Слишком человеческое

      В Сторибруке нет тюрьмы, зато есть карательная психиатрия. Подземный этаж больницы, где в палатах, больше похожих на камеры, держали тех, кто представлял опасность для Сторибрука. Белоснежка — милосердна, а бывшие жители королевств по большей части добропорядочны, поэтому заключённых было не так много. В подземных одиночках сидели лишь король Георг, бывший джин Сидни Глас, ведьма Запада да Айзек, больше известный как «Автор» — впрочем, автором он уже не был.       Психиатрическим это отделение называлось по праву: обитатели одиночек, навсегда лишённые и дневного света, и какого-либо общества, довольно скоро начинали разговаривать сами с собой, мерить шагами палаты, а Сидни и Георг, пробывшие здесь дольше всех, проводили большую часть дня, раскачиваясь у себя на койках. Айзек попал в число пациентов относительно недавно и пока держался вызывающе и даже несколько надменно. В общем-то, лишённый своего былого дара, он не представлял уже ни особой опасности, ни интереса, и, возможно, лучшим решением было бы отправить писателя-неудачника туда, куда он так жаждал попасть — за черту города. Однако, Айзек — единственный, кто знал Ученика Мерлина достаточно близко, единственный, кому Ученик когда-то позволял путешествовать между мирами вместе с ним. Единственный, кто мог знать хоть что-то о местонахождении самого Мерлина. Но Айзек на все вопросы отвечал настолько уклончиво, что из его слов нельзя было ни извлечь какую-то полезную информацию, ни понять степень его осведомлённости. И когда следствие зашло в тупик, на помощь позвали, ну, разумеется, Голубую Фею.       Рул Горм предвидела это, но чем она могла помочь? О да, разумеется, у неё есть достаточный запас пыльцы, способной: вернуть каждому человеку, кроме проклятых, его настоящую сущность, распознать истинную любовь или выполнить любое желание того, кто чист сердцем. Но, во-первых, следуя правилам светлого волшебства, Рул Горм считала невозможным применять подобные чары без предварительной просьбы того, кому они предназначены. А, во-вторых, какой толк в данной ситуации от любви или преображения? Ну превратится этот маленький злой человечек в птичку или таракана, решится на откровенность, только понять его уже никто не сможет: в Сторибруке звери были лишены дара речи.       Уж лучше оставить всё, как есть: за столетия общения с человеческим родом Рул Горм научилась вести разговор так, что её собеседники сами формулировали свои просьбы именно так, как считала нужным фея, — с этим она, пожалуй, могла помочь. Рул Горм попыталась: она говорила с узником наедине, вознамерившись поймать Айзека в ловушку из сожалений и его собственного тщеславия. Что ж, зёрна были посеяны и в свой срок взойдут. Но люди, разумеется, ждали от феи быстрого результата, и Рул Горм легко распознала разочарование Белоснежки, нетерпеливую злость её супруга и скепсис пирата. Он по какой-то нелепой случайности был допущен в круг «героев» и полон решимости допросить заключённого «своими методами», методами, с которыми фея не желала иметь ничего общего.       В обитель она возвращалась усталой и огорчённой. Нужно ли ей далее участвовать в этом? Без помощи людям жизнь феи теряла смысл, но помощь должна служить только добру. Можно ли считать добром поиск мага, создавшего Тёмного? Если, по словам ученика, Мерлин может одолеть тьму, то зачем он запер её в ловушке человеческого тела? Почему не предсказал, что она рано или поздно поработит любого носителя кинжала, призванного контролировать Тёмных? Что этот кинжал сам по себе станет искушением для каждого своего владельца?       Эти мысли так занимали Рул Горм, что она не сразу заметила, что феи как-то слишком оживлены, и за время её отсутствия в монастыре явно побывали посторонние. Лишь увидев двоих мужчин в синих рабочих комбинезонах, выходящих из кельи сестры Вайолет, настоятельница застыла в возмущённом удивлении. Она уже раскрыла рот, чтобы поведать Вайолет, чьё хихиканье отчётливо слышалось за дверью, какие последствия повлечёт за собой такое вопиющее нарушение распорядка, но один из мужчин, молодой, с коротко остриженными волосами, опередил фею:       — Мы только замеры сняли, а завтра уж примемся за установку.       — Какие замеры? — пролепетала Рул Горм ошарашенно и, собравшись с силами, добавила уже более холодно: — Зачем?       — Без замеров, — пояснил парень, — ничего толком не выйдет. Или щели останутся, или, наоборот, проём мал окажется, нам что, стены ломать?       — Зачем вам ломать стены? — поинтересовалась фея с металлом в голосе, но это ничуть не смутило незваных гостей.       — Вот и я говорю, — кивнул парень совершенно серьёзно, — стены ломать не годится, для того и замеряем проёмы.       — Ну, мы пойдём, — вставил наконец второй. — До завтра.       Рабочие ушли, чуть ли не насвистывая, но Рул Горм не стала их задерживать и терпеливо дождалась, когда они покинули этаж и вступили на лестницу, ведущую к выходу. Ей не стоило выказывать удивления и отчитывать Вайолет при них. Людям ни к чему знать об их разногласиях. Лишь когда шаги стихли, фея проследовала в комнату сестры Вайолет:       — Что тут происходит?       