Звёздочка.

Падме готовилась к выступлению в Сенате, стоя посередине покоев Палпатина, ожидая, пока девушки закончат её облачение. На лицо лёг последний мазок макияжа — и девушка вгляделась в отражение. — Ваше величество, к вам просится Энакин Скайуокер. Сказал — попрощатся, — тихо приблизилась Сафия. Карие глаза повелительницы задумчиво скользнули по расстроенному лицу двойника. — Хорошо, позовите его. Она смотрела на выпрямившегося мальчишку, облачённого в рубашку по плечу, внутренне скривившись, что не догадалась свозить Энакина к портному и одеть, как следовало, и светлую тунику, принятую в Ордене. Мальчуган улыбался во весь рот. — Я же говорил, что стану джедаем! — ребёнок одёрнул полу туники, застеснявшись: — Ты рада? Падме внезапно вспомнила, какой жизнью жил этот ребёнок, как ему важно сейчас ощутить поддержку и надежду, подав молчаливый знак служанкам, чтобы покинули её, оставив наедине с татуинским найдёнышем джедаев. — Ты вновь грустная, — Энакин потерял свою улыбку, заглянув в тёмные глаза своего первого друга из вновь обретённых. Его рука потянулась к подвеске, когда девушка опустилась на уровень его глаз, пусть для этого пришлось практически встать на колени. — Мне нечему радоваться, Эни. Вот только, если за тебя. Ты все проверки прошёл? Всё хорошо? — девушка пересилила свою апатию, заглянув в глаза мальчика, улыбнувшись. Скайуокер кивнул, перекатив в пальцах длинную подвеску, но взгляд отвёл. — Эй! Я тут, Эни! Что случилось? Голубые глаза взглянули на Амидалу, и она поняла, что же не мог озвучить ребёнок. — Я поняла. Поняла, конечно же. Я всё сделаю, как только с Сенатом закончу. Обязательно, клянусь тебе. — И скажешь, что я счастлив? — Не сомневайся во мне. Я же твой друг, правда? Падме коснулась щеки Скайуокера, задохнувшись, когда он неожиданно обхватил её за шею, прижавшись к ней на мгновение. — Мне страшно, — выдохнул он полушёпотом ей на ухо. — Ты улетишь, мама далеко… Амидала отстранилась, обхватив ладонями детское лицо. — Мы всегда с тобой. Всегда, понимаешь? Мы тут, — девушка неуверенно улыбнулась, коснувшись его виска. — И здесь тоже, — её рука легла в районе его сердца. — Помни о нас, а мы будем каждый вечер вспоминать о тебе. Помнишь, ты сказал, что я твоя звезда? Будешь в Храме, всмотрись в небо Корусанта — звёзды и здесь видны. В дверь осторожно поскреблись. Амидала качнула головой, поднимаясь на ноги: — Видишь, какая беспокойная у меня жизнь? Ни минутки на себя: дела-дела. Ты один сюда приехал? — Нет, Оби-Ван Кеноби послан, чтобы проводить меня назад. Падме! — Что такое? — обернулась к мальчику настороженная девушка. Татуинец помялся, с неожиданной неуверенностью спросив, можно ли проводить её в Сенат. — О… Даже не знаю. Согласится ли падаван Кеноби? Её страхи были напрасны: ученик Квай Гон Джинна был не против небольшой поездки до здания Сената. Энакин шагал рядом с королевой, когда навстречу им вышел высокий муун, явно не намеренный уступать дорогу. Амидала замедлила шаги, когда Хего Дамаск, узнаваемый представитель своего рода, глава Банковского клана, поклонился королеве Набу с достоинством. — Ваше величество, ваша скорбь всеобща. Надеюсь, Сенат поддержит ваши требования. — Я тоже на это надеюсь. Мне надоело бездействие этого сообщества. У вас всё, господин Дамаск? — всем видом Амидала дала понять, что разговор на эту тему ей просто неприятен. И тут же выступила вперёд, когда Дамаск наклонился к мальчику, протягивая к нему руку. — Извините нас, мы и без того торопимся. Всего хорошего, господин. Охрана обступила Амидалу со всех сторон, отрезая её от Хего, недовольно поджавшего губы: одно прикосновение — и будущее было бы в руках ситхов. Может, и прав Сидиус, что приговорил эту девчонку к погибели. Хего проводил набуанку взглядом, в котором мелькнул интерес. Интерес был вызван тем, что на краткий миг он увидел возможное будущее этой девушки, где она стала сенатором, любимой женщиной в окружении своих детей. Но это будущее падёт под волей чужого человека.

***

Энакин внезапно дёрнулся, прижавшись к ногам стоявшего позади Оби-Вана, слушавшего дебаты сенаторов с равнодушием. — Энакин? — Холодно, — выдохнул мальчик, уставившись испуганными глазами перед собой, будто видя что-то. Кеноби быстро опустился на колено, встревожившись: — Что с тобой? — Оби-Ван коснулся и в самом деле похолодевшей щеки ребёнка, взгляд голубых глаз которого стал отсутствующим, краем уха услышав уверенный, властный голос Амидалы: — Я вижу, что ваше правительство не готово к решительным действиям. В таком случае, может, другой канцлер станет решительней? Я объявляю вотум недоверия правлению Канцлера Валорума. — Как холодно… — сорвалось с губ ребёнка, медленно оседающего на подогнувшихся ногах прямо в руки перепугавшегося Кеноби, спешно покинувшего сенаторскую ложу под яростное скандирование: «Вотум! Вотум!» Палпатин, улыбаясь, вошёл в покои Амидалы, чувствуя уверенность в своей победе. Не было сомнений, что его противники могли что-то там себе выдумать, но ситх в нём знал: будущее приведено в движение ручками вот этой девчонки, которая сейчас смотрела на него мёртвыми глазами. — Ваше величество! У меня прекрасные новости! Меня и ещё нескольких кандидатов выдвинули на пост канцлера Республики. Голосование вскоре даст итог этих выборов. — Я рада за вас, сенатор, — девушка проводила его движение к креслу равнодушным взглядом. — Но пока вы тут решаете, кому быть в тёплом ещё кресле Валорума, наши подданные страдают в руках Торговой Федерации. — Увы, ваше величество, даже у меня нет такой возможности — повлиять на скорость голосования. Надо подождать итогов… — воодушевлённый оратор продолжил свою речь, как-то не увидев, что Амидала встала и под его слова подошла к панорамному окну, глядя сверху вниз на здание Сената. — Вы тут на своём месте, сенатор, а я, пожалуй, займу своё, — медленно произнесла королева, заставив Палпатина проглотить реплику и обернуться к ней с удивлением на лице. — Ваше величество, но это же весьма опасно! Едва вы войдёте в систему Набу, неймодианцы заставят вас подписать договор. Падме сорвалась с места, обретя какую-то внутреннюю уверенность, что она шла по правильному пути. Мрачная апатия, помноженная на внутренний слом, отошла в сторону. Навсегда ли, на время ли — какая разница? Её тянуло домой, неожиданно сильно, тянуло к родным без всякого объяснения. Просто внутренняя тревога. Но стоило Палпатину заговорить про Торговую Федерацию, как в Амидале вспыхнула злость: — Да, они могут попытаться. Но кто вам сказал, что я так просто уступлю?