Слишком человеческое

      Он не заходил в розовый особняк уже недели две; ему никогда там особенно не нравилось — во всяком случае — обратного он вспомнить не мог, да и желание вернуть себе память — почти прошло. Но всё же, он не собирался разбрасываться домами, какими бы неуютными они ни были, и сколь неприятной не казалась перспектива общения с новой женой, прятаться от неё тоже не стоило. Они должны поговорить. И помириться. Так твердил себе Румпельштильцхен на протяжении всего пути, и, поднимаясь на крыльцо, почти верил в это. Белль не вышла его встречать. Отсутствовала она или пряталась в одной из многочисленных комнат? Он предпочитал не задаваться этим вопросом, просто порадовался возможности отложить неприятную беседу на потом, забросил «условно грязные» рубашки в стиральную машинку, и поднялся в гардеробную. С её содержимым ему тоже предстояло разобраться: одежды было слишком много, и к тому же, как Румпельштильцхен уже успел заметить, далеко не вся она была ему в пору. Чем хранить это всё в ожидании нашествия моли, лучше продать не нужное, и на вырученные деньги купить что-нибудь действительно полезное. Хотя пока сбережений, обнаруженных им вполне хватало и на полезное, и на сытую безбедную жизнь, оставлять многочисленные костюмы пылиться на вешалках ему не хотелось.       К моменту, как в зеркальной створке шкафа появилось отражение Белль, робко заглядывающей в комнату, Румпельштильцхен успел перемерить не меньше двух дюжин костюмов и распределить их по стопкам. Дверь за его спиной распахнулась, и он опустил глаза, делая вид, что полностью поглощён застёгиванием пуговиц, что было не так уж и просто, так как, несмотря на полное внешнее сходство со своими собратьями, этот жилет никак не желал сходится на его груди.       - Румпель?       Жилет отправился в груду негодной одежды, вместе с входящим в комплект пиджаком.       - Я не ожидала тебя увидеть... - в голосе женщины сквозила растерянность.       - Я у себя дома. Чего тут удивительного? - Румпельштильцхен резко развернулся, взглянул на жену и тут же отвёл взгляд. Белль, похоже, была смущена не меньше его. Она, действительно, не ожидала встретить его здесь, после их последнего разговора — суть которого сводилась к тому, что он избавляет Белль от обременительной обязанности заботиться о нём, но просит её соблюдать приличия, раз уж они супруги. "Тебе всегда было наплевать на остальных", - сказала Белль тогда. И Румпель пожал плечами — что он мог ей тогда ответить: не признаваться же в том, что для того, чтобы оставаться равнодушным к мнениям остальных, помимо этих остальных нужно иметь хоть кого-то своего, а у него своих не осталось, ничего не осталось, кроме внешней оболочки. Поэтому он только пожал плечами и негромко сказал: "Возможно, ты меня плохо знаешь". Возможно, Белль знала его плохо, но он её — не знал вовсе. И такой — смущённой и почти робкой — видел её впервые: он привык к тому, что молодая женщина была бойкой, громкой, занимающей слишком много места.       - Я думала, мы обо всём договорились, - Белль, несмотря на очевидную неловкость, не опускала глаз, и он кожей чувствовал её пристальный взгляд.       - Ну, это моя одежда? - не дожидаясь ответа, Румпельштильцхен продолжил. - Значит, я могу ей распорядится...       - Конечно, можешь.       