Слишком человеческое

      Вариантов было много: почти каждый народ мира-без-магии имел в запасе свою версию истории о скрывающихся в лягушачьем облике принцах, принцессах, королях, колдунах и ведьмах. И пусть принцесс в Зачарованном Лесу не обучали корейским буквам и китайским иероглифам, онлайн-переводчик с грехом пополам превращает наборы непонятных значков в связные тексты. Белль благословляет изобретательность людей, населяющих мир без магии, достаёт из ящика стола пачку стикеров — обычно она записывает на них имена «должников», задерживающих книги дома дольше положенного, — и конспектирует сказочные сюжеты, сразу отбрасывая самые абсурдные.       К тому времени, как двенадцать жёлтых бумажек с пометками, наконец, оказываются приклеены на железную доску объявлений, за окном уже сгущаются сумерки, и Белль приходится включить электрический свет. Она открывает ланч-бокс — за всеми этими волнениями она забыла пообедать, — и начинает мозговой штурм — на сей раз в одиночку. Ещё свежи в её памяти дни, когда перед этой доской она ломала голову в компании Эммы и Киллиана, или те, когда феи обсуждали с ней рецепт зелья, с помощью которого они надеялись победить общего врага. Но сейчас рассчитывать на помощь фей не приходится, пират сбежал в Камелот, Эмма уже не та, и никому нет дела до Уилла. Прекрасные, наверное, только рады, что никто теперь не будет бить витрины и топтать газоны. Разве что Робин мог бы обеспокоиться и помочь бывшему члену своей шайки, но обращаться к нему довольно бессмысленно: ни меткость, ни искусство взламывания замкоʼв и заʼмков не вернут Уиллу прежний вид, а сообразительностью благородный разбойник не отличается.       — Мы справимся сами, — обещает Белль. Она надкусывает сандвич, и продолжает с набитым ртом: — Поцеловать. Хм, это я пробовала. — И всё же она не спешит сминать и выбрасывать стикер, напоминающий о такой возможности, хотя бы потому что этот способ самый приятный и, в конце концов, она может попытаться ещё раз. — Мосье Лягух, — произносит Белль c чуть большим энтузиазмом, и её рука вместе с зажатым в ней бутербродом описывает в воздухе плавную дугу. — Уилл, — оборачивается она, — при всём уважении, сомневаюсь, что ты можешь оказаться бароном. — Белль хихикает, кусает свой сандвич снова и с досадой вздыхает, когда лежавший между двумя кусками белого хлеба кружок помидора выскальзывает и падает ей на юбку. Она двумя пальцами подхватывает кусочек и водворяет его на дно ланч-бокса. — Пятно останется, — сообщает она не то лягушонку, не то самой себе. Не самая лучшая новость, особенно если учесть, что большая часть её одежды осталась в розовом доме. — Я схожу наверх, переоденусь, и сразу вернусь, — сообщает она.       Лягушонок в террариуме никак не реагирует.       А Белль действительно спускается довольно скоро: на ней синее платье, всё в блёстках и разрезах, которые делают её спину фактически обнажённой. Белль крутится перед террариумом, чтобы Уилл оценил её наряд, но лягушонок остаётся безучастен: смотрит перед собой да роет передними лапками норку в грунте.       Белль прикусывает губу. Она чувствует усталость. Не столько от поисков решения, сколько от самой себя: от того упорства, с которым она продолжает делать вид, что ничего страшного не произошло, что она справится, что всё будет хорошо. В очередной раз ей приходит в голову предательская мысль: Уилл не слышит её, не понимает, и человеческого в нём не осталось ничего. Тем не менее, она откидывает назад волосы, приближается к стенду, заклеенному стикерами, и обводит один из них в кружок.       — Итак, месье Лягух, — провозглашает она — мне предстоит бессонная ночь, так что — я «К бабуле» — за кофе.

