***
К закату мы справились. Женщина, имя которой я почему-то постеснялась спросить, стояла у крыльца и курила; я сидела рядом на ступеньках, обхватив колени и сложив на них голову. Как-то раз мне доводилось бывать в комнате, где курили что-то из наркотической травы, и запах сейчас казался очень знакомым. Голова немного шла кругом, но я не была уверена, что это такой эффект от дыма. Докурив, женщина почему-то ушла обратно к телам и села около одного из них. Я приподняла голову, открыла рот, закрыла — а что спрашивать-то? Ну села. Моё какое дело? — Её кузен, — негромко произнесли у меня за спиной. Генри я узнала по голосу. — Младший сын её тётки. Он ей как сын был — только из-за него к нам медиком пошла. Я сжала губы и перевела взгляд на траву перед ступеньками. — Что ты здесь делаешь? — А ты? Я подняла голову, щурясь от солнца. — Помогала снимать обувь с тел. — А я эти тела по повозкам в разные округа разносить пришёл. Пусть солдаты отдохнут — экспедиции выматывают. И ты иди приляг где-нибудь. У тебя цвет лица предсмертный. — Это чернила ещё не отмылись. Которые на меня Петра пролила. Её тело я, кстати, тоже видела. — Почему мне все говорят про моё лицо? Чем оно хуже, чем у тебя? Ты тоже бледнющий был. Генри протяжно вздохнул. — Поверь мне, у тебя куда хуже. Все смотрят на это с ужасом, но как на закономерность. Мы знаем, на что идём. Мы понимаем, что можем так закончить. Для нас довольно естественно так закончить. А у тебя такое выражение, что невольно начинаешь сомневаться. Никому не нужна твоя жалость — она делает только хуже. Я сглотнула, вернувшись обратно к разглядыванию травы. Ну да. Если я вот-вот расплачусь и меня вдруг начнут успокаивать и жалеть — разревусь в три ручья точно, даже если уже перебарывала себя. — Но твоя реакция понятна, — добавил Генри, спускаясь по ступенькам мимо. — Ты не солдат и живёшь в другом мире. — Жила, — буркнула я. Генри оглянулся на меня через плечо и изобразил мордой лица нечто относительно согласное. Прикладываться куда-нибудь я не пошла. Решила посидеть у пастбищного забора, поразглядывать лес. Говорят, зелёный успокаивает (хотя меня больше голубой, но на этот случай небо тут недалеко), да и ветер поднялся, листва шумит приятно. Я уже начинала вполне умиротворённо клевать носом, когда мой покой нарушили. Ладно. Всё равно спать на улице — плохой вариант, хотя, похоже, организму зашёл. — Привет, — протирая глаза и забираясь на забор, немного рассеянно поздоровалась я. Армин ответил тем же, Микаса кивнула. — Ты, наверно, не очень рада будешь, но у нас пара вопросов. Не очень приятных, наверно, — немного запинаясь, начал Армин. Дальше голос пошёл ровнее: — Это касается того случая с двумя титанами, убитыми в Тросте. Нифа сказала, что ты была там. Прямо в палатке. Я бы удивилась, если бы он в обычное время об этом спросил, но сейчас мне было по большому счёту параллельно. Даже послать немножко хотелось, но Армин смотрел… ну, не щенячьими глазами, а просто так, словно ему действительно нужно. Такое проигнорировать я всё-таки не могла. — Я просто зашла, когда там кто-то уже был. — Нифа сказала, ты ничего не увидела… Я кивнула. — Но может… вдруг — что-то. Голос. Склад фигуры. — Я слышала стон. Но он был такой, что я даже не скажу, мужской или женский. Потом ещё думала, что ростом он был всяко не Эрвин Смит. Если я чаем из кружки в лицо попала. — Я показала движение. Руки от груди уходили почти перпендикулярно, может, немного выше. — То есть, даже ниже тебя, — сказала я Микасе. — Может, конечно, он был в наклоне. Но меч по мне пришёлся сверху. Поэтому нет, наверно. Так что кто-то относительно низкий. — Я поболтала ногами, подумав ещё. — Потом я встретила девушку из вашего выпуска — Леонхарт фамилия вроде. Тоже чаем чуть не облила. Если бы она не увернулась, ей бы как раз на лицо пришлось. Не знаю, сколько у неё там рост? Леонхарт. Я напряглась. Мина сказала — Бертольд, Райнер, Энни. Я за парней зацепилась — месяц ведь на виду. И как-то