"Holy water cannot help you now See I've come to burn your kingdom down And no rivers and no lakes can put the fire out I'm gonna raise the stakes, I'm gonna smoke you out"*
Florence and The Machine Ceremonials, 2011
10
Вой сирен бьет по ушам, заставляя Чарльза вскинуть руки в жалкой попытке спастись от адской какофонии, ввинчивающейся напрямую в мозг. Вокруг снова темнота и гарь. Непроглядная пелена черного дыма не дает ни вдохнуть, ни сориентироваться. Чарльз падает на колени, кашляет, выхаркивает едкую черную слизь. Старается адаптироваться к недружелюбной атмосфере сознания Леншерра. Вопреки ожиданиям, коленям телепата не больно от столкновения с землей. Пальцы нащупывают что-то мягкое, толстым ковром устилающее неровное пространство пола. Материал в горстях не похож на ткань или мех, и Чарльз сосредоточенно подбирает в голове подходящий аналог для щекочущего ощущения. «…Неплохо было бы побрить голову…» Профессор смотрит на ухмыляющегося Зверя и автоматически проводит рукой ото лба к макушке, расчесывая пятерней спутанные волосы. Ксавье выдирает рыхлые комья из подстилки под собой и подносит к самым глазам, стараясь рассмотреть получше... Тонкие рыжеватые прядки, спекшиеся от крови, со съежившимися кусочками скальпа, повисшими на одном конце. Чееееерт! Черт-черт-черт! Он судорожно отряхивает руки и брезгливо обтирает потные ладони. Забывает даже кашлять, вскакивает на ноги и бросается прочь. Ботинки утопают в скользком волосяном море, разъезжающемся под его ногами. В том, что волосы человеческие, сомневаться не приходится. К горлу подкатывает тошнота и Чарльз с трудом подавляет ее, напоминая себе, что все вокруг нереально. Он в сознании Эрика. В его полувоспоминаниях, полубреду. Все вокруг – морок.***
Усиленные Церебро телепатические способности не помогли профессору отыскать Леншерра. Они все сделали по-своему, направив разум Ксавье прямиком внутрь чужого сознания. Чарльз даже не почувствовал никакого сопротивления. Он закрыл глаза в лаборатории Зверя, надев на голову «турбо-тостер для мозга», и распахнул их уже здесь – в вывернутом мире иллюзий и детских кошмаров Эрика. Чарльз не знал, как вырваться из лабиринта снов или как ориентироваться в нем. В прошлые пару раз его «погружения» были спонтанными и неконтролируемыми. Сейчас же он вполне владел своим телом и разумом, но не понимал, что делать дальше. Меньше всего это походило на мягкое и ненавязчивое телепатическое прикосновение к чужому внутреннему миру. Скорее уж на клетку, под завязку набитую химерами и чудовищами, порожденными Эриком. И теперь Ксавье остался один на один с этим чумным зоопарком.***
«Alles ist gut» - предельно-тихие, но отчетливые слова касаются его слуха и перекрывают даже рев сирен и звуки бомбежки. «Alles ist gut» доносится откуда-то сбоку, и в повторяющем фразу голосе нет угрозы. Только желание успокоить. Чарльз до слез напрягает глаза, но ничего не видит там, откуда доносится человеческая речь. Повсюду кромешная тьма, наполненная клубами дыма, лишь немного разнящимися по оттенкам: от пепельно-серого до угольно-черного. Странно различать такие тонкости без света, но профессор напоминает себе, что все вокруг – не реальность. Он протягивает руки в ту сторону, откуда слышался шепот и пробует пойти вслепую. Ноги все также скользят и разъезжаются на чудовищных волнах еврейских скальпов, но ему многократно легче идти, имея цель. Пусть даже такую призрачную. «Alles ist gut» - Чарльз чувствует подбадривающую улыбку в чужих шуршащих словах. А потом его сознание стремительно скорчивается от невыносимой боли в вывернутых руках. - Куда-то собрался, мальчик мой?***
Профессор помнит этот обманчиво-мягкий голос и то, как внутренности Эрика скручивает узлом страха от пугающе-ласкового «мальчик мой». Только сейчас Чарльз – не Эрик. Церебро дает ему силы разделить их сознания, частично отстраниться от чужих воспоминаний о прежней боли. Без поддержки изобретения Хэнка телепат просто-напросто оказался бы раздавлен множественными ментальными наслоениями. Это Вам не по эротическим воспоминаниям юных девушек прыгать… - Опять пытаешься удрать? Отказываешься сотрудничать? – боль в заломленных запястьях усиливается, и Чарльз снова падает на колени. Только теперь он оказывается на холодных каменных плитах пола и мысленно благодарит чужое сознание за изменившиеся условия игры. - Забыл, чем все закончилось в прошлый раз? – голос придвигается так близко, что затылок Ксавье опаляет чужое горячее дыхание, – Напомнить? Боль обрушивается мгновенно. Чарльз готов к ней, поэтому почти не дергается, когда острые чужие зубы впиваются ему в ухо. Рвут его в кровь, с дьявольским скрипом растирают хрящи… «Это не реально», «это морок», твердит себе Чарльз. Это