Зверь в нас должен быть обманут; мораль есть вынужденная ложь, без которой он растерзал бы нас. Фридрих Ницше. Человеческое, слишком человеческое
Глава 1
После разговора в саду Румпельштильцхен покинул монастырь слишком поспешно. И с тех пор Рул Горм ни разу с ним не сталкивалось, хотя он ещё несколько раз появлялся в обители: с рабочими, чтобы починить протекающую крышу, и один — помочь сестре Вайолет с садом. Вместе они спиливали сухие ветки с деревьев, установили подпорки для самых раскидистых яблонь. — А что, — призналась после фее-настоятельнице Фиолетовая. — Голд оказался вполне приятным человеком. Видно, это проклятие Тёмного на него так повлияло. Если бы он не встретил свою истинную любовь самостоятельно, то я помогла бы ему в этом. — В таком случае решала бы я, — Рул Горм и сама не поняла, почему её так уязвили слова сестры Вайолет. Потому ли, что она сочла достойным волшебства фей того, кто лишь хорош собой, обходителен и помог в решении некоторых хозяйственных проблем, хотя на его совести были смерти, и не только человеческие — несколько из её подопечных погибли от его рук? Или… Объяснения Рул Горм найти не могла, а потому решилась несколько дней не покидать монастырь, чтобы, если Румпельштильцхен объявиться вновь, принять его лично. Пусть он ничего не помнил, и тьма покинула его сердце, но всё-таки не стоило подвергать фей влиянию бывшего Тёмного — неизвестно, чем это бы могло обернуться. Но дни проходили за днями, земля заросла свежей травой, сад утопал в яблоневом цвете, дорожка была усыпана белыми лепестками, на вишнях налились круглые розовые бутоны, а Румпельштильцхен больше не наведывался в монастырь. В этом мало удивительного: в обитель фей мало кто приходил без необходимости. И Рул Горм поняла: напрасно ждёт визита бывшего Тёмного. Ему сложно принять свою новую жизнь, но с теми же трудностями сталкивались все, кто оказывался в Сторибруке без поддержки ложной памяти: та же Белль, и Киллиан Джонс, но они справились. Румпельштильцхен когда-то помог Белль, а теперь и она поступила так же ради него. Зацвели вишни. Каждый вечер Вайолет покрывала землю вокруг деревьев чёрной плёнкой. Эмма всё больше замыкалась в себе. Теперь она больше не жила в мансарде с родителями и сыном, а выбрала своим новым обиталищем стоявший посреди леса особняк ученика Мерлина. Киллиан Джонс поселился вместе с Тёмной, но в один из прекрасных весенних дней — пропал, попытавшись обратиться за помощью в Эрендел, а обратного пути порталом было не предусмотрено. В городе поговаривали с некоторым облегчением, что новая Тёмная вскоре отправится за любимым, но Эмма осталась в Сторибруке: к радости своих родителей и огорчению горожан. У фей между тем кончалась пыльца — пришло время вновь обратиться к гномам. Рул Горм припарковала монастырский грузовичок рядом с кафе «У бабушки» — гномы не жили кучно, как когда-то в Зачарованном лесу, их квартиры были разбросаны по разным концам Сторибрука, но в этом заведении Рул Горм рассчитывала застать их вместе и не просчиталась: все восемь сидели у окна и пьянствовали. — К старому Тёмному мы как-то привыкли, — философствовал Лерой, прихлёбывая пиво, — а что новая выкинет? Тьма — это не так просто: да вы помните, ребята, что Снежка вытворяла без всяких проклятий, когда Прекрасного своего не помнила? А если Эмма, чтоб её, в маменьку пошла? — На совете ты рассуждал иначе, Ворчун, — прервала его Рул Горм. — Голубая, — пробормотал Лерой, только что заметивший присутствие феи, — Ребята, подвиньтесь, настоятельница тоже хочет промочить горло. Фея поморщилась. Лерой недолюбливал её из-за той истории с Новой, и объяснения, что действия Рул Горм были продиктованы общим благом, не помогали, поэтому повторять их снова она не собиралась, и, проигнорировав предложенное