратно заворачивает в него лягушонка.       — Не вырывайся, — просит он его. — Только хуже будет. А так, Рул Горм придумает, как тебя выручить. Или Белль.       Румпельштильцхен вздыхает. И как он умудряется всё так усложнить? Если бы Уилл не расстался с человеческим обликом, всё можно было бы обставить так, словно Румпельштильцхен даёт Белль столь желанную для неё свободу любить, кого вздумается. Он бы ещё дал ей отступного… в его деревне никакое богатство не могло заставить перестать болтать гадости за спиной, и здесь, в Сторибруке, вряд ли дела обстоят иначе. Но, как бы то ни было, деньги годились для того, чтобы подсластить микстуру. Теперь же всё обернулось иначе. Единственная здравая мысль — оставить Уилла на милость хозяйки города: Реджина — ведьма, так пусть поломает голову над тем, как его расколдовать, — а самим убраться из Сторибрука подальше, но не во внешний мир — пусть новообретённая магия успела сыграть с Румпельштильцхеном злую шутку, у того нет никакого желания её терять — а в мир волшебный. Эрэнделл. Дверь между мирами. Только вот она находится в доме Тёмной. Да, Тёмная — мать его внука, и она когда-то любила Бея, так говорил Генри. Сам Румпельштильцхен не может представить своего солнечного мальчика рядом с этой угрюмой женщиной. Но Генри незачем врать. Генри хотел…       Лягушонок совершает ещё одну попытку выпрыгнуть из платка, и Румпельштильцхен шипит сердито:       — Да сиди ты спокойно! Я ничего дурного тебе не сделаю больше, — он протягивает лягушонку палец, — Я сожалею. Прошу прощения. — Не известно, воспринимает ли Уилл-лягушонок человеческую речь, но дотронуться до протянутого пальца не спешит, только зарывается глубже в платок. Понимает, наверное… Как там говорила Рул: он заговорит по-человечески только с тем, с кем захочет.       Мысли возвращаются к двери в Эрэнделл. С ней не всё просто. Пират прошёл сквозь неё и не вернулся — Румпельштильцхен только рад этому, но сам Джонс вряд ли хотел сгинуть с концами. Да и Тёмная собиралась его вернуть, но не пошла следом потому что… А, точно. Дверь работает только в одну сторону. Румпельштильцхена это, в общем-то устраивает, но он не уверен, что Тёмная даст им уйти. Ещё больше он сомневается в том, что Рул согласится на бегство. Она дорожит феями и слишком серьёзно подходит к своему долгу, и хотя это заставляет Румпельштильцхена любить Рул ещё больше, но в данном случае оказывается почти непреодолимым препятствием к осуществлению плана. Да и сам Румпельштильцхен весьма смутно представляет, что они будут делать, когда окажутся за дверью. Рул рассказывала ему о падающих звёздах и заоблачных лугах, но как они доберутся до них? Да и существуют ли эти луга теперь, в разрушенном мире? Шагать в неизвестность всегда…       Рул появляется перед ним так внезапно, что он невольно отшатывается.       — С тобой всё хорошо? — интересуется она.       — Всё, — коротко отвечает он и молча подхватывает рюкзак, что оттягивает Рул руки.       — Румп, — сообщает она, заглядывая ему в глаза, — после, когда действие волшебной пыльцы закончится, ты можешь почувствовать опустошённость. Это нормально. Так всегда бывает, если пыльцы было слишком много.       От того, как фея произносит его имя, в груди разливается тепло, и ему хочется поцеловать её снова. Он бы так и сделал, только вот стесняется этой лягушки. Поэтому Румпельштильцхен отвечает несколько отстранёно:       — Я не почувствую пустоты. Если ты будешь рядом.       Губы Рул вздрагивают, и она коротко улыбается. Впрочем, к ней почти сразу возвращается серьёзное выражение.       — Перемещением займусь я, просто держись покрепче. Ты можешь убрать крылья? — Румпельштильцхен со вздохом пожимает плечами, и Рул хмурится: — Ладно, пусть так.       Он обхватывает её за плечи свободной рукой, а другой придерживает платок с лягушонком. Прежде чем зажмуриться, он видит поблёскивающую на берегу ручку трости, и хотя дополнительная опора ему теперь не нужна — правая нога больше не подгибается и держит непривычно крепко, он успевает задуматься о том, что трость стоило бы взять с собой: ручка отлита из серебра и исчерчена сложным узором, и потому сама по себе является ценностью. На то, чтобы произнести это вслух времени не остаётся, они куда-то проваливаются, падают, точно в дыру, и оказываются — снова в пещере? Румпельштильцхен задыхается в кашле и едва не роняет платок с лягушонком…       О да, они в пещере, и промозглая сырость никуда не делась, только темнота разбавлена светом множества фонарей. Румпельштильцхен видит шерифа и, по привычке, ощущает робость от его присутствия, гномы… Он судорожно сжимает плечо Рул — так просто всё было, пока они были вдвоём. Но сейчас, он должен сказать что-то. И, прокашлявшись, говорит — даже спокойно, только унять дрожь в трепещущих за спиной крыльях у него не выходит:       — Очень мило с вашей стороны, что вы сюда пришли… — Румпельштильцхен снова кашляет, пытаясь избавится от застрявшего в горле кома. — Немного поздно, но ведь могли бы не прийти совсем, — и, поняв, что слегка запутался в словах, поясняет: — Рул Горм десять часов простояла в ледяной воде, а потом мы едва не попали под обвал, но, в общем, для нас всё закончилось благополучно: мы добрались до залежи волшебной пыльцы.       