даже не сразу дошла, что эта Энни и есть, видимо, та самая Леонхарт, с которой мы по штабу бродили. — То есть, ты думаешь, что тот, кто уничтожил титанов, вполне мог быть одного роста с Энни? — У ребят стали такие лица, что стало понятно — тут и без моих недосвидетельств что-то известно. — М. Ну да. Но темно было. И я перепугалась. Может, от ужаса и Эрвину Смиту в лицо бы чаем запустила. Просто домыслы так что. Армин сделал сложное лицо, оглянулся на Микасу. Я присмотрелась к ране у него на лбу, которая мелькнула из-под чёлки при повороте головы. Тоже, похоже, досталось. — А с чем это связано-то? — спросила я. — Ты слышала уже про Женскую особь? — повернулся Армин обратно ко мне. — Да не особо. — Разумный гигант, как Эрен. Пыталась его похитить. Смогла привести за собой титанов, которые смели правый фланг. В общем, мы сошлись на том, что это человек. И он, возможно, причастен к уничтожению тех титанов. Я подумал, что тебя можно было бы заодно спросить, раз ты там мелькала. Так что спасибо. — Да не за что. Рост — такая себе улика. — Правда, спасибо, — ещё раз добавил Армин, качнув головой. Снова мелькнула рана. Н-да, хорошо ему прилетело. Сестра как-то приложилась лбом об лёд, три шва наложили. И то лучше выглядело. — Ладно, удачных вам расследований, — вздохнула я. — А я вроде наконец-то настроилась поспать. Возвращались к штабу мы в итоге вместе. Я уточнила про совещание в столовой, Армин сказал, мол, да, почему-то там. В исследовательский отдел я всё ещё не горела желанием соваться, на кухню путь закрыт, а то ещё решат, что подслушиваю. Как вариант, оставалась кладовка Генри. Так что спать я пошла туда. Воздух в помещении пропах крупами, немного отдавал пылью. Я расстелила отрез толстой ткани по мешкам, заползла на них, вдохнула, глядя в стену напротив. Здорово. Раз — и несколько десятков человек за день. Стараниями Энни Леонхарт. Я бухнулась на бок. Поспать надо. Уже стена спиральками в темноте идёт. Мысли в голове — тоже. …Под утро я ненавидела весь мир. Так и не уснула нормально. Накрутилась в прямом и переносном смысле — и неровности на мешках тут не при чём. Генри зашёл в кладовку за час до подъёма. Заметив меня, пробормотал: «Спи, спи, всё равно народу кормить в два раза меньше, чем обычно». — Да ты издеваешься?! — взвилась я, вскакивая, но дверь уже хлопнула — он меня, наверно, и не слышал. Шикарно, чёрт побери, замечательно просто! Спи, Маша, спи! Под глазами обожгло. Я быстро задышала — ртом-носом, ртом-носом. Потёрла щёки. Растёрла плечи и позвонки вдоль шеи — шрамы жгло следом за глазами. Нужно чем-то заняться. Срочно найти занятие. Я быстро смоталась до колодца, умылась оттуда. Сбегала в исследовательский отдел, который оказался пустующим. А на пути к кухне меня поймал Вайлер. — Генри сказал, что ты ему на кухне сегодня не особо нужна. Пойдём-ка поможешь на складах. Вайлер при мне в штабе появлялся всего пару раз. Большую часть времени проводил в Тросте и мотался по делам поставок. Приехав во второй раз, он задержался у нас на кухне после ужина и долго рассказывал про издержки профессии. Генри тогда поймал меня у дверей и усадил к нему за стол — «Ты слушай, слушай, он у нас на экспедиции как все выходит, и, если помрёт, я один его делами не хочу заниматься». Вообще-то я едва ли годилась в преемницы Вайлеру — хотя бы потому, что мне было интересней наперегонки с солдатами чистить картошку, а не искать наиболее дешёвые места для её закупок. — Проследи за погрузкой продовольствия для отъезжающих с отрядом Наблюдения. Мне некогда, покажу всё тебе. — Вайлер окинул взмахом руки составленные отдельно ящики и мешки. — Для ускорения процесса можешь и сама побегать, потому что вряд ли сейчас много людей выделят, а надо быстро. Я кивнула. Физическая работа — это хорошо. Это хочется сдохнуть от боли в мышцах, а не от круговорота ненависти, безнадёги и чувства вины. Вайлер ушёл наверх по коридору. Я оглянула нагромождения — что я тут поднять-то смогу? Надо