ей место, холодно заметила: — Я пришла сюда не за выпивкой, и не за закуской. А напомнить вам о вашем предназначении. Пыльцы в обители почти не осталось, а вы предпочитаете проводить время за столом, а не в шахте. Гномы, за исключением Ворчуна, так и не опустившего вызывающего взгляда, пристыженно уставились в свои кружки, а Рул Горм объявила, что ждёт их завтра в монастыре — желательно, трезвыми — договорив, она развернулась на каблуках и отправилась к выходу. У них не только пыльца была в дефиците, но и деньги, и тратить их на посиделки в кафе, когда сёстрам едва хватает на необходимое, настоятельница считала недопустимым. А с гномами она ещё поговорит: в другой обстановке. Рул Горм села за руль грузовичка, завела двигатель и, проехав метров десять, остановилась напротив дома с неброской вывеской: «Мистер Голд: ростовщик и торговец антиквариатом». Время было позднее, но сквозь жалюзи был виден приглушённый свет, хотя табличка на двери и гласила, что магазин закрыт. — Я только проверю, всё ли в порядке, — сказала себе фея, припоминая каким потерянным был владелец лавки в их последнюю встречу. Фея толкнула дверь, но на этот раз она действительно заперта. Звонка у входа не было, и Рул Горм постучала: сначала робко, потом настойчивей. Никто не отзывался, и в щелях жалюзи не увидать никакого шевеления. Простояв на пороге дольше, чем собиралась, Рул Горм наконец-то решила уйти: попытка не удалась, может быть, и к лучшему? Но она едва успела сделать три шага по направлению к машине, как дверь распахнулась, и в проёме показался Румпельштильцхен. — Рул Горм? — раздался негромкий голос. — Я увидела свет… — начала она, оборачиваясь, но Румпельштильцхен не дал ей договорить: подвинулся, освобождая проход и бросил короткое: — Проходи. В его интонации Голубой Фее послышалась сухая властность, свойственная Голду, но всё же, следуя необъяснимому порыву, она зашла в магазин. Помещение, освещаемое только горевшей на прилавке настольной лампой, почти полностью было погружено во тьму, и Рул Горм с трудом могла разглядеть хозяина: он стоял спиной к единственному источнику света, возвышался над ней тёмным силуэтом, конечно, Румпельштильцхен не так высок или широк в плечах, но сама фея, в том обличье, что дал ей этот мир, была маленькой и хрупкой. — Вы что-то хотите? — обратился к ней тем временем Румпельштильцхен. — Вряд ли вы бы пришли в такой час, потому что вас интересуют подержанные вещи. В лавке есть много волшебных предметов. Вы пришли за одним из них? — Я пришла к тебе, — сказала Рул Горм тихо, и тут же поняла — это правда. — А ты со мной даже не поздоровался. Какое-то время мужчина молчал. Темнота не давала разглядеть выражения его лица, но когда Румпельштильцхен заговорил, голос был хриплым: — Здравствуй. И прости меня. Может быть, тогда пройдём в подсобку. У меня было что-то к чаю. Рул Горм кивнула, и сообразив, что мужчина может не разглядеть её жеста в слабом освещении, добавила: — Хорошо. Румпельштильцхен встал у проёма и, пока Рул Горм проходила в соседнее помещение, придерживал занавесь. В первый миг фея зажмурилась: после царящего в торговом зале полумрака свет показался ей слишком ярким. Рул Горм не доводилось здесь бывать и, щурясь от рези в глазах, она не без любопытства рассматривала большой деревянный верстак, колесо прялки, громоздящиеся шкафы, картонные коробки, разномастные ободранные стулья, продавленную кушетку, на которой лежала какая-то тетрадь и подушка, со сложенным на ней аккуратным прямоугольником пледом. Мужские пальцы мягко коснулись её руки: — Сейчас я поставлю чайник? — произнес он полувопросительно и, обхватив запястье, отвёл к кушетке. Рул Горм покорно уселась и принялась наблюдать за тем, как Румпельштильцхен выдвинул из угла помещения низенький столик