Вспомни

      — Ну в общем, я лошадь так и не догнала, она вперёд побежала, а я тому титану всадила несколько стрел и вот… как-то так, — скромно завершила свой рассказ Саша. Он в общем-то предназначался её отцу, но я была неподалёку и слышала всё хорошо. Как и сидящий впереди меня Рик.       — Видишь, как детей спасать надо! — вдохновенно заявил мальчишка. — А не вот это вот всё!       — Она солдат хотя бы, — огрызнулась я. Хотя правда было стыдно, что я этому кадру со стальными нервами (остальное ещё не доросло) скорее мешала, чем помогала.       — А кто ты? — удивился Рик.       — Да так, не пришей кобыле хвост…       — Да, с кобылами у тебя тоже отчётливые проблемы, — покивал мальчишка.       Мы стояли в очереди к воротам Гермины. Очередью в прямом смысле это было сложно назвать, скорее толпой тихо паникующего народу, но в поликлинике обычно всё агрессивней, так что и так сойдёт.       — Но из подвала я тебя всё-таки вытащила. А так и сидел бы… Тебя так спасали что ли? — вздохнула я.       — Нет. Я там уже давно сидел.       Я удивилась, но промолчала — тоном Рик явно обрывал этот разговор. В город мы въехали, когда начало садиться солнце. Сашин отец переговорил с солдатом из Военной полиции и потом объяснил, что для обустройства беженцев выделена часть города, и остановиться можно на любой улице в рамках оцепления, пока не выделят помещения. Мы нашли относительно пустующий проулок с лошадиными стойлами, где бы смогли разместиться все деревенские, но буквально через час он уже был забит настолько, что я едва ли могла отличить тех деревенских, с которыми приехала, от остальных — всё смешалось вплоть до того, что люди из разных поселений останавливались в одном стойле. С одной стороны, меня очень радовало, что они не обосабливаются и некоторые, у кого с собой есть еда, даже делятся ею, а с другой — чем больше беженцев прибывало, тем сильнее меня одолевали мысли, что в случае настоящей паники в такой толпе всё это не обойдётся без случайных жертв. И вряд ли единичных. А поток беженцев на главной дороге, идущей от ворот, не иссякал — я с детьми из Сашиного поселения ходила смотреть.       За одеялами пошли все, кто вообще мог отстоять очередь туда, потому что выдавали их как-то по типу «одно на троих», и ко мне прицепили Рика и того мальчика, которого спасла Саша.       В процессе стояния в очереди я выяснила, что мальчик вовсе не мальчик, на что Рик выдал эталон фейспалма, но не суть.       Обратно мы шли мимо местного военного штаба. Я присматривалась — мне, наверно, нужно как-то попробовать найти разведчиков? В конце концов, идти-то больше и некуда.       — О чём задумалась? — спросил Рик. Видимо, заметил, что над ухом у него больше никто не жужжит. Я почти всё время болтала от нервов: сначала пыталась разговорить спасённую Сашей девочку, потом знакомилась с людьми из деревни, а в очереди за одеялами переговаривалась с женщиной из беженцев, которая пережила эвакуацию после падения Шиганшины. На вопрос Рика мне оставалось только вздохнуть.       Можно попробовать остаться. Приглядеть за мальчишкой, что ли. Хотя какая ему от меня польза-то? И в Разведке меня кормят и охраняют (точнее, охраняют не меня, а от меня, но невелика разница), а здесь какая-нибудь шпана может пырнуть в подворотне. За еду. Или на еду, если всё станет совсем плохо.       Ага, молодец, Машенька, вперёд, к спокойной сытой жизни.       Но чёрт, а что я сделать-то могу?       — Я и без твоей заботы проживу. Иди туда, где смогла устроиться.       Я уставилась на Рика. Мальчишка меланхолично разглядывал обшарпанные стены домов.       — Я умею выживать. Получше тебя, походу. Так что не заморачивайся. Ты меня уже спасла.       