***
Честно говоря, я никогда не считала себя слишком любопытной. Когда влезала туда, куда не надо — делала это в гранях разумного (ну или хотя бы старалась). Но сейчас, чёрт побери, хотелось найти гранёный стакан и приложиться к двери, за которой говорили Ханжи и капрал! Что ж это такое, меня обсуждают, а мне поучаствовать не дают! Я смиренно отсиживалась на нижней ступеньке лестницы, строгала ногтем стык досок на стене и периодически покусывала костяшку указательного пальца. То ли действительно от стресса спасало, то ли самовнушение процветает. В этом доме пахло так же, как на чердаке на даче. Правда, у нас на чердаке помимо хламья из прошлого века возлежали ещё таёжные сугробы пыли, а тут её даже в воздухе не было видно. Хорошо всё-таки, что мы с отрядом Ханжи попозже подогнали… А то мне кладовок в замке хватило до конца жизни. Через некоторое время тоскливого созерцания чистейшего воздуха я задумалась над тем, что не могут меня обсуждать ну столько времени. Уж хоть что-то должны были решить! Я поднялась, потрясла затёкшей ногой, и под мелодично въедающееся в уши «скрип-скрап» потопала к столовой. Заходить как-то постеснялась, а вот прижаться ухом к стыку — нет. Дверь закрывалась неплотно, так что я даже смогла расслышать голоса… Прежде, чем мне навернули пенделя под зад. Так что я во всей своей раскоряченной красе влетела в столовую. — Она подслушивала, — с ангельским видом улыбаясь мне, поведала Нифа Ханжи и капралу. — Да ни слова ещё не успела! — раздосадованно прокряхтела я. — Но сам факт! — поучительно отозвалась Нифа, скрываясь в коридоре. Ханжи, сидящая за столом, длинно вздохнула. — Подслушиваешь разговоры. И ещё ругаешься, что мы тебе не верим. — Да больно нужны мне ваши разговоры… — Мари, давай ещё раз серьёзно — ты и сама знаешь, что наши опасения не безосновательны. И по-хорошему ты должна была познакомиться с Военполом даже ближе, чем с нами. Я смиренно вздохнула и встала. Сделала пару шагов к столу, где сидели Зоэ и капрал, но близко подходить не стала. Вид у них был утомлённый, но глаза смотрели сухо и остро. Ощущалось, что я сейчас так, крохотный камушек в сапоге на фоне остальных проблем, которые можно сравнить с неисправным в хламину приводом и толпой титанов, прущих прямо на тебя, но как раз такие мелочи в ключевые моменты вызывают желание убивать. Вряд ли, конечно, этот негатив направлен прямо лично на меня — скорее на ситуацию. Надо просто конструктивно ответить на вопросы. Я сложила руки за спиной и неловко качнулась с пяток на носки, пытаясь придумать, как хотя бы временно на моём вопросе поставить точку, чтобы и им, и мне уже наконец стало легче. — Я понимаю ваши сомнения насчёт того, человек ли я. Но почему вы сомневаетесь в моей преданности Разведке? Леви посмотрел на меня с некоторой вопросительностью — мол, а в чём проблема, были особые поводы для доверия? — Я никогда не пыталась настойчиво выведать больше, чем мне показывают. Ладно, за исключением этого случая. Никогда не имела никаких связей с Райнером и Бертом, с Имир, а Энни и вовсе видела раз в жизни. Как вообще я могу помогать вашим врагам? После того, как разбирала привезённые с экспедиции трупы. Трупы людей, с которыми жила под одной крышей почти месяц, — звучало ровно и сухо. Так, как надо. Я сглотнула, стараясь не выпускать лишних эмоций, хотя, конечно, трудно заставить не кровить старую рану, когда только что хорошенько её копнул. — Я… я ведь хожу в рубашке Петры. Она облила меня чернилами перед экспедицией и одолжила… — Я глубоко вдохнула. — А потом уже некому было вернуть. — Без слёз, пожалуйста, — устало прервал Леви, явно почуяв, в какую сторону меня клонит. — Иди сюда. Сядь. Я послушалась. — Теперь ближе к делу — лично мне вообще