Он замолкает, не в силах подобрать слова для того, чтобы сказать, что есть человек, для которого эта история закончилась гораздо хуже. Конечно, Рул Горм скажет всё, что нужно, ей не впервой командовать и феями, и гномами, и она сумеет найти верный тон и верные слова. Но, всё же, Румпельштильцхену кажется несколько неправильным то, что он собирается оставить ей самое сложное. Он облизывает пересохшие губы, и…       На него налетает Белль. Он не может понять, откуда она тут взялась, но она буквально вцепляется в лацканы его пиджака, зарывается лицом в свитер:       — Ру-умпель! Как ты мог! Такое безрассудство, и ты даже не сказал мне ничего! — выпаливает она, а он по-прежнему стоит неподвижно, не отвечая на её объятия, вцепившись в плечо феи.       — А это что ещё? — указывает на крылья оправившийся от удивления Дэвид, и Румпельштильцхен слышит, как Рул отвечает холодно:       — Побочный эффект от применения волшебной пыльцы. Нам с сёстрами ещё предстоит разобраться в этом явлении…       Румпельштильцхену кажется, что она нарочно выражается так путано и сложно, чтобы её никто не понял. Ну, может быть, кроме Белль. И как раз в этот момент Белль отлепляется от него и произносит, совершенно не обращая внимания на то, что перебивает чужой разговор:       — Я волновалась за тебя, Румпель. А где Уилл? — Белль встревоженно хмурит брови. — Он отправился к вам на выручку, и…       Кажется, Румпельштильцхен, всё же надеялся, что этот вопрос разрешится сам собой, или что Рул скажет об этом что-нибудь, потому что… Это сложнее, чем он думал. И даже сложнее, чем рассказать о том, что они с Рул решили. Может быть, оттого у Румпельштильцхена получается выдавить из себя только короткое:       — Вот, — и протянуть Белль платок с лягушонком.       Белль глядит на лягушонка, высунувшего из платка пятнистую мокрую голову, на Румпельштильцхена, сжимающего плечо Рул Горм, наверное, слишком сильно, на крылья, что блестят у Румпельштильцхена за спиной, снова на лягушонка.       — Дело в том, что… — пытается встрять Рул, но глаза Белль уже наливаются слезами.       — Ты! — кричит она и, благодаря эху, её голос просто оглушает. — Ты!.. — Белль бережно прижимает к груди свёрток с лягушонком. — Ты!.. — её лицо искажается в плаче. — Чудовище!.. — Она открывает и закрывает рот, словно хочет сказать ещё что-то, но только разворачивается на каблуках и выбегает прочь. Эхо ещё долго доносит до них звук её грохочущих шагов.       — С этим тоже надо разобраться, — говорит Дэвид строго.       — Конечно, — соглашается Рул, и Румпельштильцхен распознаёт в её голосе раздражённые нотки. — Я как раз пыталась сказать, что пыльца фей не так безопасна для людей. Именно в этом причина того, что мы не так уж часто вмешиваемся в людские дела. С её помощью, можно исполнить желание, но только если оно идёт от самого сердца, и помыслы и сердце этого человека чисты. Но есть желания неосознанные, да и если сердце не сохранено незапятнанным, сбываться они могут не совсем так, как представляют себе люди.       Рул Горм кладёт руку Румпельштильцхену на бедро, и поглаживает его незаметно. Даже через два слоя ткани её прикосновение ощущается слишком остро. Нет, сейчас он, пожалуй, чересчур взволнован, чтобы вожделеть, но её пальцы на его бедре подтверждают то, что их близость была на самом деле, не приснилась ему, не перестала быть важной, едва они выбрались из затопа.       — Формально, — говорит Дэвид кивая, — я должен снять у вас показания в офисе.       Рул прикрывает глаза:       — Я больше суток провела в затопленной пещере, без еды и тёплой одежды, и если честно, запас моих сил — на исходе. Волшебство не всесильно…       Рул Горм действительно выглядит измученной, и Румельштильцхен наконец находит в себе решимость снова вмешаться:       — Сейчас уже поздно, и… мистер Нолан, я думаю, вопросы могут подождать до завтра.       Он оборачивается к фее, и они встречаются глазами.       «Сбежим», — одними губами спрашивает он, и Рул отвечает ему так же неслышно: «Да».       И они снова падают, и хотя Румпельштильцхен уже начал к этому привыкать, он держится за фею так крепко, что когда они оказываются в подсобке его лавки, то видит, что Рул болезненно кривится.       — У меня останутся синяки, — сообщает она. — Больно.       — Извини, — бормочет Румпельштильцхен смущённо. — Я просто… просто… очень боюсь тебя потерять.