всё-таки потаскать, побегать по лестнице — станет легче. Я искала что-то отвлекающее просто потому, что меня пугало то, насколько тяжёлыми, насколько требовательными могут быть собственные чувства. Мне не раз говорили, что лучшая мотивация — это твоё собственное «я хочу, мне нужно!». И правду говорили. Но когда оно перерастает в «Я ненавижу их, я хочу им смерти, хочу рассказать про них, хочу убить, убить, убить, собственными руками придушу!» — такую правду хочется зарыть обратно в дебри незнания и никогда больше с ней не сталкиваться. Ненависть болезненно травила. Не столько своим присутствием, сколько невозможностью воплощения. Бурлила внутри, больно обжигая. Я ведь так и не уснула именно от того, как сильно билось сердце. — Так, что тут нести? Я подпрыгнула, разворачиваясь. На лестнице стояли Райнер и Бертольд. Я опёрлась на край ящика, пытаясь ослабить напряжение внутри, но лучше не стало. — Нам сказали перенести со склада в повозки провизию, — терпеливо пояснил Райнер на моё молчание. — Только двое? — чужим, незнакомым мне самой голосом удивилась я. — Остальные заняты, — как-то осторожно ответил Бертольд. — Эти. — Я ткнула пальцем в составленные друг на друга ящики и сваленные рядом мешки с мукой. Вокруг груди словно обернулся стальной обруч. Ощущение было такое, будто я сейчас то ли разревусь, то ли сорвусь и начну бесшабашно и путано требовать объяснений, какого чёрта они вообще творят. Пришлось сжать край ящика, чтобы удержаться на месте. — Ты в порядке? — подняв один ящик, обеспокоенно спросил Бертольд. В общем-то неудивительно, если я выгляжу так, будто помереть собираюсь — у меня на лице обычно написано даже то, о чём я порой не подозреваю. А вообще, лучше б он молчал, ей богу. «У меня всё прекрасно. Только мама воспитывала в духе гуманизма, а вы тут геноцид устроили». Я открыла рот, собираясь выдать что-то не слишком правдивое, но отдающее чем-нибудь вроде «Всё окей», но слова в горло не пролезли. Я сделала вдох-выдох и, глядя в сторону, сквозь зубы выговорила: — После всего сотворённого тебе действительно есть дело? Бертольда, кажется, мой довольно резкий выпад на безобидный вопрос привёл в растерянность — наверно, он сначала даже не понял, что именно я сказала. Я сама-то не поняла. Райнер взвалил на плечи второй мешок и, разогнувшись, тоже посмотрел на меня — внимательно, не растерянно. «Палишься, мать, палишься», — одиноко прокатилось эхо трезвомыслия, но я молча стояла и смотрела, заворожённая изменениями в лицах парней. Беспокойство в глазах Бертольда съёжилось, медленно исчезая, и сменилось чем-то болезненным и колким. Взгляд Райнера стал прямым и тяжёлым. С таким взглядом идут по трупам, вниз не глядя. И доходят туда, куда идут. Мне стало дурно. Я редко могла так отчётливо уловить чужие эмоции — пусть даже неверно, не до конца их понимая, но очень сильно. Ненависть улеглась, и всё нутро ухнуло в пустоту. Меня накрыло спокойной, беспросветной безнадёжностью. — Что же вы с собой сделали? Райнер опустил мешки обратно на пол. — Эй, мы же… — сипло пробормотал Бертольд, дёргаясь к нему. Дверь открылась. — Пресвятые стены, опять ты с парнями и опять хрень какая-то! — воскликнул Генри. — А вы чего стоите, раз не успокаиваете? Ящики взяли и к повозке. Бегом, вас там заждались уже. Я только сейчас поняла, что умудрилась когда-то во время наших переглядок расплакаться. Бертольд снова дёрнулся и пошёл к выходу. Райнер поднял мешки, бросил на меня короткий взгляд и вышел следом. — Что случилось? — вздохнул Генри. Я мотнула головой. — Да всё это. — Ясно, даже не буду тебя утешать — нечем. Поплачь и приходи в себя — ты едешь в замок Наблюдения. Я вопросительно посмотрела на Генри, вытирая щёки. — Мне ещё нужно остаться здесь. Проконтролируешь разгрузку провианта и его расход. Вы там будете несколько дней, но, если всё затянется, вовремя спохватись с новой поставкой — напомни там Майку… Хотя, может, я к тому времени приеду. — А меня не должен исследовательский отдел сторожить и всё такое?.. — Им не до тебя, — отрезал Генри. — Здесь почти никого не останется, поэтому едешь с Майком и его ребятами. Кашу кушать, Захариуса с Нанабой слушать, всё ясно? — Без каши, пожалуйста… — более-менее успокаиваясь, кивнула я. — Выезд через час. Собирайся. Я прослежу, чтобы всё погрузили.***