Насколько же у меня всё написано на лице, если даже ребёнок видит?       — Но…       — Если есть место, куда можно вернуться, то его лучше не терять. Потому что в таком мире у нас нет больше ни-че-го, — совершенно апатично выдал Рик. У меня похолодело от его вида где-то под сердцем. — А я тебе никто, и ничего ты мне не должна.       — Тебе сколько лет?       — Одиннадцать.       — Ростом не выдался?       — Ой, иди к чёрту.       Прелесть, а не ребёнок.       Когда мы вернулись в наш конюшенный проулок, забившийся людьми за это время ещё больше, я не смогла найти Сашу и спросила у её отца.       — Так ушла к военным. Доложить и вообще — вряд ли у них сейчас будут лишними солдаты. Она про тебя спрашивала…       Я кивнула и призадумалась — толкаться сейчас к штабу или переночевать здесь? Да и вообще меня подгрызала мыслишка, что могут и послать куда подальше в такой ситуации, особенно если разведчиков в штабе нет вообще. Или послать совсем — «раз ты у нас человек, гуляй, милая». В принципе, пока никто никого в ближайшем окружении не убивал, поэтому я не видела ничего ужасного в том, чтобы переночевать в конюшне. Да, спать на полу и соломе сомнительного цвета и запаха, но будто я тут одна такая. Толпы беженцев терпят — и я потерплю. А к утру, может, станет понятно, что с Розой. Если пролом, то разведчики всё равно никуда не денутся и появятся в городе.       Укладывание спать было отдельным приключением, потому что трое человек под одним одеялом умещаются, откровенно говоря, хреново. К тому же, я никак не могла нормально лечь — после дня на лошади адово болела вся внутренняя сторона бёдер, будто я стёрла кожу. Мышцы тоже были не в восторге, притом все. Сверху к этому активно донимало желание отмыться и переодеться. Одежда сменная у меня вообще-то имелась на начало поездки, но я, перепсиховавшись в замке Наблюдения, о ней и не подумала. С отмыванием всё обстояло ещё хуже — у колодцев постоянно были очереди просто на «попить», поэтому набрать воды, чтобы сполоснуть руки и шею, возможности особо не было. Несмотря на мои полоскания в реке несколькими часами ранее, кожа казалась липкой, будто меня смачно обрызгали из пульверизатора какой-нибудь фантой, а оттереться я смогла только наполовину. И как метко подметил милый мальчик Рик, в общем и целом я выглядела так, словно «на лошади не ехала, а следом за ней на привязи по дороге волокли». Зато честно. Прелесть, а не ребёнок.       Короче, в кастрюле спать — это ещё нормально, оказывается. А вот в конюшне, где соломы на скрипящем от каждого движения полу еле-еле, с двумя детьми (один — явно с какой-то психической травмой, второй — прелесть-а-не-ребёнок, но храпит) под одним одеялом… и за стенкой в стойле ещё воет кто-то…       Нет, я всё более чем понимаю, нашествие гигантов, сцуко, я тут сама повыть бы рада после встречи с титаном на ферме, но как спать-то? Намучившись бессонницей под эти завывания, я смирилась с тем, что не судьба мне отдохнуть нормально, и выползла из-под одеяла, потому что лежать в одной позе не могла, а из-за ворочаний оно сползало с детей. Мышцы взвыли, но я постаралась их игнорировать, шагая в раскоряку. На улице стало довольно пустынно по сравнению с тем, что было вечером, хотя кто-то бродил, как и я. А завывания, как по закону подлости, прекратились.       Я вздохнула, помяла шею и поковыляла по переулку вдоль стойл, огибая повозки и скудные пожитки беженцев. Кто-то успел нахватать тюков, спасаясь, у кого-то было совсем пусто. Похрапывали лошади, мимо которых я проходила — их было немного. Через пару повозок я притормозила, заметив двух детей, сидящих почему-то на улице. Девочка — постарше мальчишки рядом — подняла на меня глаза и опасливо поджала ноги, обхватив колени руками.       — А вы чего тут одни сидите? — наклонившись, максимально дружелюбно поинтересовалась я.       Из-за тонкой деревянной стенки за их спинами донёсся приглушённый стон. Голос показался мне очень знакомым — именно под него я ворочалась, пытаясь уснуть.       — Я больше не могу! — из проёма вылетел мужчина, едва не запнувшись об меня, так и стоящую рядом с детьми в наклоне. Я проводила его взглядом и осторожно заглянула в стойло.       — Да что у вас здесь происходит?       — Рожает она, что здесь происходит! — нервно, а то скорее и истерично рявкнул мужчина сзади.       В темноте я разглядела молодую девушку, полулежащую на полу, раздвинув ноги. Рядом сидела женщина средних лет. Несмотря на почти полную темень, пятна на юбке я разглядела сразу.       Девушка закусила рукав, издала что-то похоже на скрип, не выдержала и заметалась головой по стене с громким стоном. Крови стало больше.       — Ва-ашу матерь, — начиная пятиться, пробормотала я.       — Соня! — вдруг застыв на мне взглядом, воскликнула девушка.       Я замерла, затаив дыхание. Её взгляд приковал к земле — такой потерянный, отчаянно ищущий чего-то.       — Да какая она тебе Соня! Иди давай! — махнула мне рукой женщина. Мать что ли? Я сделала ещё шаг назад, но девушка расплакалась и вытянула ко мне руку.       — Соня, Сонечка, не уходи! Пожалуйста! Пожалуйста-а! — последнее слово переросло в болезненный стон. Девушка выгнулась, а у меня желудок навернул кульбит.       — Тихо-тихо, всё хорошо, — успокаивающе забормотала её мать.       Ага. Хорошо всё, прекрасно, чёрт побери.       Я стряхнула начинающую бить дрожь, подошла и присела рядом. На запястье тут же сомкнулись чужие пальцы.       — Ты пришла за мной, да, Соня? — одновременно плача и улыбаясь, спросила девушка.       Я рефлекторно замотала головой.       Я не Соня!       Ни за кем я не пришла!       Пиздец-пиздец-пиздец-это-пиздец-какой-пиздец… — гласила бегущая строка в моей голове.       Девушка закричала.       Я зажала себе свободной рукой рот, чтобы бегущая строка, получившая дополнение «в-жизни-рожать-не-буду», не сорвалась с языка. Лицо девушки исказила такая гримаса боли, будто кто-то сминал черты изнутри. Долго видеть я этого не смогла — отвернулась, закрыв глаза.       — Преждевременные, — пробормотала вторая женщина, глядя на меня с уже большим участием. Мол, раз пришла, подключайся, милочка. — На таком сроке нельзя на лошадь, но с этой эвакуацией…       — А-ааааа-а!       Я только приоткрыла глаза, но тут же зажмурилась. Запястье сдавило так, что я удивилась, как там ещё ничего не захрустело. Боль я чувствовала отдалённо. А пальцы у рожающей были ледяные.       — Всё хорошо! — обнадёживающе пробубнила я сквозь пальцы, поймав её взгляд. — Давай, осталось совсем немного.       По взгляду её матери стало ясно, что я в наглую вру.       Хотя что я, сама не вижу?       — Ничего, — покивала я…       Девушка вцепилась в искусанную до мяса губу и задрожала.       Лучше буду молчать.       Не получилось — кажется, на схватках я материлась и очень громко. Хотя и голоса-то своего не слышала. Бросало то в жар, то в холод, перед глазами периодически темнело.       — Почти всё, — вырвал меня из близкого к обморочному состояния голос женщины словно спустя несколько часов.       Девушка уже не кричала, просто лежала, откинув голову и вздрагивая, всё так же сжимая пальцами мою руку.       — Почти всё, — рефлекторно повторила я на её взгляд. — Ты молодец.       Потом я услышала крик.       Ощущение возникло такое, будто я сама только что родилась. Действительно верилось, что первый вопль ребёнка — от ужаса. Безопасная утроба рвётся на части, сменяется холодным безжалостным миром.       