плевать, скрываешь ты что-то или нет. В крайнем случае я тебя убью и всё, — беззлобно, вообще без эмоций продолжил капрал. Просто как факт: надо будет — убью. — Что касается остального — ты слабая. Мы в шатком положении, и в любой момент может возникнуть ситуация, когда придётся пешком топать посреди ночи километров сорок по лесу. И если на десятом ты начнёшь задыхаться и валиться в кусты, тебя придётся в этих же кустах и оставить. Это как раз именно то, что я уже предполагала, и почему сомневалась в рациональности моего приезда сюда. С другой стороны — можно подумать, под пытками у полиции лучше. — Нам с тобой некогда возиться, — заключил Леви. — Делай, что хочешь. Наворачивай круги тут вдоль забора целыми днями, проси остальных, может, помогут чем. Будешь полной размазнёй — твои проблемы. — Хорошо. — И имей ввиду — это не глупости или пустые меры предосторожности. Наше положение оставляет желать лучшего, а ты одно из наших слабых мест. Если тебя схватят и вытрясут то, что мы приволокли тебя из-за стен, а потом это скрывали… — А они вытрясут… — вздохнула Ханжи. Я закивала. Леви не стал договаривать и указал взглядом на дверь. Я коротко посмотрела на Зоэ, уточняя, что она больше ничего не хочет сказать, и вышла.***
Разбудил меня пинок в бок. Правда, я была настолько уставшей от нервно-бессонной ночи, что даже задумалась, реагировать или нет. — Хм, — удивлённо произнесли сверху. — Мари, а что ты тут делаешь? Я приоткрыла глаза, глядя на немного растрёпанную Нифу и Кейджи чуть позади неё. — Пыталась спать… Солдаты исследовательского отдела были совершенно не удивлены. Помнится, для них это было нормально — спать где попало. А у меня, похоже, в последнее время почти получилось перенять эту мучительную привычку насовсем. — Мне казалось, на чердаке хватает места, чтобы уложить человек двадцать, — заметил Моблит, легко перепрыгивая мои ноги, лежащие поперёк прохода. — По-твоему, я должна была посреди ночи влезть на чердак, полный спящих солдат, по скрипучему полу протащить туда матрас и искать себе местечко? Моблит призадумался на секунду и оценочно кивнул: — Аргумент засчитан. Если не выспалась, можешь лечь пока в нашей комнате — до обеда всё равно не понадобишься. — Я могу приготовить завтрак! — самоотверженно заявила я. — Не-еее-ет, нет, нет, нет, спасибо! — на два голоса заотказывались Нифа с Кейджи. Впервые в этом мире моё неумение готовить так сыграло на руку. Хотя к обеду я решила всё же порадовать всех очередным кулинарным кошмаром — раз уж приехала, буду выполнять прямые обязанности. Сюрприз с моим появлением вызвал весьма прозаичную реакцию. Жан, видимо, краем глаза заметил меня на кухне и выдал: — Каролайн, вот мне уже твоя Маша приглючилась… — Да чего тебе-то, ладно бы мне… — отозвалась Мина. — Знаешь, если она видится тебе, то стоит задуматься! — фыркнул явно Конни. — Да потому что кто-то мне все уши прожуж… — возмущённо начал было Жан, но на этом моменте я выглянула сама. — Привет. Я не глюк. Я косяк. Теперь с вами буду. Не изменившись в лице, Кирштайн заключил: — О. Прекрасно. Теперь на одного дежурного больше. Махнёмся сменами?***
Спустя пару дней Ханжи решила начинать тренировки Эрена, завершив исследование местности и подобрав подходящий полигон. В доме стало непривычно тихо — почти все уехали с ними. И в тот самый момент, когда оставшиеся во временном штабе солдаты и я мирно отдыхали, наслаждаясь тишиной и покоем загородного домишки, мою светлую голову посетила гениальная мысль: — Кирштайн, а дай мне урок самообороны? Жан вздохнул — слышал, как Моблит ругает за то, что не тренируюсь с должным усердием, и сразу просёк, что я в добрейших интонациях подчистую вынесу ему мозг, если он не поспособствует моему