всего лишь иллюзия. И мучение, действительно, ослабевает. Но лишь потому, что кошмар Леншерра решил сменить тактику. Шершавое прикосновение чужого языка к шее пугает Чарльза в разы сильнее, чем обещание самого жестокого наказания. Он вздрагивает, пытается вырваться из удерживающего захвата, но ничего не выходит. Горячий язык, чувствуя абсолютную вседозволенность, рисует по его коже липкие розовые дорожки смесью слюны и крови. Касание действует на него, как парализующий яд – он сжимается, больше не пытаясь освободиться. Чужие руки выпускают безвольные запястья и уверенно ложатся на его бока, тут же забираясь под одежду. Ощупывают выпирающие ребра, царапают ногтями. Все это не впервые, - понимает Чарльз. Слишком уж по-хозяйски невидимый мучитель распоряжается его телом. Ксавье глухо стонет, когда зубы, до этого терзавшие его, смыкаются на шее сзади в подобии грубой ласки. Мягкие губы выцеловывают цепочки, спускаясь к его плечам, а вездесущий язык зализывает места недавних укусов, вызывая совсем другие ощущения… Чарльз окончательно теряется в своих и чужих чувствах. Его голова идет кругом, а из горла то и дело вырываются мучительно-сладкие вскрики. Ему стыдно за них. Он хочет заткнуться и гордо безмолвствовать в ответ на любые уловки… Но не может. Даже тающая боль в руках начинает доставлять противоестественное удовольствие. Блаженное чувство сопричастности к чужой силе. Это не его мысли! Чарльз трясет головой, будто надеется, что сможет избавиться от наслоения своих эмоций на чувства Эрика. И пугается еще больше. Неужели, ему правда может нравиться…?11
«- Хватит орать, ебаные пидарасы!» Удары в стену, осыпающаяся штукатурка… Они так набегались за день, что согласились на единственный свободный номер в захудалом мотеле, не смотря на очевидное недоумение консьержа: - Там одна кровать, ребята. И душ в конце коридора. Мы тут люксов не держим – все по-простому. Чарльз вяло повозмущался, требуя хотя бы раскладушку, но больше для вида – искать другое место просто не было сил. Эрик сгреб его в охапку прямо там, у стойки, и потащил на второй этаж. Без этой помощи Чарльз вряд ли бы сумел подняться по лестнице. Два дня непрерывной погони за девчонкой, телепортирующейся в пределах видимости, измотали их обоих до предела. Ксавье едва переставлял ноги, поэтому в основном просто висел на Леншерре, удерживающем их обоих. Какой там душ – они просто ввалились в номер, игнорируя подозрительные взгляды мужика, запирающего соседнюю дверь. Упали на кровать, кое-как уместившись на узком, явно одноместном пространстве, и моментально заснули.***
Черт знает сколько времени спустя, Чарльз просыпается от стона над самым ухом. Сознание возвращается не сразу, и Ксавье не успевает засечь источник странного звука. Медленно, со скрипом он перебирает возможные и невозможные варианты, стряхивая с себя сонный морок. Какая-нибудь любвеобильная парочка за стеной? Привидение под кроватью? Просто померещилось? Гостиничный номер погружен в предрассветный полумрак, позволяющий без труда разглядеть контуры скудной, скучной обстановки. На плече Чарльза, поверх тощего одеяла, – рука друга, такая же каменно-статичная, как и все вокруг. Именно она не дает Ксавье скатиться с кровати, когда стон повторяется. Громче. Чувственней. Заставляя кожу на макушке пойти мурашечной рябью, как гладь озера в ветреный день. Поначалу он не верит своим ушам. Не может же в самом деле Леншерр издавать такие… звуки. Только не тот всегда циничный и надменный Эрик, которого знает профессор. Но очередной стон шурупом вкручивается в уши, развеивая остатки сна, и Чарльз понимает, что он реален. Ему необходимо убедиться в этом. Увидеть своими глазами. Он осторожно выворачивается из-под полуобнимающей его руки и отодвигается на самый край постели. Расстояние слишком мало, чтобы полностью рассмотреть все как следует, но и того, что видно – выше крыши. Леншерр спит. Его глаза закрыты, но вздрагивают под веками и мечутся из стороны в сторону. И без того тонкие губы плотно закушены. Когда он стонет, они размыкаются, обнажая ровную полоску белых зубов. Кажется, что Эрик скалится – не улыбается. Если абстрагироваться от звуков, Чарльз сказал бы, что это болезненный оскал. Но игнорировать слуховой фон не получается, и он полностью меняет всю картину. Его другу хорошо. Так хорошо, что он забывается, тянется под одеяло рукой, освободившейся после бегства Ксавье. Сжимает ладонь… Чарльз не хочет на это смотреть. Не хочет слушать. Чарльз уговаривает себя, что у него просто нет сил встать и уйти. Чарльз медлит. Чарльз слушает. Чарльз смотрит.***