на колёсиках и подкатил его к кушетке, широкими шагами — отчего его хромота стала ещё заметнее — преодолел расстояние до одного из шкафов и несколько замешкался, роясь на полках. Он двигался торопливо, и, чтобы не смущать его, Рул Горм отвела взгляд и какое-то время молча рассматривала складывающуюся в затейливый орнамент роспись на столике. Она подняла голову, только когда Румпельштильцхен сам к ней обратился: — Это не совсем чайник, — произнёс он, устанавливая на спиртовку наполненную водой джезву, но воду вскипятит. — Да, — согласилась фея. Она ожидала, что Румпельштильцхен воспользуется заварочным чайником, но он лишь разложил по кружкам фильтр-пакеты и сахар и залил их кипятком. К ней он шёл удерживая в левой руке две дымящиеся кружки — правая была занята тростью. Рул Горм в какой-то момент подумала, что сейчас мужчина расплескает свой обжигающий груз, но Румпельштильцхен довольно ловко установил обе кружки на столике и только после потряс в воздухе покрасневшей кистью. — Ты даже не спросил, какой я люблю чай, — упрекнула Рул Горм, пододвигая к себе кружку. — Я сделал, как вкуснее, — пояснил Румпельштильцхен, и в глазах его мелькнуло что-то похожее на удивление. Рул Горм только покачала головой: лекции об этикете не входили в её планы, и, аккуратно приподняв кружку, отхлебнула. Она не ожидала особого удовольствия от чая из пакетика, но получилось действительно довольно прилично. Сахара было ровно столько, сколько надо — не горько и не переслащено. У напитка был острый привкус мяты, ромашки и ещё какой-то травы, необычный, но приятный. — Ты прав, вкусно, — улыбнулась фея между глотками. — Не пила такого. — Ну, вообще-то это не совсем чай из не совсем чайника, — признался мужчина. Он так и не присел ни на стул, ни на кушетку и продолжал возвышаться над ней: — противопростудный сбор из аптеки; но мне понравился. — Ты был простужен? — Рул Горм сама удивилась прозвучавшему в голосе беспокойству. — Нет, разве что немного, — поспешно произнёс Румпельштильцхен и тут же добавил: — Я обещал тебе что-то к чаю. Он снова повернулся к ней спиной и принялся хлопотать. Лишь когда на столике появились бумажные салфетки, мельхиоровые ложки, тарелка с аккуратно нарезанным хлебом и банка фасоли, Румпельштильцхен угомонился и уселся напротив Рул Горм на почерневший от времени стул. — Фасоль уже готовая — очень мягкая и сладкая. Если положить на хлеб, получится не хуже вашего засахарившегося варенья. Рул Горм рассмеялась: — Даже лучше. Можешь мне не объяснять: я знаю, что такое консервы. Румпельштильцхен смущённо умолк и принялся за чай, а Рул Горм впервые за вечер предоставилась возможность его хорошенько рассмотреть. Он, как всегда, был в деловом костюме, но на этот раз ни галстука, ни жилета под пиджаком не наблюдалось, а рубашка была застегнута не на все пуговицы, и когда мужчина наклонялся, кое-где расходилась, обнажая кожу. Так вот почему он замешкался, поняла Рул Горм: пытался привести себя в надлежащий вид. А почему был в ненадлежащем — здесь, пусть и в такой поздний час? О последнем фея решилась спросить вслух: — Я удивилась, что свет горит так поздно. Что ты делал? — Читал это, — кивнул мужчина в сторону лежащей на кушетке тетради. — Вроде бы всё просто: надо, чтобы доход превышал расходы, и если у меня всё сойдётся, я ничего не испорчу. Но голова всё равно пухнет. Он пододвинул к фее баночку с фасолью: — Не стесняйся. — Я и не стесняюсь… — Но и не ешь, — улыбнулся мужчина. — Рул Горм, ты знаешь, что такое консервы. Но ты их пробовала? Рул Горм порылась в памяти: за время пребывания в этом мире ей доводилось есть консервы, но фасоль в томатном соусе? Кажется, нет. Она взяла ломтик хлеба, и положила на него ложечку фасоли. Что ж, не джем и не мёд, но тоже вполне съедобно. Она