обучению. — Мне интересно — почему именно я стал твоей жертвой, а? Я развела руками — нет, ну я забрала твои утренние кухонные смены, чтобы ты поспал, или что? — и хорошо поставленным в детстве голосом попрошайки затянула: — Ну Жа-ан, ну покажи мне один ма-аленький приёмчик, всё равно ни черта не делаем! Через три минуты моих уговоров мы уже разминались на улице. Но в итоге тренировать меня оказалось опасно для жизни. Для моей, в смысле. Поэтому Жана я заволокла в спальню (в прямом смысле заволокла, он очень сопротивлялся). До самого обеда оттуда слышались охи, вздохи, стоны, иногда крики, грохота много… и это учитывая, что ронять друг друга мы старались исключительно на матрасы. К обеду пришла оставленная дежурить Нифа и вежливо попросила нас заниматься такими делами немного потише. Притом по лицу было понятно — нифига не на рукопашку она подумала. И наш слитный вопль «Я-с-ней-я-с-ним?!» сильно дело не исправил. Примерно так и закончилось моё знакомство с рукопашным боем, но им я решила не ограничиваться. — А можно мне поучиться стрелять из ружья? — поинтересовалась я на следующий день. Жан предусмотрительно исчез из поля зрения. — Зачем тебе-то? — фыркнул оставшийся в убежище Кейджи. — Можно подумать, тебе придётся… — Ну, знаешь ли! Может, против титанов я полный ноль, но потенциальные конфликты у нас с людьми! А уж люди не титаны. Понятное дело, что из меня за день не сделать Микасу, но я не хочу стоять столбом, если нам ночью вдруг вынесет дверь Военная полиция! — То есть, ты собралась в замкнутом пространстве палить из ружья? В темноте? С опытом в один день? — донёсся откуда-то голос Жана. — Ради бога, лучше стой столбом! Очень тебя прошу! — Ну, если хочешь, я научу тебя стрелять, — высунулась с кухни Саша. — Правда, найти бы ещё, по чему…***
— Значит, вот это спусковой крючок, на него надо жать… — Гениально! — Но с крючком подожди, он у нас нетугой совсем… Сейчас наклони ствол вперёд… должно щёлкнуть… Бабахнуло. — Эй! — возмущённо подпрыгнул Жан. Пуля просвистела у него над головой. — Пол метра ниже, и ты попала бы в сердце! — оптимистично поздравила меня Саша. — Пробуем ещё раз? — На Жане? — наивно удивилась я. — Только попробуй! — угрожающе начал тот приподниматься с крыльца. Мы с Сашей спешно перекочевали подальше к деревьям: кажется, дома удивились, какого чёрта появилась в двери дыра. — Не нажимай курок сразу, прицелься, — пояснила Саша, глядя, как я перезаряжаю ружьё. — Там вот в прицеле та железячечка должна быть ровно посередине между двумя другими… — Угум. — Я направила дуло на ствол дерева. Та-ак… — Ты целишься на полтора метра выше, чем нужно… — заметила Браус. — Как ты догадалась? — повернулась к ней я. Палец на спусковом крючке дёрнулся… Бабах! — Эй! — донеслось из кустов рядом с деревом. — А в другом месте можно? Тут вообще-то люди важными делами занимаются… Саша подхватила меня под руку и решительно потащила обратно в сторону дома. — Да что ж у нас везде сплошной туалет… Конни, ты вообще на вышке должен сидеть! И я же сказала целиться, а не палить без разбору! — Оно само… — Вернулись тратить патроны на крушение имущества? — поинтересовался Жан, дальновидно скрывшись в стенах дома, но всё же наблюдая из окна. — Кейджи там начинает подозревать, что вы не по кустам палите. Бабах! — Маша! — возмущённо обернулась ко мне Саша. — Попала! — довольно ткнула я пальцем. Жан вытянулся из окна, чтобы посмотреть. — Это же наше ведро… — Ведро-о? — протянули за дверью. — Наше единственное ведро… — с драматичным надрывом покивал Жан. Ну хотя бы целиться я научилась. — Бежим! — мертвенно побледнела Саша, но дверь уже открылась. Бабах! Пуля врезалась в косяк. В косяк, за который держался рукой Кейджи. — Оно с-само… — слабым