В конце концов, сосед-гомофоб устает стучать. Угроза обрушения стены между их номерами минует. Эрик перестает метаться по постели, но так и не просыпается, не смотря на шум – чужой и свой собственный. Теперь он просто спокойно спит, но дышит рвано, сквозь зубы. Его губы искусаны, они неприлично красные, слишком яркие даже в мутном утреннем свете. Чарльза манит этот незнакомый цвет. Он хочет собрать его пальцем, как каплю вишневого джема, и растереть по собственным деснам. Он почти уверен, что его щеки того же оттенка, но в их номере нет зеркала, чтобы в этом убедиться. Ксавье колотит. Озноб заставляет его снова забраться под единственное тонкое одеяло. Тело Эрика, напротив, пышет жаром. Его лихорадит. Их обоих лихорадит. Одного от пережитого, второго – от увиденного. И Чарльз готов на многое, чтобы найти возможность нырнуть в сон Леншерра. Оказаться внутри. Ментальная броня Эрика профессору не по зубам. Даже во сне Леншерр не опускает щитов, и Чарльз не знает, где его друг научился подобному. И ради чего. От кого нужно скрывать свои мысли так, чтобы не позволять себе расслабиться ни на мгновение. И что нужно настолько тщательно прятать… Когда профессор начинает осторожные расспросы, Леншерр уклончиво отвечает, что Ксавье не первый телепат на его пути. В голосе Эрика столько льда, что по одному тону понятно – продолжать разговор он не намерен. На какое-то время это охлаждает любопытство Чарльза. Но теперь, когда они работают плечом к плечу и Чарльз каждый день носом тычется в неведомую преграду, желание разобраться в ее сути разгорается все жарче. Не решаясь снова заговаривать об этом напрямую, Ксавье погружается в наблюдения. Аккуратно проверяет щиты на прочность. Выдвигает невероятные гипотезы, одну бредовее другой. Последняя, помнится, заключалась в том, что такая броня – естественное состояние цельнометаллического Эрика, больше робота, чем человека. Чарльз не чувствует его эмоциональных вспышек или сильных ментальных реакций потому, что их в принципе не существует. Правда, теперь, после увиденного ночью, от этой идеи приходится отказаться… Эрик гипнотизирует его. Притягивает, как магнитом. Дразнит невозможностью понять и узнать ближе. А Чарльз не привык отступать, если чего-то хочет. Его мозг судорожно ищет решение, проигрывает сотни комбинаций, продолжает порождать совершенно абсурдные идеи. Пока не находит пугающее в своей простоте и красоте решение. Все это время оно лежало на поверхности, но стало очевидным только в эту ночь. Возможно, потому что именно сегодня Чарльз убедился: Эрик – все же человек. Живой, чувствующий.***
Никакая ментальная защита не выдержит эмоциональной перезагрузки. Истерики, катарсиса, оргазма… Нужно только поймать момент и ввинтиться в чужой мозг, проскользнув между пластинами дрогнувших психологических щитов. Нужно просто оказаться рядом. Этот метод безупречно работал и раньше, но профессору в голову не приходило применять его к Леншерру. Потому, что при всем обилии вариантов, сложно представить Эрика бьющегося в истерике или обретающего благодать. Но, как оказалось, ничто человеческое ему не чуждо. И если первые два пути отпали сами собой, остался еще третий. Чарльз видел достаточно, чтобы понять – план «С» должен сработать. Сегодня телепат растерялся и от шока упустил то самое мгновение. Значит, всего лишь нужно спровоцировать новое. Чувство близости к цели переполняет Чарльза сумасшедшей энергией. Он будит Эрика, заставляет его торопливо собраться и сутками напролет таскает по пыльным улицам города, удивляясь собственной выносливости. Раньше он всегда сдавался первым, отступался, просил пощады. Теперь, когда терзающая его головоломка должна вот-вот разрешиться, настойчивостью и решимостью профессора впечатлен даже Леншерр. Пару раз Ксавье играет в поддавки, позволяя будущей студентке академии ускользнуть у них из рук. Он готов и вовсе отпустить ее – лишь бы она помогла ему вымотать Эрика до состояния полной невменяемости. И она помогает…***
Тот же номер, та же узкая кровать. Только теперь Ксавье не до сна. Он сидит над разметавшемся по постели Леншерром, как коршун, и ждет его снов. Эрик спит, закусив губы. Между бровей – тяжелая складка. На острых скулах – болезненный румянец. Ни следа возбуждения, ни отголоска звериной чувственности, что переполняла его накануне… Просто тягучий сон без сновидений в наглухо закрытом коконе сознания. И Чарльзу ничего не остается, кроме как немного помочь. Чуть-чуть подтолкнуть чужой разум в нужном ему направлении. Он ложится рядом и осторожно, на пробу, касается ладонью груди спящего друга. Дуреет от собственной дерзости, панически боится быть схваченным на месте преступления, но все равно не прекращает прикосновения. Задержав дыхание, тянется ниже – погладить впалый живот. Судя по участившемуся дыханию, это работает, и пальцы профессора, преодолевая нерешительность, поддевают