Слишком человеческое

      Рул Горм чувствует себя странно, как будто играет чужую роль, проживает не свою жизнь, как было там, в придуманной Айзеком реальности, где все они жили на болотах и заманивали случайных путников в самую топь, на верную погибель. К счастью, по возвращению в Сторибрук оказалось, что все эти смерти были понарошку. Все события, произошедшие по воле нерадивого автора, точно стёрлись, стали казаться нереальными, но Рул вздрагивала, точно от холода, когда вспоминала стоны и мольбы тех, кто, увязая, захлёбывался болотной жижей. Сегодня они слышались ей и в доносившемся с детской площадке радостном щебете, и в скрипе дверей, и в резких выкриках чаек.       — Замёрзла? — Румп задаёт вопрос, кладёт ладони ей на плечи, и, не дождавшись ответа, уже стягивает пиджак, чтобы укрыть её от дующего от воды ветра.       Рул тепло, солнце греет совсем по-летнему, но этого проявления заботы она не отвергает, может быть, потому, что ей не хочется прерывать молчания.       Румп смотрит кисло, с силой вдавливает каблук ботинка в утрамбованный песок, без нужды поправляет манжеты, и, кажется, чувствует себя виноватым.       Сегодня утром, в доме чародея, они почти получили доступ к библиотеке — и к двери в Эренделл, хотя возможность пройти сквозь неё Рул рассматривала лишь как крайний случай. И получили бы, стоило лишь заключить сделку с Тёмной, выгодную прежде всего им самим. Но не вышло — в последний момент Румпельштильцхен воспротивился, испортив всё дело.       Когда, уже наедине, Рул адресовала ему справедливый упрёк, он взорвался. Рухнул на стул, сжал руками виски и чуть не потопил её в мутном потоке своей речи, неразборчивом и бессвязном. Уверял её, что это слишком опасно, не кончится добром, что он не знает «ничего такого» и не хочет знать. В попытке успокоить Рул дотронулась до его плеча, но тут же отдёрнула руку. Румпа этот жест протрезвил. Он умолк, ссутулился, точно уменьшился, и пробурчал, что пойдёт к Белль, нужно выручать «этого простачка». Рул Горм и сама до конца не понимала, отчего отговорила Румпа и взяла эту миссию на себя.       Да, появляться перед женой своего «любовника» — это слово царапало нёбо, точно спрятанный в хлебном мякише острый шип, — было неловко. Пусть теперь Рул Горм и связывали с бывшим Тёмным гораздо более прочные узы - узы магии фей, отпускать Румпельштильцхена к жене не хотелось совершенно. Минувшей ночью… После произошедшего в монастырской трапезной отступать было некуда, да и сама Рул не хотела медлить и полностью подчинилась воле мужчины. Сначала Румп был с ней нежен, и ей было даже приятно, пусть и непривычно. Рул Горм прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться на новых ощущениях. Но в какой-то момент дыхание у Румпельштильцхена сбилось, и он сильно, до боли сжал её плечи. Рул Горм открыла глаза, удостовериться, что всё в порядке и с трудом узнала в задыхающемся, с искажёнными как в агонии чертами, мужчине своего возлюбленного. Рул едва не умерла от страха, но вскоре Румп дёрнулся со странным шипением, и вновь стал собой. Взгляд его прояснился, дыхание выровнялось, он звонко чмокнул её в мокрое от пота плечо, укрыл их обоих какой-то тканью и почти сразу уснул. А Рул всё никак не могла выкинуть из головы ту гримасу — боли, гнева? — исказившую его лицо. Что пошло не так? Могла ли она его обидеть, причинить вред? Рул Горм не знала. Она долго лежала неподвижно, не в силах заснуть и боясь пошевелиться. Недавняя испарина пропитывала наволочку, между ног было липко и мокро, она ощущала тёплую тяжесть руки своего возлюбленного на груди и щекочущие вдохи и выдохи на лбу, у линии роста волос. Рул начинала замерзать: от задней двери тянуло сквозняком, но пока она в магической форме, простуда ей не грозит, так что беспокоиться было не о чем. Наконец, Румп выпустил её из своих объятий, не просыпаясь повернулся к ней спиной и, подтянув колени к животу, зарылся в покрывало. Жёсткие крылья царапали кожу, и Рул Горм пришлось отодвинуться. Хотелось вернуть себе человеческую форму и размер, но с этим стоило погодить до утра. Рул не заметила, как уснула, провалившись в странный кошмар: ей грезилось, что она летает над болотом, и крылья ей холодят влажные зловонные испарения, а в топи, из последних сил хватаясь за скользкие мокрые стебли прошлогоднего розога, барахтается Румпельштильцхен. Там, в этом странном сне, ей было ничуть не жаль его, и она, смеясь, летала вокруг своей жертвы.       