голосом выдавила я, потому что на самом деле никуда уже не целилась и нажала случайно. Примерно так и закончилось моё знакомство с огнестрельным оружием — его просто отобрали и больше не подпускали ни на шаг. Через пару дней мне опять было сильно нечем заняться: Моблит, которого оставили с каким-то отчётом для Эрвина, ещё за завтраком пригрозил мне анализом крови, если буду мешать, Армин весь при делах изучал материалы с экспериментов, Хистория сидела на сторожевой башне аки принцесса и была не предрасположена к общению, сенсей-Жан и остальная компания сторожили на полигоне подопытного Эрена, а Мина вознамерилась отоспаться. Наивная. Я училась кататься на лошадке. О-о, как много мата и синяков подразумевает это простое занятие! Когда я наконец упала («наконец» — словечко Каролайн) в репейник, мы прекратили заниматься заведомо безнадёжным делом и устроили войну репейными колючками. Да, мы скрываемся от Военной полиции, в стране голод-смерть-разруха, я безнадёжно-бездарное звено всей нашей компании, но мы будем кидаться колючками. Нет, ну если всё время только и думать о проблемах с полицией и властью, то так и свихнуться недолго, серьёзно. Кто бы мог подумать, что если мы через окно засыпем колючками безобидного Армина, то он решит ответить? И всё бы хорошо… да только реакция у него оказалась значительно получше моей. Три года военной подготовки о себе дали знать. Бил прицельно, боезапас экономил, почти не пострадал и, похоже, даже не прекратил просмотр бумаг с опытами. Дальше стало веселее — подключился Моблит. Вышел на крыльцо, посозерцал круговорот колючек из окна на улицу и пригрозил вставить пизд… короче, покарать, если дальше будем страдать ерундой и вести себя, как дети. Я показала ему язык и кинула в него злополучным ведром. На вопрос «Какого чёрта?» очевидным тоном пояснила, что это вариант для взрослых. Это ведро потом побывало у меня на голове, но подробности такового крайне неприятного момента можно и пропустить. Приятность же была в том, что я в это время вслепую напихала Моблиту колючек в штаны. Перед обедом все коллективно отдыхали душой и материли не политику, а меня, потому что стриглись — в волосах колючки застревали намертво. Моблит не просто так клял меня потом ещё несколько дней… ему-то стричь пришлось не голову. Честно говоря, мне даже стыдно стало. А потом он без особой надобности обкромсал меня под кудрявого мальчика, и перестало. Армин, в свою очередь, трагически лишился каре. Но ему и с короткими волосами вполне зашло, только Мина меня взглядом распилила вдоль, поперёк и узорчиком — видите ли, в канон я влезла. Господи, даже причёску кому-то поменять нельзя, что ж это такое! Изменения в имидже ни на кого особого впечатления не произвели: Эрен ничего не заметил и сходу упал мордой в подушку, старшим было не до этого, Жан после разъяснений Мины что-то там бурчал про то, что меня надо связывать, уезжая, и разве что Микаса на ужине вклинила свой стул между мной и Армином.***
Мне снилось: я просыпаюсь в какой-то вязкой жидкости, стянутая жгутами, ничего не вижу и не слышу, вокруг горячо. Я начинаю биться в путах, в панике пытаюсь вдохнуть, обжигаю язык, носоглотку, пищевод, и жидкость забивается мне в желудок и в лёгкие. Я беззвучно кричу, бессильно бьюсь, чувствуя, что мне не спастись, я умру. Снова бессмысленно пытаюсь вдохнуть, вцепляюсь себе в горло, сквозь жжение ощущаю новый прилив боли — кажется, ломаю ногти и раздираю себе кожу на шее. Потом что-то меняется. В голове становится пусто и светло. Жжение уходит, жгуты держат тело, но это не кажется чем-то странным, словно они — привычная часть моего тела. Дышать больше не нужно. Все чувства притупляются, и в голову медленно, словно по капле, проникают