водолазку и касаются голой кожи. Чарльза прошивает насквозь электрическим разрядом, словно он схватился за оголенный провод. Он неловко дергается, разрывая физический контакт, одновременно пытаясь не упасть с кровати, и нечаянно царапает кожу Эрика ногтями. Сам шарахается от болезненного ощущения, ошпарившего его, и понимает, что связь не исчезла. Отступив, он достиг цели. Профессор видит их – багровые полосы, вспухающие на коже. Видит не глазами. Брови Эрика приподнимаются в немом удивлении, кончик языка скользит по кромке зубов, облизывает губы, делая их влажно-пунцовыми. Его дыхание становится тяжелее. Голова откидывается назад, открывая тонкую шею и кадык, нервно ходящий под туго натянутой кожей. И в довершение этого экстатического образа спящей порочности, Эрик начинает стонать. Сначала тихо, придушенно, потом все смелее и откровеннее. После – совсем уж развратно. Так, что даже у гетеросексуального Чарльза яйца поджимаются, а в штанах становится неприятно тесно. Спящий Эрик – полная противоположность своей дневной холодности. Печати спокойствия и сдержанности не выдерживают напора шквального урагана, идущего изнутри… Сосед снова начинает возмущаться. В стену летит что-то тяжелое. Но Чарльз не встает за берушами. Чарльз ждет. Чарльз слушает. Чарльз смотрит. Чарльз еще не знает, что демоны Эрика способны погубить их обоих.12
- Я знаю где он, я знаю, знаю… - Чарльз валится на чьи-то заботливо подставленные руки. После всего пережитого, спрессованного сознанием в несколько неисчерпаемых минут, вертикальное положение для него слишком большая роскошь. Сейчас он не может позволить себе ничего из того, что доступно обычным людям – стоять, слышать, даже дышать… Ксавье расплатился этими умениями за призрачную возможность найти объект своего помешательства. И не жалеет. Профессор чувствует себя Андерсоновской русалочкой, отдавшей голос за возможность жить на одной стороне земли со своей больной фантазией про волшебного принца. Чарльзу даже повезло больше: Эрик – точно не королевского происхождения. Скорее уж божественного, если верить еврейским эпосам. Его Эрик божественен… Доигрались. Чарльз давится сухим, харкающим кашлем вперемешку со злым смехом, пока его несут в прохладный покой спальни. Потолок раскачивается в такт широким шагам Зверя, и деревянные балки то выше, то ниже. Они пульсируют вместе с воспаленным разумом профессора, отстукивают глубокий и гулкий ритм его сердца, перекачивающего лошадиную дозу адреналина. После эксперимента с Церебро профессору кажется, что весь мир резонирует в унисон с его сознанием. Все вокруг пронизано нейронной сетью, будто грибницей, и отзывается яркими вспышками на малейшее колебание его мыслей. Гребаные нити судьбы. Всемогущество, абсолютное и тотальное. Которое вдруг перестало быть желанным…***
Рэйвен уверена, что брат будет отлеживаться как минимум неделю и оттого нервно дергается, когда пару часов спустя снова видит его в дверях лаборатории Хэнка. Чарльз бледен до синевы. По его лицу текут извилистые ручейки пота. Трясущиеся руки тоже сырые, поэтому он утирает лоб и щеки рукавом рубашки, застегнутой вкривь. Тонкое полотно покрыто темными пятнами, разрастающимися на глазах. Организм избавлялся от нервной перегрузки, выводя ее через поры вместе с жидкостью. От всего прочего он освободился чуть ранее, едва не оконфузив профессора. Зверь, не смотря на все протесты, помог ему принять душ перед тем, как уложить в койку и для верности прихлопнуть сверху одеялом. В безумном ученом говорило то ли чувство вины за свою адскую машину, то ли беспокойство за ценную подопытную крысу – при всем многообразии окружающего мира, сильные телепаты оставались большой редкостью. Учитывая состояние Чарльза, обсуждение полученного опыта и заполнение лабораторных журналов решено было перенести до лучших времен. Пока он не оклемается и не перестанет бредить по кругу. Но испытуемый, раньше относительно-послушно соблюдавший постельный режим, приволочился обратно. Цепляясь за стены, оставляя влажные следы скрюченных пальцев на панелях из полированного дерева, он самостоятельно добрался до логова Зверя и ожившим трупом замаячил на пороге. Мир все еще слишком зыбок, чтобы Чарльз мог чувствовать себя в нем уверенно, как прежде. Даже в собственном доме. На собственном, мать его, ковре, ворс которого превратился в непролазные болотные заросли для шаркающих профессорских ног. Упрямо шагая, Ксавье всерьез думает о том, чтобы при случае спалить его к чертям. Избавить себя от комфорта, в котором он так вяз сейчас, тратя и без того ускользающее время. «Излишество», раз за разом он повторяет себе не своим голосом. «Излишество». Это подбадривает. Особенно, перед тем, что предстоит им всем.***