У мамы светлые короткие волосы, она любит называть меня «мелочь».       Отец гладит кошку в парке, учит не хватать за хвост, а чесать за ухом.       Брат отца сидит рядом на диване, согнувшись, обхватив ладонями голову.       Маленькая девочка с куцой косичкой. Я тоже маленькая, но она мне кажется ещё меньше.       Глухой хлопок кожи о кожу. Металла о кожу. Крик. Жжёт спину.       Женщина с ярко-рыжими волосами.       «Это твой папа Саша, это твоя сестрёнка Ариша…»       — Подержи! — почти в ухо рявкнула мне женщина, впихивая в руки новорожденного. — Да что же…       У моей мамы длинная светлая коса. У сестры короче. А у меня всего лишь по плечи.       У моего брата тоже по плечи — но мама убирает ему волосы с лица металлическими заколками.       У моего сына тоже светлые волосы — как у всех из моей семьи. Хотя я была бы рада, если бы он походил на своего отца…       Я чуть не выронила ребёнка, но вовремя спохватилась.       К-какого…       — Это мальчик? — спросила совсем белая девушка. — Сонь, скажи, а?.. Ты его не забирай, хорошо?       Я издала только невнятное «Мэ-э», пытаясь отпинать из головы образ здорового пухлощёкого мальчугана.       Пальцы на моём запястье ослабли. Я застыла, глядя в постепенно тускнеющий чужой взгляд.       — Что, что, нет, нет, нет! — вырвалось у меня. Я потянулась к девушке и, оперевшись на колено, поняла, что ткань её платья чвякнула из-за пропитавшей её крови.       Ребёнок у меня на руках завопил громко и пискляво. Я едва не завыла сама вторым голосом — да что же это, что это вообще такое, чёрт побери, какого же…       — Уже всё? — послышалось сзади. Я обернулась — на входе стоял мужчина, которого я видела раньше. С трудом втянув воздух, я встала, впихнула ему ребёнка и вымелась на улицу. Ноги еле держали.       Господи, зачем я вообще туда заглянула?       Остановившись, я упёрлась руками в колени и уставилась в землю.       Чёрт побери, чёрт побери, чёрт побери.       Я просто хочу на несколько минут отключить способность думать и тупо попялиться в землю. С меня достаточно.       С меня достаточно! Остановите это, кто-нибудь!       — Маша?       Я посмотрела на Рика, подняв голову.       — Что случилось?       Я молча перевела взгляд на землю.       — Я просто проснулся, когда ты уходила. Тебя долго не было…       — Там… — Я глубоко вдохнула несколько раз, распрямившись, — женщина родила. У неё… раньше, чем нужно… умерла, кажется… А я что-то… я… ой-ой-ой…       Тошнота была некстати. Напоминала о первых днях в этом мире. Поэтому ещё сильнее хотелось голову отключить. Да и не ела я ничего уже давно. Сейчас бы ещё желчью поплеваться — вот счастье-то…       Рик поймал меня за запястье и критично осмотрел посиневшую кожу.       — Ну и ну.       Я покрутила руку — н-да, даже странно, что синяки всего лишь.       — Это оттуда так выли? — спросил Рик.       Я обернулась, кивнув на стойло. Детей видно не было — наверно, зашли внутрь.       — Это… — Рик помедлил, — ужасно, конечно.       Я прикрыла глаза и осторожно потёрла запястье.       Ужасно. Глядя сверху, как зрители, мы видим только верхушку трагедии. Истории десяти первостепенных, двадцати второстепенных, массовка где-то пляшет. Но оказавшись внутри, сталкиваешься с тем, что драма в сотни раз шире. Потеря матери. Эти дети такие же, как Эрен. И ещё таких же детей — огромное количество.       — Знаешь, давай мы… — начал Рик. Я открыла глаза и зацепилась взглядом за то, как из стойла выходит мужчина. Он остановился, убрал руку ото лба, вытащил что-то из-за пояса…       Раздался выстрел.       