тихие и размеренные мысли. Даже не мысли, образы, которые ведут тебя… Я распахнула глаза. Потолок затанцевал разноцветными пятнами. — Блять. — Ровно и в полный голос вырвалось у меня. Жгло от затылка до копчика, раскатываясь огненными отголосками на плечи и лопатки. — Кошмары снятся? — прошептали рядом. Я сглотнула и несколько раз осторожно вдохнула и выдохнула, пытаясь выгнать замешательство и остатки подсознательного страха из себя. — Эй? — тихо прозвучало рядом. — Ты чего не спишь? — еле слышно удивилась я, поворачиваясь к Мине. Потом до меня дошло — сидит же рядом в обнимку с ружьём, а значит, дежурит. — Ты в порядке? — Мина сползла со своей табуретки ко мне на матрас. — Хочешь поговорить? Я растерялась. — Э-э, о чём? Мина фыркнула. — Ты казалась испуганной. — Да какой только ереси не приснится из-за этого всего… — Я села и потёрла глаза. — Аж сон убежал. Испугался и смотал, паскуда. — Ясно. — Мина придвинулась и стырила кусок одеяла. — О-о, тепло. Ну что, ночь, деревенский домик, самое время поболтать на какие-нибудь женские темы? С сестрой мы в таких случаях обсуждали лифчики и мальчиков, но в данном случае как-то неактуально что ли… — Какие? — Ну-у, ты как-то упоминала, что тебе нравятся светлые волосы. Это типа обсуждение причёсок? Хотя лучше, чем пытаться вспомнить образы из сна. — Ну… да. Светлые волосы мне нравятся. Честно говоря, все блондины вызывают какую-то… тёплую и лёгкую ассоциацию. У меня мама была светловолосая. Я из детства очень мало помню, но один момент с ней хорошо. Я сидела на диване где-то не дома, напротив окна, и была солнечная погода. Мама подошла ко мне, наклонилась, упираясь руками в колени. Солнце её подсвечивало сзади. И каре такое… полукругом… Не знаю. Будто она была ангелом. — Была? — заметила Мина. — Была, — подтвердила я. — Ты же вроде говорила, что у тебя мать что-то преподаёт… Я слегка поёрзала. И врать нехорошо, и как бы тема ни о чём и копать её незачем. — Ну я это... типа приёмный ребёнок. Только не драматизируй, ага? У Мины лицо начало меняться подозрительно в сторону «Бедная девочка, за что ж тебя так судьба наказала». Мне осталось только закатить глаза. — Как бы да. Но сложилось у меня всё хорошо. Меня взяла к себе одноклассница отца, они дружили. Ко всему прочему, детство до шести лет я почти не помню и травм не имею. За исключением недавнополученных… — Подожди, у тебя психологический блок что ли? — Мина умудрилась засуетиться даже на крохотном пятачке матраса. — Это не травма, по-твоему? — Я понятия не имею, что такое психологический блок, — доверительно сообщила я, начиная подпаниковывать. — И если тебя это успокоит, я знаю, что тогда произошло. Просто не помню. Как из книжки по истории: читала, что Пётр Первый построил Питер, но вживую, однако, не наблюдала. — Но это плохо. Ты можешь не помнить… какие-то важные вещи… Вплоть до того, что ты не сможешь выходить на контакт с парнями, потому что тебя, например, насиловал отец. На несколько секунд повисла драматичная пауза… — Да ты с дуба рухнула, Каролайн?! — задушенно гаркнула я. — Мои родители были вполне адекватными, за исключением того, что отец был шизофреником с периодическими… как их… ну начинались у него сдвиги. В итоге он в один такой сдвиг… ну, ударил мою мать. А она об батарею. Но меня они любили, на мне это вообще никак не отразилось… — Кто ещё тут откуда рухнул! — зашипела Мина. — Как такое может не отразиться?! Как они тебя так любили, что… что?! — Да, отец-наследственный-шизофреник убил матушку и повесился. — Твою. Мать. Маша. — Вообще-то это реально может казаться чем-то диким, но у меня отчётливое восприятие произошедшего… как вот с телепердачи. Я не помню. Ничего. Вообще. Когда мне об этом рассказали в двенадцать