- Мне нужна ваша помощь, ребята. Чарльз не сразу узнает свой голос, настолько он сиплый и слабый. Надо отдать должное реакции его друзей – они срываются с места так слаженно, что Ксавье всерьез решает открыть при школе секцию синхронного плавания. «Смотри, хорошо плывут. Вон та группа в синих купальниках»… Бредовые мысли наводняют сознание в попытках вытеснить из него травмирующие воспоминания. И Чарльзу приходится силой цепляться за мерзости, которые хотелось бы забыть. Он не может этого сделать, просто не имеет права. Стоит позволить им ускользнуть, как он потеряет то единственно важное, что сейчас держит его на ногах. Поэтому он хватается за склизкие сгустки ненавистных образов в своем воображении и растравляет их на расчерченной координатами доске, чтобы не упустить то, ради чего все было затеяно… Леншерр. Нужно вытаскивать Леншерра.***
Сползающего на пол Ксавье снова подхватывают, пытаются куда-то уложить, проверить пульс, нацепить очередной монитор... Но Чарльз не за тем преодолел без малого четыреста шагов, чтобы позволить окружающим сосредоточиться на несущественном. Он отталкивает прочь заботливые руки Рэйвен и устрашающие лапы Зверя, неловко садится, пережидая приступ тошнотного головокружения. Вымоченный в воде белый платок, поднесенный к лицу, заставляет его скалиться то ли от смеха, то ли от ужаса. Сколько жизней назад было так же? Тогда Ксавье не понял, что это не капитуляция, а компромисс, дружеская уступка… Эрику следовало раз и навсегда прихлопнуть жадно подрагивающие потные ручонки, тянущиеся к его мыслям. Он ведь все видел. Знал. Но вместо этого возился с идиотом, которому пригорело выпотрошить его черепную коробку. И теперь, когда это произошло, ничего уже не исправить. - Я знаю, где Леншерр. И мы должны вытащить его оттуда, – с нажимом говорит профессор, – срочно. Сестра соображает быстрее Маккоя, и Чарльз с благодарностью передает ей необходимость все объяснять. Сам он слишком измотан, чтобы вступать в перепалки с Хэнком. Как сквозь несколько слоев ваты профессор слышит их разговор. И искренне пытается не отключиться, вставляя редкие обрывочные реплики. - Что произошло? – даже Зверь выглядит обеспокоенным, что с его мордой не так-то просто. - Его ментальные щиты. – Чарльз едва ворочает языком от усталости. Пот заливает его слипающиеся глаза и жгучим перцем ест кожу. – Они сняты… Профессору не хочется продолжать. Ему нужен сон и пара капельниц с глюкозой. Теплая мягкая постель, ароматный куриный бульон. Сдоба по утрам… Он думает о горячих круассанах с шоколадом, о кофе с корицей, о свежей шуршащей газете, когда выдавливает через силу: - Мы с Церебро их уничтожили.13
Еще на подлете они понимают, что опоздали. С высоты порт кажется ковром в комнате ужасно неаккуратного ребенка. Кораблики, машинки, заводной поезд с вереницей вагончиков, солдатики – все игрушки переломаны и свалены в кучу их маленьким владельцем. Наверное, его лишили новой модельки, раз он виртуозно и жестоко расправился со старыми… Но звуки не дают полностью погрузиться в иллюзию, отрешиться от происходящего, замаскировав его под картинку из детства. Сирены и рокот громкоговорителей, скрежет искореженного металла и, чуть тише – нечто похоже на бессвязные вопли чаек, хотя ни одна птица не реет в воздухе. Чарльз не верит в то, что так могут кричать люди. Но откуда-то он знает беспощадную правду, тычущую его лицом в обломки, разбросанные по ковру. Откуда-то из чужого прошлого ему знакомы эти запахи – адская вонь чадящего топлива и паленой плоти. Дым от пожаров столбами поднимается вверх, застилая небо, превращая полдень в непроглядную ночь… Самолету приходится сильно снизиться, чтобы поднырнуть под черные облака. И тут же резко подняться выше, винтами разгоняя скопления горячего пепла – чтобы не стать жертвой огня, рвущегося к нему длинными, напоенными нефтью языками. Отдельные очаги пламени на глазах разрастаются шире, встречаясь и сплетаясь в единую стену, чтобы продолжить уничтожение с удвоенной силой. Горит даже вода. Волны накрывают перевернутые корабли, превращая их в объятые пламенем валы Флегетона. Прилив тащит их на берег, как сорванных с цепей исполинов, готовых крушить и ломать то, что еще осталось. Среди царящего вокруг хаоса людей разглядеть не легче, чем отдельные угольки. Рука Чарльза сама дергается к виску, и несколько следующих часов его команда обшаривает окрестности, по отблескам сознания находя и вытаскивая немногих уцелевших. Часть угольков рассыпается в прах, не дождавшись, пока до них доберутся. Утекает сквозь пальцы и поднимается в небо, развеянная горячим ветром. Висит в воздухе жирной, маслянистой взвесью. Въедается в поры, обещая никогда не отмыться, набивается в легкие, давит на сердце… Ксавье не думает об этом