Я закричала, переходя на визг. Кровь разлетелась по чьей-то повозке. Из ног будто исчезли кости, я опрокинулась назад, но Рик успел, наверно, чисто рефлекторно обхватить меня за туловище, смягчив удар о землю.       Улица ожила. Люди начали высовываться из стойл, мы оба застыли посреди дороги, глядя на тело. Я пыталась вдохнуть, но воздуха будто каждый раз не хватало, хотя казалось, что ещё чуть-чуть — и лёгкие разорвутся.       — Я… это… — заикаясь, пробормотал Рик, пытаясь меня посадить. — Ты…       Из стойла закричала девочка.       — Пойдём отсюда, — тонко и сдавленно попросила я, пытаясь встать.       — Пойдём. Я не могу. Пойдём, пожалуйста.

***

      Улицы оказались не так забиты, как я думала. Рик сказал, что часть беженцев могли направить в подземный город, и, судя по всему, оказался прав.       — Всё не так плохо, похоже…       Рик хмыкнул с ноткой истерики. Здравый смысл внутри меня был с ним солидарен.       — Я был в Тросте после падения Шиганшины. Почти полгода. Ребёнком, конечно, но такое трудно забыть. Поверь мне, это ад. А здесь ад будет даже больший. — На нас зыркнул какой-то спящий дедушка, и Рик понизил голос: — Скорее всего, почти всех отправят на корм титанам. Хотя в этот раз, наверно, люди так спокойно не пойдут — взбунтуются. Тогда витала какая-то призрачная надежда, что Шиганшину удастся отбить. А сейчас все помнят, чем это кончилось в прошлый раз. Куда они пойдут… А потом будет нехватка урожая, голод, борьба за выживание… Мяса в городе вообще было не найти. Продавалось кое-где, осторожно так. Ну так оно и понятно, откуда это мясо…       Меня затрясло, потому что похожее я уже слышала. Мама пересказывала свои разговоры с блокадницей, прабабушкиной подругой. Было жутко от одной мысли, насколько всё похоже. Мы в кольце стен, деваться некуда. Сначала попытаются избежать голода, начнут засаживать каждый клочок земли, на еду пустят любое зверьё — но будет мало. А потом кому-то придёт в голову, что человек — из того же мяса.       Мне малодушно хотелось умереть раньше, чем начнётся подобное. Даже под защитой Развед-отряда, даже в относительном благополучии, если с таким повезёт, я не смогу спокойно жить. Сама же себя и накручу настолько, что лампочка перегорит.       Хотя, может, постоянно наблюдая подобное, привыкаешь. Рик вон, ничего, спокоен как удав.       — Мне бы твоё спокойствие, — пробормотала я и немного зависла, осознав, что уже говорила это — Генри. — У тебя же… семья погибла там. Домой, может, не вернёшься никогда…       — Я сирота. И дома у меня нет.       Я подзависла ещё немного.       — Но…       — Те люди не были моей семьёй. Они были моими хозяевами.       Я напрягла извилины. Тут вроде крепостного, эм, права не должно быть.       — Я остался один в восемь лет. Мне повезло или не повезло оказаться в приюте. Может, лучше бы и не оказывался. Какое-то время я жил на улице, сбившись в шайку с другими детьми — ни крыши, ни еды. Но в приюте девочек и мальчиков лет с девяти продавали. В бордели или на руки просто. Мне относительно повезло — купили для работы на ферме. Нас там было много, работать не так уж тяжело… но хозяин и его сын били за любую мелкую провинность и бросали в том подвале, откуда ты меня выволокла. Так что мне не жаль этих людей. Может, немного жаль ребят, как я, кому не повезло оказаться наказанными в этот день, — судя по лицу Рика, отношения у него с этими ребятами были ни о чём, — Единственное, на что я надеюсь, — Рик вздохнул, будто ругаясь на это маленькое «но», — надеюсь, что хозяйская дочка вчера вечером уехала в город к тётке, как и собиралась. Она была хорошей. — Рик задумчиво потёр висок. — Тётка та вроде бы за Синой жила. В Стохессе что ли…       — Но там стоял ящик… — скорее сама себе пробормотала я. — Я подумала, тебя спасли, засунув в подвал.       — Там замок был сломан. Запереть не могли, поэтому ящик сверху поставили.       Ясно. Действительно, как бы я открыла, если бы был замок.       Пока мы шатались, начало светать. На улицах стало оживлённее, и я, словив пару не очень приятных взглядов, решила, что хватит прогулок. Рик мнение разделял. Я, правда, не представляла, как дойти обратно, но хорошо, когда рядом есть ребёнок, который поматерится, а потом поведёт по нужной дороге.       В одном из проулков я остановилась, зацепившись взглядом за низкий постамент и ветхую церквушку за ним. Этакое святилище-эконом: каменные стены с выщербинами, символы трёх Стен над входом, которые не меняли явно с создания этих самых Стен, низкий купол.       На постаменте стоял мужчина в тёмной длинной одежде. Он не размахивал руками, не взывал к небесам (мне казалось, что фанатики именно так делать и должны), а просто размеренно говорил, иногда помогая себе жестами и поднимая глаза поверх голов стоящих вокруг людей, будто обращаясь взглядом вдаль… Точнее, в грязно-жёлтую стену ближайшего здания, но подразумевалась, наверно, всё-таки далёкая даль.       Странно, но его монотонные действия вызывали желание постоять рядом. Каким-то спокойствием от них веяло, что ли. Рик одарил меня взглядом «Женщина, да ты серьёзно?», но послушно поплёлся следом.       Людей было много, но на глаз я определить не могла количество. Все выглядели потрёпанными, так что мы вписались хорошо. Я, пользуясь худым телосложением, подобралась ближе, вслушиваясь в речь стениста. Говорил он не о Стенах (неожиданно), а что-то о вере. Поскольку подоспела я куда-то к середине, смысл уловила не сразу. Да и сам священник привлёк внимание больше — вроде бы действовал успокаивающе, но при ближайшем рассмотрении в его говоре и выражении лица я иногда замечала что-то нервное, тяжёлое.       Отец часто говорил, что религия — это способ контролировать людей. Мама открещивалась от словесных баталий аргументом «Каждому своё». Я никогда в веру сильно не ударялась, в церкви всегда чувствовала себя неловко, потому что даже не знала, с какой стороны правильно креститься. Да и монологи отца, обращённые к маме (та обычно в это время самозабвенно готовила, и даже ядерный взрыв за окном её бы не отвлёк), несколько отбивали желание.       Но сейчас я понимала — вот и хорошо, что этот человек пытается взять под контроль других. Он говорит людям верить и не отчаиваться, он пытается взять под контроль их страх, который может вылиться в разбои, беспорядки, убийства. И голос у него иногда срывается, потому что ему тоже страшно — брать эту ответственность.       Обращение стениста закончилось, и люди начали расходиться в круги. Меня затянуло общим потоком в одно из колец, Рик забурчал где-то сзади, но тоже включился. Стоящая справа девушка как-то затейливо взяла меня под локоть, сплетая наши пальцы. Я постаралась убрать вежливое недоумение с лица и поспешно повторила «сплетение рук» с мужчиной слева.       Стенист ходил вокруг кругов, зачитывая что-то вроде молитвы — все повторяли окончания, склонив головы. Я старалась не путаться в словах и покосилась на девушку рядом — ну если я что-то кардинально сделаю не так, она ж заметит. Но та смотрела вперёд, и взгляд у неё был почти такой же, как у той женщины, которая приняла меня за Соню. Мне даже жутко стало — я побыстрее перевела взгляд на изображения Марии, Розы и Сины.       Я не буду молиться за Стены — от них мало что зависит. Их стойкость зависит от тех, кто их защищает. Поэтому я буду молиться за людей. За Легион Разведки. За командора Эрвина, капрала Леви, Ханжи, Эрена, за всех наших старожилов и новобранцев…       Я невольно улыбнулась. Какое интересное «наших». Учитывая, что я где-то у чёрта на куличиках вожу сектантские хороводы.       