лет, я тоже вспомнить не смогла. Я пыталась. Мне не больно, не страшно, я просто и спокойно воспринимаю эту информацию. Мина протяжно выдохнула, почти со стоном. — Я похожа на человека, у которого было тяжёлое детство? — уже не зная, какие аргументы приводить, спросила я. — Я больная на голову, седая, боюсь брака? Если мой психологический блок — просто беспамятство, то какой смысл вот так вот это воспринимать? Единственная моя проблема в том, что я шрамы на спине не могу вспомнить. Понятия не имею, откуда они взялись. И то — спокойно с этим живу. — Ну вообще-то ты седая… — обстоятельно начала Мина. — Эй, голубки! — прохладно прошелестело неподалёку, и Жан заворочался под одеялом. — То есть голубушки! Затихните уже, спать невозможно! — Кирштайн, у нас важный… кхм-м, разговор! — поперхнувшись от удивления, отрезала Мина. — А может… — хотела было предложить я, но Жан не дал договорить: — Почему тогда вы разговариваете в полной спальне посреди ночи? —…ляжем спать? — настойчиво дёрнула я Мину за хвост. — Да неважно! — огрызнулась та на Жана и шикнула уже мне: — Я же не усну теперь! — Перевозбудилась? — с ехидцей донеслось от Жана. Так, кажется, я чего-то не знаю. Нет, слышала, конечно, весёлые истории о том, что во времена кадетства и девочки, и мальчики как только не развлекаются в полных спальнях в силу возраста… — Кир-рр-рштайн! — Мина с рыком запустила в него подушкой. — У кого что болит, раз на то пошло! Я натянула одеяло и громко захрапела, решив, что показательный пример как-то сдвинет дело. — Нечего тут раскидываться! — поучительно пробормотал Жан. — Подушка теперь останется у меня! Не сдвинул. — Что-о? — почти в полный голос возмутилась Мина. — А ну вернул! Я, тщательно маскируя смех под храп, некоторое время наблюдала за их потасовкой. Подушка успела попутешествовать по обеим постелям сражающихся в её честь и улетела… к Конни. — Э? — подорвался тот. — Э-э?! — увидел Мину, сидящую на Жане и активно пытающуюся его задушить. Хотя в темноте он не смог всё так достоверно разглядеть, да. — Фигасе у нас новости какие! Ребят, ну если прям приспичило, хоть бы вышли в коридор! Голубки-и… — Маша, не храпи-и-и! — потыкала меня Саша ногой в бок. — С ума сошёл?! — в один голос рявкнули Мина с Жаном, синхронно оборачиваясь к Конни, чем вызвали у меня новый приступ истеричного храпа. Сашу, похоже, ни крики, ни шум от потасовки не смущали — только я. — Ладно, в коридоре может услышать капрал! — развёл руками Конни. — Но есть же кухня, там замечательный стол, в конце-то концов, ну не здесь же… — Кухня-я… — мечтательно протянула во сне Саша. Кто о чём, ей-богу, кто о чём… — Что-о-о?! — опять одновременно взвыли Мина и Жан. Я перестала храпеть и откровенно расхохоталась в матрас. — Маша?.. — похоже, Саша соизволила немного пробудиться и заплетающимся языком выдала: — Ты что — плачешь? Маша, ты что, расстроилась, что тебе ужина не досталось?.. — Пойду выброшусь из окна! — решительно заявила я, вскакивая — сдерживаться сил больше не было, меня прямо всю трясло от хохота. Едва не задыхаясь, я рванула к двери, чтобы отсмеяться уже в коридоре… — Маша, нет! — спросоня не понявшая мою шутку Саша героически прыгнула на меня, чтобы удержать от этого ужасного поступка. Мы завалились на постель Армина, хотя и не прицельно на него. Где-то позади гавкались Мина, Жан и Конни. Последний притом уже завуалированно расписывал плюсы занятий сексом на природе. «Во-первых, свежий воздух способствует настрою, во-вторых, не мешаете, мать вашу, спящим…». — Девочки, а вы что тут делаете? — хлопая сонными глазами, предельно вежливо спросил нас Армин. На лице у него, правда, читалось желание всех послать, но тон оставался максимально спокойным. Саша, носом