сейчас, обещая дать мыслям на откуп многие бессонные ночи – потом, после. Он ловит переговоры спасательных служб не утруждая себя настройкой радиочастот. Перескакивает из головы в голову, направляя сидящего за штурвалом Хэнка туда, где они нужнее всего. Старательно подчищает чужие воспоминания. Вопреки бытующим заблуждениям, не обязательно стирать все начисто, чтобы заставить людей забыть, что и как произошло. Достаточно аккуратно вырезать из памяти пару острых моментов, и мозг тут же услужливо заполнит образовавшиеся бреши чем-то понятным и логически объяснимым. Землетрясение. Катастрофа. Роковое стечение обстоятельств… Винить некого. Все так заняты, что не отвлекаются даже на разговоры между собой. Но периодически Ксавье ловит на себе озабоченные, полные сомнений взгляды Рэйвен, которые без всякой телепатии дешифрует как: «Ты уверен?». Он кивает, и они снова возвращаются к пострадавшим… В действительности Чарльз тратит львиную долю своей решимости на то, чтобы не искать того, за кем они сюда прилетели. Он чувствует, как разум Эрика, лишенный привычной защиты, беснуется и конвульсивно дергается где-то на периферии ментального восприятия. Профессор ощущает его – нагого без своих щитов. Тянется к нему. Но раз за разом останавливает себя. Убеждает, что Леншерр сможет пару часов обойтись без него. А для угольков, что тлеют под завалами, важна каждая минута. И все продолжают работать.***
Странно, но этот день сплотил их гораздо больше, чем многие месяцы, прожитые под одной крышей. Из них вышла действительно эффективная команда: Зверь, прекрасно оперирующий не только колоссальной силой, но и острым умом, Рэйвен, ловкость и гибкость которой позволяли ей просочиться буквально в любую щель и профессор, направляющий их на цели и прикрывающий от постороннего любопытства. Если одеть все трио в костюмы из лайкры, с трусами поверх трико, то хоть сейчас на рекламные плакаты школы… или на страницы комиксов. Когда над портом рассеялся дым и застрекотали вертолеты телевизионщиков, Ксавье решил, что им пора уходить. Живых под завалами уже не осталось – он знал это наверняка. Десятки удалось спасти, их лица Чарльз запомнил лучше, чем многих своих славных предков с парадных портретов, мимо которых ходил по нескольку раз в день. Еще несколько сотен он никогда не узнал бы, столкнись с ними нос к носу в толпе… Но нашел бы в два счета с помощью Церебро, если только понадобится. Сотрудники спасательных служб, пострадавшие и просто случайные свидетели… Все те, чью память Чарльз перебрал по кадрам и аккуратно смонтировал в эпичнейший документальный фильм о катастрофе. О тех, кто застал вечеринку в самом разгаре, можно было не беспокоиться – никто не выжил. И по этому поводу Ксавье испытывал постыднейшее облегчение, ведь у него бы не вышло обработать их так же легко, как остальных. Разумеется, кого-то он упустил. Наверняка что-то ускользнуло от его внимания. Но разгулявшийся пожар уничтожил почти все следы. А официальные лица наверняка предпочтут закрыть глаза на странную воронку в эпицентре катастрофы, заваленную вагонами поезда, скомканными в плотные шарики, словно фольга от шоколадных конфет. Не только мутантам не нужна огласка. Чарльз истощен и подавлен. Физически он чувствует себя гораздо лучше, чем в академии, но вот психологически… После всемогущества, обретенного посредством Церебро, собственная телепатическая сила кажется Ксавье каплей в океане. Она словно уменьшилась, трусливо сжалась в комок и запряталась в самый дальний уголок сознания. Чарльзу недостаточно того, что он может сам по себе. И теперь всегда будет недостаточно. Сам того не зная, Хэнк подсадил его на наркотик куда более притягательный, чем чужие страдания и искривленные души. Он позволил Чарльзу почувствовать запредельные могущество и власть, на мгновение окунуться в абсолютную вседозволенность… И одним касанием уничтожить стену, сквозь которую он пытался пробиться столько месяцев. Профессор сделал это, не задумавшись о том, что потерявший свою броню Эрик будет защищаться со всей яростью загнанного в угол зверя. И что все те силы, которые его цельнометаллический друг тратил на поддержание своей незыблемости, внезапно высвободятся из под контроля. Странно – Ксавье так долго испытывал Леншерра на прочность, что начисто потерял веру в возможный успех. И теперь, когда у него получилось осуществить задуманное, он едва не погубил Эрика… Не говоря уже о всех этих людях. Сила Церебро оказалась слишком велика. Как и ответственность обладания этой силой. И Чарльз не справился. Он опять показал себя помешанным эгоистом, двинутым на собственных личных интересах – как тогда в библиотеке, когда он без спроса вломился в сознание сестры. Но теперь извинения делу не помогут. Он все провалил… Весь этот ужас произошел из-за него.***