***

      Книги не пусты. Не все, только некоторые. Но по большей части они заполнены — и буквами, и картинками. Загвоздка в том, что даже Рул Горм может прочесть лишь некоторые из них, куда меньше, чем он сам. А Эмма и вовсе не видит ничего, кроме белых страниц.       Однако, когда Румпельштильцхен раскрывает очередной том на середине и, слегка запинаясь, начинает читать о временах, когда огры заселяли Зачарованный Лес, Эмма его прерывает.       — Ладно, — бурчит она раздосадовано и прячет ладони подмышками, — ты не врёшь. Значит так, можешь читать, но…       — Для начала, — говорит Рул Горм в своей излюбленной строгой манере, и Румпельштильцхену это кажется даже немного нелепым, может быть, потому что по щеке у феи по-прежнему размазана кровь, или потому что он легко может представить её раздетой, — надо здесь как-то всё систематизировать. Например, книги с историями сложить в стопки, а пустые вернуть на полки.       — А разве они пусты? — встревает Румпельштильцхен. — Если я ничего не вижу, не значит, что в них ничего нет. А что? — переспрашивает он с некоторой неловкостью, обнаружив себя в центре внимания обеих женщин. — Может, и есть кто-нибудь, кто сможет и их прочесть…       — Автор, — произносит Рул Горм едва слышно.       — Генри, — выдыхает Тёмная и извлекает мобильник прямо из воздуха.       В ожидании мальчика они всё-таки сортируют книги, молча, в гнетущей тишине. Эмма участия в этом деле не принимает и даже на какое-то время оставляет их одних. Рул Горм быстро, точно украдкой касается его запястья, и прикладывает палец к губам: мол, молчи. Румпельштильцхен кивает. И, поставив на полку очередной том, достаёт платок из нагрудного кармана, слюнявит его и с тихим «тс-с-с» оттирает грязь с лица Рул, гладит по подбородку, наслаждаясь ощущением тёплой, нежной кожи под пальцами. Как ему хочется касаться её. Притянуть к себе. Поцеловать. Но он только облизывает собственные пересохшие губы и кладёт платок обратно в карман. Здесь и сейчас им приходится разбирать эти чёртовы книги, да и Тёмная вернулась, стоит в вальяжной позе, скрестив руки на груди и смотрит на них как-то недобро. Просто потому что — злится на весь свет. И, кажется, совсем недавно потеряла возлюбленного, а значит теперь ей, должно быть, невыносимо смотреть на чужую любовь. Румпельштильцхен знает, как это бывает. Слишком хорошо.       С приходом Генри Эмма неуловимо меняется, пусть её скованность никуда и не делась. Румпельштильцхен тоже испытывает облегчение: при мальчике Эмма вряд ли позволит себе что-то вроде недавнего фокуса с книгами.       — Привет, дед, — Генри протягивает ему ладонь для рукопожатия, — Мам, — он подходит к Эмме ближе, но та отступает на шаг.       — Будь осторожней.       — Ты всё равно моя мама! — восклицает Генри упрямо, и добавляет: — И Спасительница.       Эмма качает головой:       — Не всё так просто, малыш.       Малыш, ростом примерно с маму, обижено хмурится и прячет руки в карманы джинсовых брюк:       — Ладно, давайте сюда ваши книжки. — И сообщает: — Я на всякий случай прихватил с собой волшебное перо. Только оно поломанное, да и скотчем его не склеишь. Но я взял всё-таки.       — Это хорошо, — одобрительно кивает Рул и протягивает мальчику одну из «пустых» книг: — Видишь в ней что-нибудь?       Генри вглядывается в страницу, перелистывает и, шумно захлопнув книгу, возвращает её фее:       — Не-а.       Румпельштильцхен даёт ему историю расселения огров — результат тот же.       — Может, это оттого, что я сломал перо, — кривит лицо мальчишка, — отказался от своего призвания.       Генри поглядывает на мать, сутулится и снова засовывает руки глубоко в карманы. Румпельштильцхен знает, как Генри жалеет о том своём опрометчивом поступке, и не находя слов утешения, ободряюще похлопывает его по спине:       — Ну-ну.       Мальчик вскидывает голову:       — Хотя я и не могу их прочесть, эти истории — они очень важны! Их и без волшебного пера стоит записать. Хоть на компьютере напечатать.       — И ты собираешься, — решается наконец подойти поближе Эмма, — этим заняться.       — Почему бы нет! В них может быть подсказка. И не одна. Помнишь, — оживляется Генри, — Мери-Маргарет мне подарила «Книгу Сказок»! Ты же не думаешь, что это было случайностью, то — что она попала в руки именно мне и именно тогда. Без «Книги Сказок» нам бы в жизни не удалось снять проклятие! И то, что истории решили показаться сейчас, может означать — что проклятие можно снять и с тебя!       Генри улыбается, и это в очередной раз делает его ужасно похожим на его мальчика, и Румпельштильцхен на миг прикрывает веки, обессилев от воспоминаний. Открыв глаза, он переводит взгляд на Эмму и видит её ответную улыбку. Едва заметную, предназначенную лишь сыну, и лживую — в ней нет подлинной радости, и видно, что Эмма соглашается лишь потому, что не хочет лишать надежды и Генри.       — И какой план? — спрашивает она.       Рул Горм вздыхает — куда более явственно, чем в прошлый раз — и, кажется, с трудом удерживается от того, чтобы закатить глаза.       — Они, — Генри будут читать эти книги вслух, я буду записывать, а потом мы вместе всё обсудим. Эээ… — Он заминается. — Наверное, можно будет и с моей второй мамой посоветоваться. Или вообще — созвать большой совет. Вот, — достаёт он из кармана четырёхугольник мобильного телефона. — Дед, ты будешь начитывать сюда истории, а потом я пропущу их через программу распознавания голоса.       — Что-что? — в недоумении поднимает брови Румпельштильцхен.       Генри нетерпеливо машет рукой:       — Неважно! — он передаёт Румпельштильцхену аппарат, проводит пальцем по экрану. — Вот видишь? Это диктофон. Нажимаешь сюда, — показывает он на зелёный треугольник, — и эта штука будет записывать твой голос. А если собираешься остановиться — дави на красный квадратик. Понятно?       — Более-менее, — ворчливо отзывается Румпельштильцхен. — А ты уверен, что он не зазвонит?       — Хм, — малец трёт переносицу, — уверен. Вот только в автономный режим поставлю.       — Ты такой умный, — обращается Эмма к сыну и улыбается, наконец-то, искренне. — Я горжусь тобой. Хочешь… чипсов?       — Ага, — Генри подходит к своей Тёмной матери, берёт её за руку — она вздрагивает от прикосновения, но вырваться не пытается. — Пойдём.       Они направляются в сторону кухни.       — Вообще, — негромко говорит фея, глядя им вслед, — я и сама хотела это предложить. Но разве стала бы она меня слушать. Румпельштильцен пожимает плечами. А Генри замедляет шаг и оборачивается:       — Вы точно справитесь без меня?       — Вполне, — заверяет его Румпельштильцхен.       — А знаете, — говорит он и вдруг улыбается ещё шире, чем прежде. — Я придумал, как мы назовём наше расследование: операция Утконос. — Румпельштильцхен фыркает. — Не смейся, дед, ты в деле.