ткнувшаяся мне в грудь, что-то невнятно пробурчала в ответ и… засопела. Как младенец. Видимо, этакое моё спасение отняло у неё все силы. — Армин, а ты такой милый, когда спишь, — сквозь смех поделилась я, подпирая голову рукой. — Мы не удержались, решили рядом прилечь. Ты не стесняйся — засыпай! Армин немного выпал в осадок от подобных объяснений и повернул голову в сторону спорящей троицы. — Просто Жан перевозбудился, спёр у Мины подушку, которой они… в итоге сейчас… бьют Конни?.. — несильно парясь насчёт причинно-следственных связей, пояснила я. — Кухня-я… — согласно выдохнула Саша. — А НУ ВСЕМ ЛЕЧЬ! — мощно пронеслось по спальне. Из дальнего угла поднялась Микаса, на фоне окна выглядящая чуть ли не демонически. Все затихли. Я от страха придвинулась к Армину, обняла его и натянула на нас с Сашей одеяло. Авось не заметят. Армин покрылся краской от корней волос до ворота рубашки. Да, иногда я веду себя странно. Иногда. Ага. — Вы что устроили? — негодуя, осведомилась Микаса. — Эрену нужен отдых, а вы тут ржёте полночи! НЕ ЗАМЕТИЛА. Эрен, кстати, за всё это время даже бровью не повёл. Хотя его «ТАТАКАЭ» тут вписалось бы — вон как эти друзья-товарищи за подушку воюют. — Живо — спать — всем! — с убедительностью отбойного молотка приказала Микаса, возвращаясь на своё место. — Ч-чёрт… — Я тоскливо посмотрела на Армина, который, похоже, был серьёзно растерян из-за нашего резкого соседства. Однако, впервые я запрыгнула в постель к парню. Ладно, главное — вести себя уверенно. Поэтому я уверенно посоветовала ему пойти лечь спать на мою или Сашину постель, поскольку Браус во сне меня пламенно обняла, вероятно, приняв за большую мясную рульку, и сдвинуть её сейчас было нереально.***
В рамках своего «повышения жизнеспособности» я бегала по утрам. Специально просила дежурных с утра ткнуть и меня заодно, наматывала пару десятков кругов по периметру и шла им помогать. Но был один существенный минус — стоило сойти с тропинки, ноги становились мокрыми по колено и начинали скользить по траве. Сильно скользить. К такой мысли я пришла, знатно наеб… навернувшись в лопухи. Ногу прострелило, кузнечики настороженно притихли, вверх взметнулись облачка одуванчиковых семян. — Бр-р-р. — Я села, поёжилась, стряхнула с ладони слизняка и потёрла лодыжку. Вздохнула и принялась медитировать на пробуждающуюся природу — чтобы не материть… Рядом что-то назойливо застрекотало. Я скосила глаза — в паре метров от меня на мясистом листе восседал кузнечик и заливался аки бюджетный соловей. В детстве в деревне я часто развлекалась отловом особо звонких кузнецов на слух, и инстинкт охотника прям взыграл от того, как этот напрашивался. Решив дать передых ноге, я тихонько переползла в его сторону, прицелилась и быстро схлопнула ладони лодочкой. Да, маяться фигнёй у меня всегда получалось лучше, чем заниматься делом. — Ты в порядке? Я обернулась — меня окликнул Армин. — Да вот кузнечика поймала. Прозвучало, как диагноз из категории «Отнюдь не в порядке». Несколько секунд Армин молчал, глядя так, будто вопрос «Ты головой ударилась?» не прозвучал только из вежливости, но потом его лицо смягчилось, стало прямо-таки тем самым «одуванчиковым», которое в последнее время мелькало всё реже. — На слух? — Ага. — Я встала, подошла ближе и немного приоткрыла ладони, протягивая находку Армину. — Огромный! Никогда таких не видела! — Это не кузнечик, — заметил Арлерт, заглядывая в узкий просвет. Насекомое тут же надумало смотаться, подпрыгнуло, но было перехвачено Армином. — Это саранча. — Да? — глядя на его руки, тоже сложенные закрытой лодочкой, протянула я. — Но саранча же жёлтая. — И зелёная бывает, — пожал плечами Армин. — Надеюсь, её тут немного. Только испорченных посевов местным