Эти странные дни

Таня с грохотом захлопнула за собой входную дверь, чувствуя, как сильно-сильно колотится сердце в горле, а разгоряченным легким хронически не хватает воздуха. Она бежала по лестнице так быстро, будто за ней гнался сам черт. Она еще не успела даже толком осознать, что уже дома в безопасности, готовая в любой момент продолжить бежать, от не понятно чего, как на нее трамвайной дугой набросилась встревоженная мать: — Его опять нет! На звонки не отвечает. Таня глупо моргнула, только сейчас осознав, что все еще плачет.  — Кого? — спросила она, отлипая от входной двери. Дыхание у нее от забега по лестнице стало рванным и хриплым, и она все никак не могла отдышаться.  — Отца твоего! Кого еще? Опять где-то надирается, свинота. Алла Львовна будто бы и не замечала не вменяемого вида своей дочери, которая ощутимо шатаясь, снимала с себя обувь и незаметно стирала влажные дорожки с щек. Продолжая грозно хмуриться, женщина удерживала в одной руке поварешку, а в другой телефон. Переводя взгляд с одного предмета на другой, словно пытаясь определить, что ей сейчас важнее: продолжить готовить или дозвониться до мужа. Руки ее конвульсивно сжимались и разжимались. Лицо сильно покраснело. Создавалось такое впечатление, что будь ее муж сейчас здесь, она бы его отдубасила этой самой поварешкой. Повезло. Когда отец опять пропадает со своим лучшим другом, ее матери резко становится не до дочери. Да и вообще ни до кого. Алла Львовна могла до ночи сидеть с телефоном, обзванивать все: морги, больницы, вытрезвители. Иногда Тане казалось, что у нее просто такое хобби. Успокаивала она свою неуемную активность, только с приходом мужа, следом шел очередной скандал с истерикой, и мир снова воцарялся в их доме. Ненадолго. После ее внимание опять приклеивалось к дочери: ее отметкам, занятиям музыкой, соседям, поликлинике и далее-далее по списку. Сейчас же ей не было дела ни до чего. Мать и дочь. В жизни такие разные, но в данный момент — так одинаково безумны. Не будь Таня сейчас в таком адреналиновом состоянии, улыбнулась бы от абсурда происходящего. Дверь в ее комнату протяжно заскрипела, отворяясь. Петли на двери не смазывали, казалось с того самого дня, как ее установили. Но этот, такой привычный с детства звук, немного притупил нервозность. Здесь, в своей комнате, она чувствовала себя в полной безопасности. Костлявые плечи, напряженные до болезненного затекания, на мгновенье расслабились, и Таня обессилено свалилась темной грудой около своей кровати, устало прислоняясь к ней спиной. Тонкие, тесно сведенные ноги-спички обмякли и разъехались в разные стороны. Сейчас адреналин начал покидать ее тело, а вместе с ним исчезли и все силы. Ну, и денек! Этот внезапный поцелуй и ее поведение после.… До нее вдруг дошло. Боже, она его ударила! Подрагивающие пальцы Тани прикоснулась к покрасневшему рту. Она все еще чувствовала на своих губах теплоту и тяжесть его губ. Чувствовала на них цитрусовую сладость, перемешенную с невесомым горьким отголоском никотина. Сладость и горечь одновременно. Сочетание греха, не иначе. Что теперь делать? Как смотреть в Его глаза? Хотя это все глупость, будто бы она раньше могла, вот так просто смотреть людям в глаза. Особенно в Его глаза. Обжигающе холодные, на дне которых плескалось Северное море. Сегодня она видела их так близко, что даже смогла рассмотреть ледяной узор на его радужках, будто бы созданных для того, чтобы их рисовать. Да сам он весь, будто создан для кисти художника. Для профессионала. То есть явно не для нее. И плевать! Её пальцы начали подрагивать. Так хотелось сейчас, по памяти, воспроизвести на листке каждый изгиб его ресниц, каждую темную крапинку, отразить все тонкие хитросплетения узоров на радужке. А вот цвет этих