Он выдохнул с едва заметным облегчением. Спорить ещё и по этому поводу не хотелось. А по другому? Он же не только ради штанов сюда явился. Мысль о том, что он должен попытаться исправить допущенные ошибки пришла к нему ещё утром. Пробуждение было не из приятных: проснувшись, Румпельштильцхен обнаружил, что лежит на полу подсобки, а Рул Горм уже ушла. Он даже готов был счесть её визит сном: но на столике стояла чашка, из которой женщина пила накануне, а простыни и подушка ещё хранили её запах и тепло. Ошибки быть не могло: Рул Горм посещала его на самом деле, и, сколь вероятным это было, ночью фея казалась такой обычной, незащищённой - от этой мысли что-то больно защемило в сердце - несчастной. Несмотря ни на что, она нашла в себе силы отправится туда, где её никто не ждал, только оттого, что так велел ей долг. Он вспомнил, как Рул, прежде чем расплакаться у него на груди, отчитывала его и убеждала ехать к Белль. Не потому что ему там было бы хорошо, а лишь потому, что это правильно. Гнев и обида на жену растворились в этой безумной ночи, когда он пил чай с феей, утешал её, баюкал в объятьях, и, кажется, плакал сам. И тут же, прижимая к груди только что сложенное бельё, Румпельштильцхен решил, что на этот раз он поступит правильно: если Рул, маленькая и хрупкая, справляется уже тысячу лет, он тем более должен. И теперь, когда Белль стояла напротив него и сверлила взглядом, самое время было осуществлять принятое решение. Румпельштильцхен тихо вздохнул и снова опустился на вертящийся табурет, стоявший посреди комнаты. Может быть, сначала закончить с костюмами, а потом уже перейти к остальному? Он потянулся к застёжке брюк и замешкался под пристальным взглядом Белль: кажется, более подходящего момента для разговора не будет.       - Белль, - правая рука плотнее сжалась на узорной ручке трости, а пальцы левой рассеянно теребили пуговицу на брюках. - Когда я узнал, что произошло между тобой и Уиллом... В общем, - сбился он. - В этом есть и моя вина...       Белль шагнула ему навстречу:       - Ты не виноват, - покачала она головой. - Когда ученик Мерлина очистил твоё сердце от Тёмной магии, я была уверена, что это спасение не только для тебя, но и для нашей любви, - Белль на миг прикусила полные губы и продолжила: - Но когда ты пришёл в себя... В тебе так мало осталось от человека, которого я полюбила когда-то...       - Да, понимаю, - принуждённо улыбнулся Румпельштильцхен. - Без магии Тёмного я перестал быть тебе интересен. К тому же на большой дороге никого не граблю, да и кражами со взломом не занимаюсь. Наверное, это трудно перенести, - он бы хотел, чтобы это прозвучало ехидно или вызывающе, но получилось скорее грустно, да и взгляд, снова опустившийся куда-то к доскам пола, портил впечатление.       - Не понимаешь, - пылко возразила Белль, - дело не в том.       - Понимаю, - нитки не выдержали такого напора и пуговица оторвалась. - Ты мне тоже чужая, я ничего не могу ни вспомнить, ни почувствовать, сколько я не читал нашу историю в Книге, - рука Румпельштильцхена непроизвольно сжалась в кулак, - не помогло.       - Но это же хорошо, Румпель, - Белль выглядела даже обрадованной. - Это значит...       - Это значит, что нам придётся терпеть друг друга, - не дал он ей договорить.       Белль скрестила на груди груди руки:       - Ты не будешь решать за меня.       - Хорошо, - мягко согласился Румпельштильцхен. - Ты приняла решение сама, когда согласилась стать моей женой. И я тогда же принял своё.       - Но, - в голосе Белль отчётливо слышалась истерика, - тогда мы любили друг друга! Я думала, что любили! А сейчас не испытываем ничего!       Румпельштильцхен поморщился, ему никогда не нравились крики, но всё же не стал одёргивать жену. Тяжело навалившись на трость, он встал, теперь их глаза были почти на одном уровне.       - Белль, любовь — это прекрасное чувство. Сильное и одновременно, - он нахмурился, подбирая слова, - хрупкое. Волшебство разрушило его за одно мгновение - это грустно, - Румпельштильцхен облизал пересохшие губы: у него никогда не получалось говорить особенно убедительно, и эта речь, возможно, была самой длинной из тех, что он говорил на своей памяти. - Но на самом деле то, что произошло — лишь ускорило неизбежное: любовь бы всё равно прошла со временем, только она исчезала бы — постепенно.       - Что ты говоришь? - Белль качнула головой, а её синие глаза распахнулись настолько широко, что показались на мгновение совершенно круглыми.       - Правду, -вздохнул Румпельштильцхен. - я внимательно читал Книгу, почти наизусть выучил. У тебя был жених, и ты, наверное, любила его. Только потом забыла, полюбив чудовище. А теперь ты любишь этого... Уилла. Почему ты так уверена, что и эта любовь не исчезнет?       - Румпель...       - Да, она тоже не вечна. И что, ты всю жизнь будешь бегать от одной любви к другой, каждый раз надеяться, что это навсегда и всерьёз, и снова испытывать боль? Я не желаю тебе такого...       Он шагнул навстречу жене. Штаны сидели плотно и не собирались спадать, удерживаясь на бёдрах за счёт застёгнутой молнии. Ещё шаг. Белль смотрела на него ошарашенно, её воинственно скрещенные руки плетьми упали вдоль тела, плечи опустились.       - Румпель, - повторила она его имя, - чего ты предлагаешь...       - Потерпеть. Свыкнуться, - слова тяжело падали с губ. - Я сам виноват в твоей измене. После своего преображения, я... не уделял тебе внимания, как жене.       Теперь они стояли почти вплотную друг к другу. Высокие каблуки, с которыми женщина не расставалась даже дома, почти равняли их в росте. Румпельштильцхен поднял руку и понял, что по-прежнему сжимает кулак. Пальцы точно судорогой свело, и разогнуть их оказалось не так-то просто. Пуговица с глухим стуком упала на пол, и он коснулся щеки жены тыльной стороной кисти, положил вспотевшую ладонь на шею, привлекая ближе.       - Мы же не любим друг друга, - пискнула Белль.       - В таких делах, - слова разливались горечью на языке, - это не важно.       Он решительно придвинулся, их лица сблизились, и Румпельштильцхен ощутил чужое горячее дыхание. Он сглотнул, прикрыл глаза — так должно быть проще — и накрыл губы жены своими. Губы были мягкими, пухлыми и горькими — наверное из-за покрывавшей их яркой краски. Пока их рты соприкасались, Румпельштильцхен старался глубже втягивать воздух через нос, но эти попытки помогали так же плохо, как и темнота под веками: от Белль одуряюще пахло какими-то цветочными духами, и его мутило от этого резкого запаха. Он почувствовал, как женские руки ложатся ему на спину, ответным жестом обнял жену за плечи, и чуть не пошатнулся, придавленный воспоминанием о других объятиях, других руках, неловких, но нежных, остро выпирающих лопатках и позвонках, что прощупывались даже под плотной шерстяной кофтой, когда Рул Горм жалась к нему, как испуганный птенчик. У Белль формы были куда более аппетитными, вот только прикосновение к ним аппетита не вызывало, но это и не важно, он должен... Ладонь скользнула вдоль позвоночника, опустилась ниже, и Румпельштильцхен ухватил жену за зад — резко, грубо впиваясь пальцами в ягодицы. И Белль это, судя по всему, понравилось, она подалась вперёд, ещё плотнее вжимаясь в тело мужа, а кончик её языка протиснулся между его губ и настойчиво коснулся нёба, заставив Румпельштильцхена поспешно разорвать поцелуй. Но всё же, он ещё крепче сжал её ягодицу, и уткнулся лицом ей в шею. Она молодая женщина и нуждается в мужчине... Сколько раз за те одинокие годы, он думал о податливой упитанной молодой женщине в своих объятьях, а теперь, когда мечты стали явью, ему приходится себя почти заставлять. Его усмешка щекочет Белль шею, и она выгибается со стоном. Он справится. На этот раз сделает всё, как надо.