и не хватает… — Он попытался вернуть находку мне, но мелкий вредитель явно вознамерился вырваться на свободу. Ловили мы его в четыре руки, я даже пальцы Армину об плечо отбила, но насекомое всё равно смоталось. — Ты бегаешь? — Падаю, — коротко и ясно обрисовала я картину. — Хорошо, хоть не морально. А к тебе на башню влезть можно? Армин снова пожал плечами. — Почему нет. Башня башней была только на словах. Сверху просматривалось всё весьма посредственно, но это уже было неким разнообразием среди постоянных дел дома и пробежек по утрам. Была в этой штуке какая-то романтика. По крайней мере, на фоне кухни, в которой я почти жила месяц. Я залезла на оградку верхней площадки, словила опасливый взгляд Армина и похвасталась: — А я однажды бабочку вырастила. — В смысле из гусеницы? — Ага. Мне было лет восемь. Мама в огороде нашла огромную гусеницу, у которой из головы вылезали два ярко-рыжих рога, если я тыкала длинное пятнистое тельце палочкой. Мама посадила гусеницу в банку, напихала туда укропа и накрыла марлей. Спустя неделю-две гусеница окуклилась, ещё через месяц вылупилась. Я никогда таких бабочек не видела. Больших, в смысле… узор был несложный… но она была просто огромная, даже для меня взрослой… Я помолчала, болтая ногами и вспоминая это жёлтое чудо с двумя тёмными пятнышками внизу крыльев. — Бабочка потом жила у нас дома. Ела сахар, разведённый водой. А я так радовалась — домашняя бабочка. Животные меня не любят, а эта… не боялась сидеть на руках. — Почему-то в груди зашевелилось то старое чувство детского восторга, когда бабочка садилась на костяшку указательного пальца, открывала-закрывала крылья, не улетая. — Потом она как-то залипла крылом в этом сахаре и длинно порвала, прямо посередине. Не могла взлететь. Билась на полу, прямо слышны были хлопки крыла о дерево… я тогда весь вечер прорыдала над ней. Сейчас уже так подумаешь — а чего рыдала-то? Тоже мне, горе… Я передёрнула плечами. Если вспомнить — я сквозь слёзы умоляла её умереть. Сидела на коленях перед бьющейся на полу бабочкой и просила: «Умри, умри, пожалуйста». Брала осторожно за крылья, подносила к сахару, смотрела, как вытягивается длинный тоненький хоботок, чтобы поесть… складывала в коробочку, чтобы она по полу не металась… Я отвернулась, чтобы Армин не видел моих глаз, хотя он по голосу, наверно, и так понял. Я чувствовала себя странно. Снова слышала пустые хлопки крыла о пол. — И она умерла? — А? — Бабочка. Я потёрла переносицу. — Не… не помню. Кажется, через несколько дней. Может, сестра её случайно раздавила… — В голове было глухо. Я смутно покопалась в памяти. — Она не влезала в спичечный коробок, я сама сделала ей гробик из картона, завернула в тряпочку, закопала под деревом… тогда уже не плакала… Наверно, я думала, что раз она не может взлететь, то и жить ей незачем. Только страдает зря. А сил убить не было. — Просто бабочку? Я кинула на Армина короткий взгляд. Словила ответный, хотя до этого он смотрел на дорогу, уходящую за холм и за лес. — А что в этом такого? Армин перевёл взгляд обратно на дорогу. — Жалость принято считать слабостью. А сила сейчас ценится выше всего, и редко можно услышать подобные рассказы… так открыто. Думаю, способность сочувствовать и сожалеть о самых ничтожных тоже стоило бы считать большой ценностью. Я честно попыталась уловить мысль и привязать её к тому, что рассказала до этого, и в итоге затупила вместо содержательного ответа. Армин помолчал и добавил, снова посмотрев на меня: — Но лучше, когда и то, и другое есть в человеке одновременно. — Ты хочешь сказать, что я, конечно, молодец… но должна стать сильнее? — постигло меня смутное предположение. Похоже, правильное — Армин слегка улыбнулся. — В этом мы с тобой похожи.