хотела уже сообщить это Румпельштильцхену, но осеклась, перехватив его взгляд. Застывший, невидящий, обращённый внутрь себя. Мужчина всё так же сидел за столиком, ссутулившись и грея ладони о кружку, но при этом он словно оцепенел, а на лице его застыло мрачное выражение. Он уже не казался растерянным, как в их прошлые встречи. Скорее отчаявшимся. Обречённым. Застышем в своём горе. И, несмотря на свой несколько расхристанный вид, мужчина походил на Голда больше, чем когда-либо ранее. Казалось, сейчас губы шевельнуться и с них сорвётся какое-нибудь едкое замечание, на которые не скупились ни Тёмный, ни мистер Голд. Рул Горм захотелось поскорее разрушить и эту иллюзию, и воцарившуюся в комнате тишину, вернуть непринуждённость какой-нибудь ничего не значащей фразой вроде «Пальчики оближешь! А чего ты ко мне не присоединишься?», но вместо этого она сказала другое: — Я волновалась за тебя. Тогда, в саду, ты просил меня рассказать о том, что позабыл. Но я видела, что ты всё равно не можешь смириться с тем, что всё это действительно произошло с тобой… — Видела, — подавленно повторил мужчина. В интонации не было вопроса, и, кажется, он произнёс это слово лишь потому, что совсем промолчать не мог, но Рул Горм всё равно живо откликнулась на эту реплику: — Видела. Я же фея. Я чувствую такие вещи. И поэтому я опасалась за тебя. Не желая признавать правду — какой бы горькой она не казалась — мы лишаем себя возможности искупить прошлое и жить дальше. Сколько раз она говорила такие слова? Скольким людям? Но никогда её сердце не сжималось так болезненно и тревожно, как сжалось сейчас под тяжёлым взглядом Румпельштильцхена. — Можешь не волноваться, — мужчина больше не сжимал кружку в ладонях, и руки его безжизненно повисли вдоль тела. — Я признал. И смирился. — Да? — переспросила фея. — Да, — подтвердил Румпельштильцхен глухо и снова замер. Рул Горм стало уже казаться, что он больше ничего не скажет, и она решилась уже снова заговорить сама, как мужчина прервал молчание: — У меня в лавке есть много волшебных предметов. Во мне нет волшебства, но в них — есть. Я даже не знаю назначения большинства из них и потому стараюсь, просто задвигать их в дальний угол чулана, — в его словах не было ничего особенного, но каждое отчего-то отдавало горечью на языке. — И вот, ко мне, представь себе, заглянула пара драконов. Им понадобился хрустальный глобус. Я не знал для чего, потому не хотел отдавать. А когда узнал, захотел испробовать на себе. Ничего сложного, надо просто капнуть каплей крови на верхушку, и глобус покажет тебе, где тот, кого ты ищешь. Так, правда, можно разыскать только родственников. — И? — подбодрила его Рул Горм. — И я им воспользовался. Белфайер вправду в той могиле, — мужчина прикрыл глаза, и когда он поднял веки, Рул Горм думала увидеть заблестевшие в них слёзы, но глаза были сухими. Их безразлично-мрачный взгляд пугал, и фея, сглотнув застрявший в горле ком, через силу произнесла: — А дальше? — Дальше? — встрепенулся мужчина, — Дальше с помощью этого глобуса Лили отправилась на поиски своего отца. — Я имею ввиду, — пояснила Рул Горм терпеливо. — Что было дальше с тобой? Румпельштильцхен опустил голову, и его молчание стало самым красноречивым ответом на её слова. И тогда Рул Горм поступила так, как велело ей сердце, упрямо твердившее, что никакие самые верные и разумные разговоры об искуплении и заслуженности кары, не принесут им ничего, кроме боли. Рул Горм встала с кушетки, и хотя тянуться через разделявший их стол было неудобно, склонилась над Румпельштильцхеном и обняла его за плечи. Её нос зарылся в его волосы, а руки ласково гладили спину, сквозь плотную ткань пиджака. — Я ничем не могу тебе помочь, — пробормотала Рул Горм куда-то в его шею и почувствовала ответные объятия.