Лунный цветок

— Что это все значит?! — верховный бог переводил взгляд от Мевис к Зерефу и обратно, хмуря брови и вовсе не скрывая своего скверного настроения. Погода в мире смертных тут же испортилась. Хлынул дождь, и веселье, тут же прекратилось, а смертные стали разбегаться по домам, боясь намокнуть. Ветер усилился, пара вспышек молнии и раскат грома оповестили округу о приближении грозы. Зереф понимал, что наказания им не избежать, но, в отличие от него, темного божества, что постоянно проделывал нечто подобное, для Мевис наказание будет куда хуже. Он это прекрасно понимал, и ему не хотелось портить репутацию сестры в глазах родителей. Выйдя вперед, он загородил собой блондинку и, тяжело вдохнув, произнес: — Это была моя идея, Мевис тут ни при чем. Она была под моим заклятием, если хочешь кого-то наказать отец, то пусть это буду я, — он не стал преклонять колено пред тетей и отцом, оставшись стоять все так же неподвижно, лишь взгляд его смотрел куда-то под ноги. Амила, схватив дочь за руку повела ее в покои, не сказав ни слова, а вот Зерефу повезло куда меньше. Он ждал своего наказания, никак не рассчитывая на милость, но случившееся повергло юного бога в шок. Он уже привык, к тому, что рассчитывать на милость отца ему не приходилось, и стоило их взглядам встретиться, как в отражении глаз Драгнила верховный бог видел свою потерянную любовь и первую женщину, что покорила его сердце — мать Зерефа, Алессию Прекрасную. Пытаясь прогнать прочь наваждение, верховный бог отвел взгляд от сына и, кашлянув пару раз, совершил в первый раз в бесконечной жизни поступок, который до тех пор считал слабостью. — Идем — только и произнес он вслух и кивком указал темному божеству на дверь, что вела в зал героев. Зереф неуверенно поплелся следом, ступая так аккуратно, словно верховная цитадель Вейлеона в любой момент может сорваться вниз и упасть на головы смертным. В зале героев, как обычно, было тихо и очень спокойно. В нем было полно постаментов, на которых лежали священные оружия разных времен, принадлежавшие богам и смертным, что имели смелость бросить богам вызов. — Зачем ты привел меня сюда? — Зереф остановился на пороге, не собираясь идти дальше. Он смотрел на отца с нескрываемым удивлением. — Тебе пора выбрать священное оружие. Раз ты так часто посещаешь мир смертных, я не могу позволить тебе спускаться на землю без защиты, все же ты мой сын. — В чем подвох? — скривив губы и облокотившись плечом о косяк огромных врат, что вели в зал героев, Зереф скрестил руки на груди и недоверчиво смотрел на верховного бога, желая понять его мотивы. — Нет никакого подвоха, я просто подумал, что ты уже достоин. — Достоин? Не смешите меня, отец, я всегда был недостоин и остаюсь недостойным, хватит лжи и притворства. Просто скажи, почему сейчас? — Мевис привязалась к тебе. Так как ты ее старший брат, ты должен защищать ее. — Так вот, в чем причина, да? Все дело в Мевис? А если убьют меня, вы расстроитесь? Вы будете оплакивать меня, если какому-либо смертному взбредет в голову убить темное божество? — терпению верховного бога наступил конец. Подойдя к своему сыну, он прижал того к стенке за горло и, глядя прямо в глаза, произнес: — Запомни, на тебя мне не плевать, но Мевис, мне дороже. Если с ней что-то случится по твоей вине, я сам лишу тебя бессмертия, а затем и жизни, ты все понял, Зереф? — Яснее некуда, — прохрипел Зереф, и верховный бог отпустил мальчишку, затем протянул ему темный посох, что все время был в его руках. — Это будет твоим священным оружием. Все, что нужно сейчас, — это чтобы ты впустил в это копье немного своей ауры, и тогда посох навсегда станет твоим. — Чей он был… смертного, что пас овец? — продолжал издеваться Драгнил, бросая колкости без страха получить серьезное наказание. — Нет, ранее он принадлежал твоей матери… это ее посох, — кривая ухмылка сползла с лица темного божества, он взял посох в руки и стал рассматривать его с нескрываемым восторгом. — Это оружие мамы? — он все еще не верил в то, что держит в руках посох, который некогда принадлежал его матери. — Да, и вот что еще, — верховный бог замер на пороге зала и, оглянувшись, усмехнулся. — Будь осторожен, мир людей, опасен для нас.