глаз будет чертовски сложно передать… Таня резко одернула себя, но не помогло. Какая же она все-таки чокнутая! Прав был Гаврильев. Место ей в дурке. Но именно сейчас ей было, не до чего и не до кого, как и ее ненормальной матери обзванивающей в соседней комнате, все морги и вытрезвители Питера. Под ее холодной кожей сейчас, будто плавилась лава. И тлел красный LM. И взрывались с натужным скрипом невидимые тросы, а под ними с огромной высоты упал вниз и разбился вдребезги здравый смысл. Все попытки прийти в себя, провальные. Сердце колотилось в груди все так же надрывно и не думало успокаиваться. Мысли в голове были слишком быстрые и крайне безумные, чтобы их остановить. Вся она целиком была безумная, состоящая на 80% из мандаринов, а на все остальное из грифельных карандашей, острых коленок и локтей, чудных мыслей и потерянных гелевых ручек. А в карманах у нее запутались наушники, и на пол почти выпало направление к психологу на пятницу. 666 Следующим утром, выходя из дома. Таня с удивлением обнаружила свой оставленный вчера зонтик, висящий на дверной ручке. Внутри сложенного зонта оказалось несколько мандаринов. И маленький сникерс. Таня внимательно осмотрела миниатюрную шоколадку, будто бы сомневаясь в ее реальности. Тонкая улыбка против ее воли растянула ей лицо. Забавно. Это он так попытался искупить свои грехи? Из-за входной двери вдруг опять послышался крик матери, которая с утра пораньше опять надрывалась над отцом. Отец вернулся вчера в три ночи абсолютно пьяным. И несколько ближайших дней мать будет фокусировать свое токсичное внимание исключительно на нем. Голос внезапно послышался совсем рядом с дверью и Таня, сунув шоколадку в карман, покрепче ухватив зонт, в спешке начала спускаться по лестнице, так как лифт был сломан со вчерашнего дня. 666 Сломанным лифт был всю оставшуюся неделю. И Каплуновой превозмогая усталость, приходилось каждый божий день подниматься пешком до своего седьмого этажа. С соседом она больше не виделась. И это было к лучшему. Таня не понимала, как теперь к нему относится. Когда мандариново-сигаретный дурман выветрился из ее головы, девушка ужаснулась. Внутри себя она все еще была глубоко оскорблена и уязвлена тем насильным поцелуем. Ее первым поцелуем! Может это и смешно, но ей всегда хотелось, чтобы ее первый поцелуй был особенным. А он получился в плохо пахнущем лифте, с парнем, наговорившем ей до этого кучу гадостей, и которому она теперь вряд ли когда-нибудь сможет посмотреть в глаза. Каплунова почти поднялась на свой этаж, думая о том, что игнорирование в ее случае и есть лучшая защита, как услышала странный звук и резко остановилась. Прислушалась. Тишина. Она сходит с ума?  — М-мау. И снова непонятный протяжный тоскливый звук. Как будто слабое мяуканье из открытого окна на седьмом этаже. Но как такое возможно? Таня подошла к широкой раме подоконника и недоуменно выглянула из большого арочного окна. За окном было серо и мокро. Все тот же бесцветный «колодец» безразличный и пустой. С высоты седьмого этажа люди всегда казались ей маленькими и игрушечными, но «колодец» был в это время безлюдным. С тихим плеском стекала вода с грязной водосточной трубы напротив окна, и громкими каплями разбивалась внизу об асфальт. Все как всегда. Неужели у нее начались галлюцинации?  — Мяу! — уже более громко и требовательно прозвучало буквально под ухом Тани. Она вздрогнула и подняла голову наверх и, наконец, увидела маленького черно-белого котенка, прогуливавшегося дрожащими лапками по ржавым поручням водосточной трубы слева над ее головой. Сердце сжалось в груди от ужаса.  — Боже… — только и выдохнула она. Времени подумать о том, каким образом маленький котенок оказался на водосточной трубе седьмого этажа, не было. Как и не было здравого смысла в голове Тани, когда она в считанные секунды взобралась на подоконник, а после вставала в полный рост, перебравшись на внешнюю сторону окна на шаткий карниз и оттуда тщетно пытаясь стащить котенка с водосточной трубы, практически не держась при этом. И не думая над тем, что под ней сейчас семь этажей и сорвись она, лететь вниз придется долго. Разумных рациональных мыслей в голове не осталось. Ей лишь двигало желание спасти маленькую пушистую жизнь, которая не должна закончиться на этих ржавых поручнях. Однако Таню подвел маленький рост. Она физически не могла дотянуться до чертовых поручней водосточной трубы. И котенок, как назло, испугался Каплунову, и каждый раз сжимался в маленький пушистый комок, стоило только ее руке приблизиться к нему. И вот как его достать?! Она постепенно впадала в настоящую безысходность.  — Эй… слушай, слезай, — вдруг прозвучал чей-то спокойный голос за ее спиной. — Я, конечно, понимаю, мамаша у тебя не подарок и смерть рано или поздно сведет счеты со всеми, но куда так спешить, а? Давид! Сердце пропустило пару болезненных толчков. Каплунова все еще не могла прийти в себя после той его выходки и тех слов, что он ей наговорил. А еще она была зла, обижена, и в данный момент совсем не в настроении терпеть его шуточки. Поэтому стиснув зубы, и не обращая никакого внимания на парня позади, Таня почти подпрыгнула на шатком карнизе в безрезультатной попытке дотянуться до чертового котенка, который почти весь вжался в стену от ее руки и тихонько зашипел на нее. Будто она его не спасает, а хочет сбросить вниз! В этот раз она буквально не дотянулась чуть-чуть до его пушистой неблагодарной шкурки!  — Слушай, если ты так близко к сердцу восприняла тот поцелуй, то прости и все такое.… Мне тоже было непросто. Как ребенка поцеловать, знаешь ли. Отдает чем-то нездорово-педофильским. Ее тонкие руки сжались в кулаки. Таня даже почти перестала сожалеть о том, что тогда влепила ему пощечину. Он заслужил.  — Кстати, знаешь, что твой любимый Лев Толстой был тем еще бабником? Его жена родила ему дюжину детей и вдруг перестала устраивать в сексуальном плане, и он активно начал ходить налево. Есть такой слушок, что около сотни его бастардов бегало по Ясной Поляне, он построил им там школу, где сам же и преподавал. Такое в школе тебе не расскажут. А еще знаешь, он сочинил достаточно забавный стишок, я запомнил его конец: Сказал полковник Своим солдатам. Схватили дурня, — Зачали бити; До смерти дурня Тут и убили. Таня от удивления того, какой бред он несет, даже перестала пытаться допрыгнуть до поручней и оглянулась на него. Давид стоял на лестничной клетке, привалившись плечом к стене, серый утренний свет из окна сосредоточился на его резком профиле, придавая его чертам отполированной мраморности. Увидев, что она смотрит на него, парень зачем-то вытянул вперед перед ней свои татуированные открытые руки из карманов. Так обычно показывают полицейским, что они не вооружены. Он что тоже немного поехавший?  — Зачем ты мне это говоришь? — недоуменно спросила его Каплунова, совершенно сбитая с толку.  — Недавно друг рассказал, как нужно говорить с потенциальными самоубийцами в такие моменты. Ну, знаешь их нужно отвлечь чем-то, … например, беседой. Вот я и стараюсь тебя отвлечь. Жизнь прекрасна и все такое. Причина его странного поведения стала ясна. Стало даже смешно.  — Я не собираюсь прыгать вниз, — тихо заверила его Таня, снова закидывая голову наверх. Сидевший на ржавых поручнях наглый котенок теперь с интересом глядел на нее сверху вниз. — Я просто хочу достать отсюда кота…  — Достать кота? — спокойно переспросил парень. Таня кивнула не оборачиваясь:  — Да…  — С седьмого этажа? — еще более спокойно.  — Как видишь. После недолгого напряженного молчания, он вдруг беспечно заговорил, как бы, между прочим, приближаясь к девушке:  — Клянусь, я тут видел под лестницей несколько котов, может их достанешь? Тебе какой расцветки нравится? Есть рыжие, серые, черные… на любителя готов поспорить и сфинксы есть. И мейнкуны.  — Что за бред ты опять… — стала, было говорить Таня, как вдруг неожиданно почувствовала чужие руки на своей талии. У нее будто землю из-под ног выдернули. Сердце, как ненормальное, забилось о ребра. Не прошло и секунды с прикосновения, как Давид без видимых усилий резко рванул ее на себя, срывая с шаткого карниза и Каплунова задохнувшись от собственного визга, упала в его объятия, чувствуя, как от нервного напряжения у нее подкашиваются ноги. Сердце на мгновенье остановилось в груди, а после бешено затрепыхалось в горле и упало в желудок. Тупой шок мешал ей дышать. Лежа спиной на Давиде и чувствуя костлявыми лопатками живое обжигающие тепло под собой, Каплунова от переизбытка эмоций не могла даже раскрыть глаза, не говоря уже о попытках подняться на ноги.  — Просто чтобы ты знала, в следующий раз, когда тебе приспичит ловить летающих котов, делай это на первом этаже. А лучше на улице. А еще лучше обратись к психотерапевту. В первый и последний раз спасаю тебя, — прошептал ей в волосы Давид. Спасает?! Способность двигаться вдруг резко вернулась к ней, и Таня сильно дернулась, вынуждая крепкие мужские руки, удерживающие ее разжаться. Вся, дрожа изнутри, она поднялась на ватные ноги. Давид поднялся следом, не сводя с нее подозрительного взгляда холодных глаз.  — Давай без глупостей? Ты сейчас идешь домой и говоришь о своих глюках с мамой. Спокойно и не нервничая.  — Каких глюках? — легкое раздражение смогло поглотить шоковое состояние, которое охватило Каплунову. — Там и правда котенок сидит! Видя, как парень многозначительно чему-то кивнул про себя, Каплунова в отчаянье, как в бреду, начала смазано объяснять парню случившееся, где-то внутри понимая, что ведет себя и правда, как помешанная:  — Я не сумасшедшая! Я услышала мяуканье и выглянув, увидела котенка. Он и правда там сидит! Посмотри сам! Я не сумасшедшая и не самоубийца! Там и правда, маленький котенок, — и в конце зачем-то опять добавила: — Я не сумасшедшая! Я докажу… Таня, было, дернулась обратно к раскрытому окну, как Давид, предупреждая ее движения, загородил собой оконную раму. И не успела девушка возмутиться, как сжал ее руку повыше локтя и бесцеремонно потащил ее за собой наверх по лестнице.  — Все ясно. Пошли-ка, милая, со мной.  — Отпусти меня! Каплунова, немного отойдя от шока, начала активно вырываться из его, как будто бы мертвой, хватки. Спотыкаясь на ступеньках, она даже попробовала укусить его руку, но он просто стряхнул девушку с нее и продолжил тащить ее наверх.  — Отпусти меня! Слышишь?! — почти кричала она. — Ты не имеешь право меня трогать! Отпусти! Там и правда сидит котенок!  — Да-да, котенок там сидит вместе с Карлесоном, пончиками с травкой балуются на пару.  — Это правда! И тут будто бы сверху кто-то услышал стенания Каплуновой, с открытого окна послушалось громкое протяжное:  — Мяуууууу. Давид резко остановился на середине лестницы и Таня, наконец, вырвала из его пальцев свою многострадальную руку, на которой уже расцветали восхитительно сиреневые узоры будущего синяка.  — Теперь веришь?! Они на мгновенье встретились глазами. И если парню и было совестно за то, что он принял ее за поехавшую, то вида он не подавал. Все так же скептически смотря на нее.  — Я мало верю, что это коллективные слуховые галлюцинации.  — Он и правда там сидит. Я не могу его достать, не дотягиваюсь. Может, поможешь? В считанное мгновенье котенок был пойман парнем за шкирку, и под шипенье и недовольное мяуканье посажен на голову Каплуновой, которая так же задохнулась от возмущения. Тонкие коготки на пушистых лапках кололи ей кожу, как венок из колючей проволоки. Таня, было, хотела стащить котенка со своей головы, но при приближении ее руки, наглый котенок опять зашипел, и она оставила его там же. Котеночек попался с характером.  — Happy end? — спросил ее с едва заметной усмешкой Давид, наслаждаясь зрелищем. — Все живы и здоровы. Забирай его теперь домой. А я пошел.  — Я не могу его забрать!  — Как так?  — Мама… — апатично произнесла она. Всего одно слово, но вселенское понимание тот час же, отразилось в глазах парня. Алла Львовна не любила животных на таком же клиническом уровне, как ненавидела сквозняки в доме. Когда Таня была еще маленькой, она как-то нашла на улице совсем крошечного щенка и притащила его домой. Ее маме хватило только одного взгляда на дочь со щенком в руках, как произошло мгновенное вскипание. А после закономерного скандала. Каплунова рыдала весь день, так как мать, накричавшись, заставила ее относить животное обратно. Это воспоминание из ее детства было одним из самых болезненных. Таня тихо ойкнула, когда котенок, разворачиваясь вокруг себя, особенно сильно прошелся коготками по чувствительной коже ее головы.  — Его нельзя здесь оставлять. Сосед окинул ее подозрительным взглядом:  — И что ты предлагаешь? Таня на мгновенье замешкалась, уткнувшись глазами в пол, будто бы что-то искала, например свою решительность, а после вдруг скороговоркой выпалила:  — Возьми его, пожалуйста, на время к себе.  — А еще чего вам надобно, мадам? — с фальшивым интересом спросил ее Давид. — Спасай вас с седьмого этажа, потом спасай комок шерсти, а после возьми его к себе. И я все должен делать как бывалый рыцарь по одному желанию своей немного чокнутой прекрасной леди? А в награду получай только оплеухи по лицу и укусы. Немного несправедливо, не находишь?  — Ты же меня поцеловал! — возмутилась Таня.  — Что и требовалось доказать! — кивнул Давид. — Сравни мое отношение к тебе, — он показал на котенка перебирающего лапками на ее голове, — и твое ко мне. Если бы ты меня вдруг поцеловала, я бы не стал тебя бить. И за добрые поступки принято благодарить.  — Спасибо! — немедленно сказала она.  — Маловато.  — А что ты хочешь?  — Дай-ка подумать!.. — ухмылка расчертила его губы.  — Ты же не… — Таня вдруг осеклась, потому что парень перед ней вдруг наклонился к ней, и их глаза встретились, впервые настолько близко. Ее осколочно-серые и его цвета холодного моря. Внутри Каплуновой от этого все друг замерло в страшном и сладком чувстве падения. И вдруг Таня абсолютно точно поняла, что еще не переболела Давидом. Им нельзя переболеть. И даже злость, пекшая ее изнутри эти дни, была какая-то приятная, томящая. А там где он касался ее, кожа горит, как спирт в реакции с огнем, и дело тут совсем не в синяках. Давид наклонился ближе к ней, и она почувствовала его теплое дыхание на своем лице. Она сама будто бы превратилась в статую. Стояла неподвижно. В животе у нее потеплело от странного волнения, глаза сами собой закрылись. Ее тонкие губы согрелись о его дыхание, и ей казалось, что он совсем близко. Ей было так обжигающе жарко, колени задрожали. И тут котенок вдруг активно начал перебирать лапками на ее голове, напыжился, как-то странно зашипел и с грозным мяуканьем вцепился Давиду в лицо. Распахнув глаза, Таня успела увидеть лишь парня держащего неблагодарного котенка за шкирку и сквозь зубы матюгающегося, как сложилась пополам от хохота. Впервые в жизни она настолько живо смеялась не сдерживаясь. Чувствуя внутри почти эйфорию. Боже, до чего же странный этот ее новый сосед. Заядлый курильщик, провокатор, спаситель неблагодарных котов. Скучно явно не будет.