Всем мыслям сопутствовало странное осознание: если я сейчас во всеуслышанье заявлю, что молюсь вообще-то не стенам, а за жизни и поступки определённых людей, то стенист мне по голове священной книгой не надаёт. Потому что все здесь молятся за спасение, а к каким богам взывают — неважно. Я — к своим, потому что верю в их силы, пусть они не бессмертны и молниями с неба не бросаются. Люди здесь, наверно, к тому богу, который по местным легендам создал Стены…       Но едва ли они, выглядящие так, будто их через мясорубку жизни пропустило раз пять по кругу, не понимают, что стараниями этого бога Колоссальный гигант не заболеет резко топографическим кретинизмом и в трёх стенах не заблудится. И кто его тогда будет останавливать…       Девушка слева зажмурилась, я заметила слёзы у неё на щеках. Может, у неё кто-то жил в пределах Розы и не эвакуировался ещё? Или она просто боится, что опять начнётся голод и кого-нибудь из её семьи отправят на съедение титанам, как пять лет назад? Я сильнее сжала её пальцы, повернув к ней голову. Та ответила мутноватым взглядом. Мы не успели повторить последнее окончание молитвы именно в тот момент, когда стенист шёл мимо, прямо глядя на нас. Но ни замечания, ни укора в его взгляде не появилось. Он просто ободряюще сжал плечо девушки, проходя мимо.       Я проводила его взглядом, пытаясь сглотнуть ком в горле. Кажется, теперь мне будет очень сложно отзываться о стенистах в насмешливой форме.       Почти всю дорогу до нашего проулка мы с Риком шли молча. Тот только на выходе с площадки перед храмом пробормотал что-то вроде «На редкость адекватный мужик», но больше ни слова не сказал.       Стоило мне присесть на порожек нашего «ночевального» стойла, подоспел Сашин отец с указанием оперативно мотать в очередь за хлебом, а то можно на ближайшие сутки остаться голодными. Мои ноги предприняли попытку послать меня ко всем чертям, но Рик меня снова обматерил, пнул и потащил на центральную площадь. Я начинала думать, что именно такого человека мне всю жизнь не хватало — авось и по утрам начала бы бегать, и в отличницы выбилась бы.       — Я б тебя усыновила, если бы не существовала на правах материала для экспериментов.       — Че-го?       Я не стала уточнять, на само предложение усыновления он так отреагировал или не понял, что у меня за такое интересное положение в обществе.       Но стало даже как-то легче.       А потом я услышала собачий лай и имела глупость повернуться.       В проулке собаки рвали совсем маленькое голое тело. Прямо будто бы только нашли — ещё можно было различить ручки, ножки…       — Это же…       — Может быть, даже тот самый младенец. Я сегодня проходил мимо, заметил, что их в стойле всего трое, и спросил у мальчика, где их младенец. Он сказал, старшая сестра ночью придушила.       Улица закачалась.       — Даже не думай.       Улица встала на место. Под спокойным и требовательным взглядом Рика у меня даже подкатывающая тошнота затихла.       — Завязывай с этим. Мне за тебя хлеб не дадут.       До площади меня вели за ручку, как маленькую. Самые близкие к ней улицы были забиты людьми, так что это только помогло нам не потеряться. Конец очереди нашёлся с трудом, но в итоге мы в неё вклинились.       Было видно, как на другом конце площади несколько парней пинают мужчину, прижимающего к животу несколько буханок. Где-то рядом громко и визгливо орал ребёнок, а почти сразу за нами спорило двое женщин. В общем гуле причину было не разобрать. У стены дома сидела молодая встрёпанная женщина и, покачиваясь, что-то бормотала.       Мне стало не хватать воздуха.       — Ты в порядке? — с сомнением уточнил Рик.       Я решила послушаться его «Завязывай» и кивнула.       Солнце поднялось выше. Людей стало больше, хотя, казалось бы, куда уж. Пахло так, как могло пахнуть в толпе беженцев. Кто-то периодически ссорился, Рику отдавили ноги, пару раз в толпу вклинивались солдаты из полиции разнимать зашедшие далеко конфликты. Очередь приобрела совсем хаотический характер, поэтому спустя где-то час бессмысленного по факту стояния Рик сказал мне оставаться на месте, куда-то ушёл минут на двадцать, вернулся с парой ссадин на лице, но с хлебом.       Дорога обратно была ещё хуже. Площадь, оказывается, оцепили, сужая поток входящих на неё, поэтому на прилежащих улицах была совершенная жесть. То, что на площади, только раза в три хуже. Все эти звуки, запахи и общая картинка слились у меня в голове в один сплошной калейдоскоп грязных цветов. Пришла в себя я уже в каком-то проулке, по ощущениям выплёвывая внутренности.       — «Всё в порядке», — с грустной усмешкой передразнил меня Рик, бродящий относительно неподалёку. — Нда-а. Я, когда ещё мелкий был и с другими детьми жил на улице, всегда думал, глядя на таких, как ты — «не жилец». Вроде взрослая уже, но слабая. Ищи своих. Ищи, иначе ты не жилец.       Я опёрлась рукой на стену и выпрямилась. Организм истерически вопил о неполадках, меня серьёзно качало.       — Тогда… Это не я тебя спасла. Это ты меня спас. Если бы не ты, не знаю, что со мной было бы среди этого кошмара.       Рик вздохнул, поднырнув мне под руку.       — Выжить легче, если на тебе лежит ответственность за кого-то. Когда ты один, сдаться проще. Сдался — умер. А когда от тебя кто-то зависит, ты просто не можешь пустить всё на самотёк. Это нас обоих касается.       Не верилось, что мы знакомы всего сутки. Даже меньше.       Я перенесла часть веса на его плечо. Не очень хорошо, конечно, но иначе мы тут долго стоять будем.       — Я думаю, — не принимающим возражений тоном начал Рик, — имеет смысл сходить до военного штаба, раз мы здесь недале…       — Мари!       Я сначала не поняла, откуда голос, потому что поток людей по проулку сглаживал чувство направления.       — Эй, ты! — повторился крик. Мы с Риком завертели головами в разные стороны, но для меня это закончилось очередным приступом тошноты и объятиями со стеной.       — Мари, — сквозь людей я, наконец, разглядела нужного человека — к нам шёл Дитер. — Чёрт побери, это реально ты.       Я согнулась, потому что так тошнота уходила проще. В желудке не было уже совсем ничего, и от этого чувство казалось ещё более мерзким.       — Подожди, не умирай, я как раз уже здесь…       — Вы из Разведки? — с допросной интонацией перебил Рик.       — Ну да.       — Вы её знаете?       — А не похоже?       — Отведёте её теперь в штаб?       — Ну а что с ней делать?!       — Её потом на улицу не выкинут?       — Малец, ты какие-то странные вопросы задаёшь. Это наша кухарка.       — Прекрасно. Удачи, дорогая.       Я въехала очень поздно. Рика уже не было видно.       — Что… как… какого?! — я попыталась метнуться примерно следом, но от падения в грязь и под ноги людям меня спас Дитер. Заметив, как у него скривилось лицо, я обратила внимание и на повязку на руке.       — Прости…       — Кто этот мальчик?       — Я подобрала его за стеной. Он один…       — Не видел особой грусти у него на лице от расставания с тобой. Мы уезжаем отсюда через два часа, за это время тебе надо привестись в адекватный вид, а мне сделать ещё пару дел. Так что идём.       Сопротивляться не было ни сил, ни смысла. Дитер перекинул на перевязанную руку какой-то пакет, взял меня под локоть и повёл сквозь толпу. В голове наконец-то была пустота.