- Прекрати себя жевать. – Рэйвен устраивается рядом и передает брату горячий бумажный стаканчик с жидкостью по цвету и вкусу больше похожей на нефть, чем на кофе. Сейчас она в своем человеческом обличье, и Чарльз понимает, как скучал по этому ее лицу. Такому родному. - Ты не мог этого предвидеть. Она не знает, что Чарльз мог. Мог просто быть осторожнее. Мог потренироваться на мышах для начала, провести тесты… А не ломиться напролом в сознание одного из самых сильных мутантов их поколения, не думая о последствиях. Она не понимает, как сильно он облажался… Или искренне верит в его невиновность, закрывая глаза на причинно-следственную связь, лежащую на поверхности. И Ксавье признателен ей за это. Благодарность развязывает его язык, заставляя то ли цепляться за воздух, делясь своими сомнениями, то ли продолжать на автомате заметать следы – он сам еще не разобрался толком в нагромождении своих и чужих мыслей. - Я до сих пор не понял, что именно там произошло. В воспоминаниях этих людей все так перепутано и… страшно. Горы искореженного металла, взмывающие в небо корабли, полные кричащих пассажиров. Обрушенные краны, взрывы, горящие склады… Те, кто выжил, не видели из-за чего начался этот локальный Армагеддон. Или постарались не запоминать. Чарльз отхлебывает кофейной бурды, обжигает язык и долго молчит, прежде чем признать очевидное: - Я тоже хотел бы этого не знать. Сестра сжимает его ладонь, крепко переплетая их пальцы. Она обещает поддержку и понимание. Вот только захочет ли она остаться с ним, когда осознает правду? Профессор закрывает глаза и тщательно, со всей искренностью давит в себе сожаление о том, что его сестра – умная девочка. И умеет логически мыслить. Она обо всем догадается, рано или поздно. И не простит, если он попытается скрыть. - Помнишь, что Эрик говорил о внешности? – Рэйвен нехорошо прищуривается, сворачивая на больную для нее тему. Хотя она не отпускает пальцы Чарльза, послушно цитируя: - Когда половину энергии тратишь на то, чтобы поддерживать иллюзию, на все прочее остается всего лишь половина. Вот оно. Тот кусочек головоломки, который позволит ей сложить картинку. И как бы не хотел профессор повернуть вспять ход выводов Мистик, он понимает, что не имеет на это права. Ведь именно этому он учил, ее и всех остальных – грамотно распоряжаться своей силой, тщательно взвешивать поступки и отвечать за последствия. Тому, чему по иронии судьбы так и не смог научиться сам. Ксавье кивает, признавая ее правоту и свое поражение: - Так и есть. Проблема лишь в том, что Эрик расходовал свои силы не на макияж. Он тратился на мощнейшую ментальную защиту. И, когда я ее нечаянно уничтожил… - Он стал сильнее? – Рэйвен спрашивает очевидное, будто отказываясь до конца поверить в случившееся. И Чарльз чувствует, как холодеет ее ладонь в его руке. Он разлепляет веки, чтобы встретить ее взгляд, когда поставит точку. - Понимаешь теперь? Именно я освободил его силу для всех этих разрушений. Эти люди погибли из-за меня.***
- Чертов эгоист! Никто из них не слышал, как подошел Маккой. Вместе с синей шубой и граблями клыков он приобрел еще и звериную бесшумную поступь – неплохой бонус для такого огромного тела. Разумеется, только если эта разъяренная туша не подкрадывается к вам сзади в самый душераздирающий момент. - Самовлюбленный урод! Хэнк хватает профессора за шкирку, и тот чувствует себя тряпкой, которую отрывают от земли и хорошенько полощут в воздухе, вытряхивая пыль. - Может, хватит уже считать, что весь мир вертится вокруг тебя? Зверь адски зол на телепата. Но его неаргументированные вопли, видимо, вызваны какой-то иной причиной. Потому что при всей неласковости обращения, он не торопится шмякнуть Ксавье о землю, превратив его в коврик. - Напомнить тебе, кто сконструировал Церебро? А? А кто доверил его истеричному психопату вроде тебя? – Чарльзу не нравится, что его тело мотается из стороны в сторону. Ему хочется прекратить этот цирк мстительно-прицельным приступом тошноты, однако его желудок абсолютно пуст. Поэтому Ксавье остается только терпеть и слушать из первых рук нелестное мнение Хэнка Маккоя о себе. - Я теперь, получается, тоже виноват? Ну, скажи мне в лицо! – синяя оскаленная морда кому угодно отбила бы охоту к обвинениям. Да и сказать, по сути, было нечего. И Ксавье молчал, мученически-стойко перенося яростную тряску. Недовольный результатом Зверь отшвырнул его прочь и демонстративно отряхнул руки. - Ведешь себя как взбалмошная влюбленная девица! Ужаленная в жопу! А когда нужно действовать, садишься тут и распускаешь сопли! Смотреть противно! Облитый кофе, измятый и потасканный Чарльз корчится у его ног, до омерзения жалкий даже для