Повозка мерно подрагивала и скрипела. Я пыталась дремать, сидя у стенки и откинув на неё голову, но то и дело билась головой из-за неровностей на дороге — как в маршрутке об стекло. Сон упорно не шёл. Какое-то время я бессмысленно смотрела на текущие мимо поля: плавные, разноцветные, с вкраплениями строений кое-где. Тоже похоже. Едешь домой с дачи по загороду — такие же поля проносятся мимо. И фоном спокойное, ровное небо — красота, а не день. И вчера такой же хороший был. Да, замечательный, но для кого-то он был последним. С повозкой поравнялась Нанаба. Я удивилась — она вроде бы ехала рядом с командиром отряда впереди, а повозка тащилась в самом конце перед замыкающими. — Значит так. Когда туда приедем, сначала пусть все разместятся. Потом выделим тебе десяток — прибраться и приготовить что-нибудь съедобное или как получится с той допотопной кухней. Я кивнула. — Склады ни о чём, вряд ли там все крысы передохли. Так что сильно не раскладывайся. Я кивнула ещё раз и присмотрелась к лошади, на которой ехала Нанаба. — Это Шарли? Женщина задумчиво потрепала лошадь по гриве. — Мою по ошибке в повозку запрягли. — Разве Несс не погиб? — Шарли потом прибилась к строю. Повезло ей, конечно. Ладно, я дальше поехала. Я проводила её взглядом и потёрла глаза — болели будто бы изнутри. У меня такое раз всего было — зато потом неделю с температурой лежала. Вот этого только не хватало. До замка мы ехали всего пару часов. Или мне так показалось, потому что дрёму я периодически всё-таки проваливалась. Когда приехали, мне не хватило сил даже толком осмотреть штаб — следом за провожатым дошла до кухни, села там на низкую скамейку и сквозь проносящиеся в глазах стада мушек прослушала очередной инструктаж от Нанабы. Та разрешила ничего не делать, пока не придёт отряд дежурных страдальцев. Страдальцы пришли во главе с Рене и Гергером, хотя, насколько я слышала, вооружённых припахивать ни к чему не собирались. Гергер оглянул меня, так и полусидящую-полулежащую на скамейке, протянул что-то вроде «Чё-то ты, мать, дурно выглядишь» и посоветовал пойти подышать. Мол, тут вроде не дети, есть захотят — сами с кухней управятся. Я решила пойти через задний выход, сквозь складные помещения. Заодно всё оглянула: пахнет сыростью, крысы бегают, пол больше на земляной, чем на деревянный смахивает. Красота. Зато в последней кладовке я нашла просто огроменную кастрюлю. Она была прямо как из сказки — такая большая, что какому-нибудь мультяшному поварёнку точно бы пришлось приставлять к ней стульчик или лесенку, чтобы помешать содержимое. Стенки были чёрными, где-то на боках виднелись попытки отскоблить тёмный слой. — Это ж на сколько народу тут хватит? — пробормотала я, удивлённо обходя посудину кругом. И вопрос ещё интересней — как её с плиты куда-то сдвигали? Натуральная бочка, блин, литров в сто двадцать, только по форме ниже и шире. Ради эксперимента я попробовала в неё залезть и уместилась почти вся. Плечи и голова сверху торчали, но тело влезло замечательно. Фыркнув, я обняла руками колени и откинула голову на стену. Хорошо вот так — типа я в домике и всё в порядке. Потолок привычно поплыл — в последние часы у меня расплывалось всё. Я прикрыла глаза. Почему-то возникло странное ощущение, будто тело становится больше, выворачивается, ломает тонкие, будто картонные, преграды вокруг, рушатся стены, крыша исчезает — вокруг небо, ясное-ясное, верхушки деревьев и такие же, как я. И голос, входящий в мозг словно через иглу, проткнувшую позвоночник — «иди». «Твоя цель там». Я опустила голову на плечо и совсем пропала. Мир мерно покачивался вокруг, земля содрогалась под ногами. «Иди. Твоя цель там».