Вайолет без волшебной палочки и переливающихся на свету блестящих крыльев выглядела, как молодая женщина, высокая и угловатая, с несколько вытянутым, лошадиным лицом, которое вытянулось ещё больше при виде возмущённой и озадаченной феи-настоятельницы:       — Это всё сестра Оливия, это она разрешила! — воскликнула Вайолет.       — Разрешила что?.. — Рул Горм подавила вздох — феи или монахини, её подопечные ничуть не менялись: думали о чём угодно, только не о своих прямых обязанностях, и стремились переложить вину за свои выходки друг на друга. Впрочем, на сестру Оливию, выполнявшую в монастыре функции экономки, Рул Горм могла положиться в любом мире. — Что тут происходит?       — Сестра Оливия разрешила новые окна поставить, — уже спокойнее поясняет Вайолет. — Матушка, ну что плохого, дует же невозможно?! Мы уж и одеялами затыкаем, только не помогает… А стоит дождю пойти — они уже через десять минут насквозь мокрые!       Рул Горм хочется закатить глаза и попросить у Бога терпения. В бытность свою матерью-настоятельницей она бы так и поступила. А сейчас не вполне уверена, что Демиург, сотворивший этот мир, будет благосклонен к существам из другого. Она делает глубокий вдох, пытаясь справиться с накатывающими на неё эмоциями: гневом, раздражением, нежностью, которую внезапно ощущает, тёплой жалостью, обидой на судьбу, закинувшую их сюда. Эмоций так много, что когда они отступают, Рул Горм ощущает себя уставшей… опустошённой и с трудом произносит:       — Я знаю, Вайолет. Я тоже здесь живу, и в этом отношении моя келья ничем не отличается от остальных, не думаю, что забота о телесном комфорте должна вас настолько занимать, — «К тому же, — добавляет она про себя, — устанавливать окна после того, как та же Оливия высказывала некоторые сомнения по поводу того, как они сумеют протянуть до конца следующей недели, чистое безумие» — Наше предназначение — в любом из миров — состоит не в том, чтобы наслаждаться теплом, а в том, чтобы помогать людям. Тем из них, кто достоин в помощи.       — Угу. Нам бы кто помог, — бормочет под нос Вайолет, и Рул Горм хмурит брови. Когда-то и меньшего проявления недовольства было достаточно для того, чтобы феечки, доставлявшие порой довольно много хлопот, забывали о непочтительности. Вайолет спешит принять виноватый вид и тут же добавляет, невольно или намеренно подражая быстрой речи сестры Оливии:       — Матушка, это всё сестра Оливия, она распорядилась. Сказала, что когда монастырским уставом жили, нам жертвовали многие: грехи замаливали, только мистер Голд — никогда. Если он сейчас спохватился и решил сделать обители подарок, чего отказываться? — Вайолет смотрит в упор на Рул Горм и пытается угадать её реакцию: с одной стороны, у Голубой Феи с Тёмным были свои счёты, с другой — после того, как Румпельштильцхен Тёмным быть перестал, матушка лично помогла ему справится с последствиями магии, а на прошлой неделе «мистер Голд» заходил и даже пил с сёстрами чай. Поэтому Вайолет смотрит настороженно и подчёркивает, что ответственность за происходящее несёт не она. Вдруг гнев «матушки» падёт на её острые плечи? Когда-то Рул Горм буквально видела фей насквозь, но и сейчас ей несложно прочесть во взгляде Вайолет все эти немудрёные просчёты: феи в большинстве своём довольно простодушны, особенно такие, как Вайолет, в прошлой жизни — Фиолетовая. Когда-то её главной задачей и смыслом жизни было — помогать людям в поисках истинной любви. Это она когда-то зачаровала горошинку, которая должна была указать принцу Альберу, точно ли выбранная им в жёны девица — его истинная возлюбленная. О, эта горошинка доставила в итоге людям много неприятностей; сказка, существовавшая в этом мире, очень далека от подлинной истории, имевшей место в одном из королевств Зачарованного Леса. Здесь Фиолетовая по-прежнему обладала даром проверять истинность чувств, но влюблённые не спешили обращаться к ней за советом, потому что в глубине души опасались услышать печальную правду: любовь, которую они сейчас переживают — ненастоящая. Так что большую часть времени Вайолет упражнялась в садоводстве и читала книги — она пристрастилась к здешней литературе.       — Что ж, — Рул Горм благосклонно кивнула, — это хорошее начинание. Скажи сестре Оливии, чтобы зашла ко мне.        Покидая келью, мать-настоятельница на мгновение замерла на пороге, вслушиваясь в тишину. Она жила в монастыре больше тридцати лет и знала каждую трещинку на стене, каждую половицу, каждый звук. И сейчас что-то изменилось…        Рул Горм снова приоткрыла дверь в комнату Вайолет, а потом, осторожно отступив в коридор, тихо закрыла её. Слишком тихо: скрипа петель не слышно.       — Это ещё что?.. — спросила она в пространство, не ожидая ответа и в то же время зная его заранее.       Она прошла по коридору и распахнула дверь, ведущую в свою келью. Она ещё поговорит об этом с Оливией, но всё же Рул Горм была почти уверена, что смазанные петли — дело рук Румпельштильцхена, именно его рук, не рук рабочих в синих комбинезонах. Подумав об этом, Рул Горм невольно улыбнулась, вспомнив, как во время своего визита в обитель бывший Тёмный поморщился при звуке открываемых дверей трапезной.