самого себя. Но вопреки собственным словам, Хэнк пялится на него, не торопясь уходить. Добить, правда, тоже не пытается – ни очередными унизительными оценками, ни когтистыми лапищами. Зверь осторожно обнимает льнущую к нему Рэйвен, даже не пытавшуюся усмирить его вспышку, и чего-то ждет. Будто хочет, чтобы профессор прочитал его мысли. В их взглядах синхронно сквозит нетерпение, но Чарльз в упор не может понять, что этим двоим от него нужно. Сжалившись, наконец, Хэнк отворачивается и тащит куда-то его сестру, сердито бросив через плечо: - Самолет на пустыре. Собирайся. Ксавье ошарашен таким поворотом событий и потому не делает никаких попыток двинуться следом. - И прости, что слегка помял. Если Леншерр решит, что ты получил недостаточно, он сам добавит.14
Они обнаруживают Эрика в том самом мотеле, где все заварилось. Чарльз не верит в такие совпадения. Он ждет ловушки, засады, какого-то подлого сюрприза... То и дело он требует от всех полной готовности к любым неприятностям. И каждые пять минут порывается отговаривать друзей от того, чтобы идти вместе с ним. Они отмахиваются от опасений профессора и даже временами пытаются его успокоить. Ксавье не говорит им, что сейчас идеально подошел бы фирменный способ Леншерра привести его в чувство. Оплеуху от Зверя он может и не пережить. По контрасту с его метаниями, Рэйвен и Хэнк кажутся нарочито спокойными. Это выводит Чарльза из себя. Он мечется всю дорогу от места посадки до облезшей двери гостиницы. И чем ближе они к цели, тем сильнее его волнение. Дело доходит до того, что Чарльз вламывается внутрь, начисто забыв об осторожности, к которой призывал остальных.***
Ничего не происходит. Никто не бросается на них из засады, не обрушивает потолок и не связывает взбесившимися рельсами. В ответ на заданный вопрос консьерж лениво отлипает от экрана телевизора и сонно моргает, пытаясь согнать дрему и собраться с мыслями. Наконец, узнав Чарльза, он мрачнеет и агрессивно подается вперед, опираясь обеими руками о стойку: - Так и знал, что ты притащишься! Слушай сюда, – его мысли буквально кричат желанием достать дробовик из сейфа под столом и выстрелить пару раз прямо в натужно-вежливо улыбающуюся физиономию Чарльза, – забирай своего дружка и валите из моего мотеля! Тут вам не ночлежка для голубков! Ксавье брезгливо копошится в голове пышущего негодованием мужчины, воображение которого рисует кровавое месиво из профессорских мозгов на ближайшей стене. И без труда находит нужную картинку: ключ с биркой «213», ложащийся на эту самую стойку почти сутки назад. Мельком телепат успевает захватить силуэт Эрика, забирающего ключи. Тот выглядит больным или изрядно перебравшим – в осанке нет привычной прямоты, плечи ссутулены, а голова опущена так низко, что консьерж с трудом разбирает невнятные слова. Чарльз хочет задержаться, чтобы рассмотреть подробности, но возможность увидеть живого Леншерра из плоти и крови все перевешивает. Он бросается вверх по лестнице, оставляя позади замешкавшихся друзей. Эрик там, наверху. Он его ждет…***
Возможно, это тот же номер. Возможно, соседний – все они на одно лицо, без ощутимых отличий. Узкая кровать, больше похожая на солдатскую койку. Небольшое окно с замызганным стеклом, через которое проникает необходимый минимум света. Под потолком – сиротливая лампочка в покосившемся абажуре из давно пожелтевшей пластмассы. Покалеченный труп вентилятора с обломанными лопастями. Отваливающиеся от сырости, выцветшие обои и рассохшийся дощатый пол, проглядывающий сквозь протертый до дыр линолеум. Чарльз недоумевает, как вообще позволил Эрику когда-то затащить себя в этот клоповник. Он пристально изучает клинья припорошенной пылью паутины в ближайшем углу. Роршаховские разводы на стенах, оставшиеся от регулярных потопов. Облетающую шелуху давно не беленого потолка… Когда за спиной слышатся торопливые шаги Рейвен и Хэнка, нагоняющих его, профессор все еще стоит в дверях, не решаясь переступить порог. Он рассматривает обстановку комнаты с такой тщательностью, будто потом собирается рисовать ее по памяти. Он переводит взгляд с одной детали на другую. С черепков цветочного горшка – на плинтус, местами оторванный от стены. Следом – на тонкое одеяло, стянутое с кровати и причудливую абстракцию бурых пятен усеивающих пол… Любой объект, любая деталь, все, что угодно, кроме виднеющейся из-за кровати руки Эрика – неподвижной, болезненно скрюченной в последней попытке удержать что-то. Монету. Тускло поблескивающий под ногами Чарльза кружочек металла, никогда прежде не покидавший пальцев своего хозяина. * "Святая вода не в силах помочь тебе Я здесь, чтобы сжечь твое королевство дотла Реки и озера не потушат огонь Я собираюсь поднять ставки и выкурить тебя" - (англ.)