Рул Горм жмурится и стискивает пальцами переносицу, словно это может помочь изгнать из мыслей лишние воспоминания. Они всё идут по пляжу, мокрому после недавнего дождя, и Румп немного прихрамывает — лишь от привычки ставить повреждённую ногу более осторожно, а Рул всё ещё дрожит, несмотря на накинутый на плечи пиджак и прояснившееся небо.       — Как Белль? — интересуется Румп, и беспокойство в его голосе больно уязвляет.       — Она на верном пути.       — Это хорошо, — откликается Румп невыразительно и добавляет: — Ну, что, снова пойдём к Эмме? Конечно, теперь она возьмёт дороже, но что, если ей предложить… что-нибудь волшебное? Знаешь, я раньше не понимал, а теперь некоторые вещи просто жгут мне руки… А медная маслёнка вообще разговаривает. Я-то её в свободную продажу выставил! Всего за четверть сотни. Пожалуй, нужно что-то действительно ценное. Но не самое… А то у неё больше не будет интереса с нами иметь дело.       — Нужно просто пообещать ей, что мы постараемся сделать так, чтобы дверь работала в обе стороны.       — А феи разве так могут? — Румпельштильцхен останавливается и смотрит на неё удивлённо приоткрыв рот.       — Нет, — вздыхает Рул Горм обречённо и неловко просовывает руки в рукава пиджака. Теперь из них торчат только кончики пальцев. — Но постараться мы можем.       Глаза Румпельштильцхена раскрываются ещё шире, и кажется, что глазные яблоки вот-вот выпадут из придерживающих их век и выкатятся на щёки. Наконец, Румпу удаётся вдохнуть, и на его лицо возвращается невозмутимое выражение.       — Я думал, — произносит он, — что феи на стороне добра.       «Я тоже так думала», — хочет согласится Рул, но вместо этого возражает с возмущением, которого вовсе не чувствует:       — Обитель на грани анархии, волшебство выходит из-под контроля, а ты заботишься о какой-то Тёмной.       — О матери моего внука, — уточняет он между прочим. — Но после того, как она сегодня чуть тебя не поджарила…       — Это не могло мне повредить, — перебивает Рул, и сжимает руки в кулаки, так что теперь из-под ткани не выглядывает ни миллиметра кожи.       — Я-то откуда знал, — голос Румпельштильцхена звучит обижено, — вчера тебе вполне могло повредить всё, что угодно. И я пока не понял, что изменилось.       — Я и сама не поняла, — признаётся она тихо, а Румпельштильцхен приближает своё лицо к её, и она прикрывает глаза в ожидании поцелуя, но он только смеётся ей в губы, и она чувствует как по плечам тяжёлой волной рассыпаются волосы. Румпельштильцхен подбрасывает в руках её заколку, и когда Рул Горм тянется, чтобы вернуть её, со смешком отпрыгивает влево:       — Не отдам.       — Что ты?       Взрослый мужчина с седыми висками при галстуке и жилете смотрит на неё, по-птичьи склонив голову к плечу:       — Догонишь — верну.       Рул делает шаг навстречу. Румп — шаг назад. Она ускоряется — он пускается наутёк, и вот они уже бегут — по кромке моря, мимо складов, мимо причала, мимо сушащихся днищами вверх лодок и пустующей спасательной вышки. Когда Рул уже выбивается из сил и думает призвать на помощь магию, Румп резко останавливается и ловит её в объятия.       — Никуда не пущу, — шепчет он задыхаясь. — Когда всё закончится, закрою лавку на неделю… И…       Рул неловко выворачивается и тянется к заколке, что теперь оказалась у неё за спиной. Она неумело улыбается, хотя Румп всё равно этого не видит.       — Надеюсь, со временем я лучше научусь…       — И чему ты там учиться собираешься? — его губы касаются кожи её шеи в просвете встрёпанных волос.       — Физической стороне любви, — хрипло выдыхает она, и в памяти снова всплывает его перекошенное лицо в мелких капельках пота. — Чтобы тебе было хорошо со мной.       Заколка вновь зажата у неё в пальцах, а Рул окончательно зажата в охапку, и, кажется, даже появление на полосе пляжа подростков с решёткой для барбекю не остановит Румпа. Он щиплет её зубами за мочку, а после, ругаясь, отплёвывается от попавших в рот волосков.       — Люблю, когда ты так непонятно выражаешься, — замечает он. — Даже полную чушь ты можешь изложить очень умно. Но, — размыкает он объятия, — нам мир спасать пора. От анархии, хаоса и двадцати монашек.