Fathers

      Рейчел бросила Финна за три дня до рождественских каникул.       В один вечер он просто пришёл домой и шлёпнулся на диван рядом со мной.       — Всё кончено.       Я почувствовал, как воздух покинул мои лёгкие.       Я крепче сжал бутылку пива в руке и попытался понять его настроение. На самом деле он вроде как улыбался, но я не мог сказать, от счастья ли, или больше от неверия.       — Ты в порядке?       Он посмотрел на меня и кивнул.       — Ага. В смысле… да. Думаю, да.       Но он не был в порядке. Пока нет.       Я сделал глоток пива.       — Что ж, припомню тебе это через пару дней.       Он засмеялся и застонал.       — Хотел бы я не знать, что ты как всегда прав.       Он вздохнул.       — Наверное, до меня пока не дошло.       Мне бы хотелось, чтобы это не дошло до него никогда, и чтобы Рейчел снова оказалась с ним.       Я похлопал его по колену.       — Ты будешь готов, когда это случится.       Он улыбнулся и встал, чтобы уйти.       — Надеюсь.       Я надеюсь тоже.       Следующие несколько дней он был не в себе. Тихий, отстранённый, угрюмый… ходил в одной и той же одежде четыре дня подряд. Но внезапно через какое-то время он снова стал Финном и вроде как… смирился.       Он много разговаривал с Кэрол, и из того, что мне удалось из неё вытянуть, я понял, что в общем ему стало лучше. Да, он всё ещё любил Рейчел и да, его сердце было разбито. Но он был Финном, парнем, который не собирается вечность грустить из-за кого бы то ни было, даже если это Рейчел.       Я попытался увидеть в этом хороший знак. Не считая нескольких дней уныния, он стал более сфокусированным. Лучше выкладывался на тренировках, меньше переживал по пустякам и становился более «нормальной» версией себя по сравнению с «Финном-парнем-Рейчел».       Но настоящее испытание началось, когда спустя пару дней каникул Курту захотелось позвать на ночёвку всех девчонок… включая Рейчел.       Это был бы первый раз, когда она появилась бы в доме после разрыва и, вероятно, вообще её первая встреча с Финном с тех пор, как начались каникулы.       Я не был доволен этим.       — Папа, пожалуйста? Я уже говорил с Финном, он совсем не против.       Ну ещё бы.       — Курт, ты уверен, что он на самом деле не против, или же он просто хочет, чтобы ты был счастлив, и тебе не было неловко перед Рейчел?       Он всплеснул руками.       — Я спрашивал у него это! И он сказал, что на самом деле не против, что она придёт. Он понимает, что мы с ней друзья, а я понимаю, что в этой ситуации его чувства важнее моих. И просто так случилось, что мы с ним на одной странице. Что она может прийти, и он не расстроится.       Я вздохнул.       В этом был смысл, и раз он спросил Финна, я не видел больше проблемы.       — Ладно, да, хорошо, но если хоть что-то поменяется…       — Конечно.       Я улыбнулся, увидев всплеск радости в его глазах.       — Спасибо, пап. Ты лучший.       И она пришла.       Почти все друзья Финна уже разъехались на каникулы, и это был один из тех вечеров, когда особо нечем было заняться. Поэтому он был дома и прятался в своей комнате большую часть вечера, заглушая звуками своих видеоигр смех, доносящийся из комнаты Курта.       До тех пор, пока видеоигры не затихли, а смех стал только громче.       Мы с Кэрол готовились ко сну, когда услышали стук в дверь. Исходя из того, что смех не стал тише, стучать мог только один человек.       — Входи, Финн, — сказала Кэрол.       Он открыл дверь, ссутулившись, и, очевидно, ему было так некомфортно, что он застал нас в кровати, что он почти забыл, зачем пришёл.       Я посмотрел на Кэрол, и мы оба засмеялись, осознав, что на самом деле это первый раз, когда он видит нас в таком виде, даже спустя годы брака.       — Что-то нужно, приятель?       Он вздрогнул от неожиданности.       — Ох, эм, не совсем… В смысле… Просто хотел спросить, может кто-нибудь из вас попросить их быть потише? Мне завтра вставать в восемь, а сейчас уже…       Кэрол собралась встать, но я опередил её, немного испугавшись того, что она может сказать Рейчел, потому что я знаю, что сказал бы сам, если бы был на её месте.       — Я с ними поговорю.       Она улыбнулась, и я оставил их с Финном вдвоём.       Пока я шёл по коридору, смех становился только громче.       Пронзительный голос Рейчел резонировал над остальными, и я представить не мог, как Финну удавалось сохранить рассудок в такой ситуации.       Когда я постучал в дверь, все голоса мгновенно затихли.       Дверь медленно открылась, и передо мной предстал Курт с максимально невинным выражением лица.       — О, привет, пап!       Он знал, почему я здесь.       Мне прекрасно было видно всю комнату. Рейчел, Мерседес, Тина и Блейн сидели кружочком на кровати Курта, а в воздухе стоял густой запах лака для ногтей и поп-корна.       Они все помахали мне, Блейн с более виноватым видом, чем остальные.       — Курт, ты имеешь представление, сколько сейчас времени?       Он громко вздохнул в притворном удивлении.       — Уже так поздно? Прости, мы будем потише.       Я усмехнулся и скрестил руки на груди.       — Что ж, спасибо, но это не всё, что я имел в виду.       На этот раз он правда не понял.       — А что ещё?       Я улыбнулся и заглянул в комнату, заставив его шагнуть в сторону.       — Эй, Блейн?       Он резко повернулся.       — Да, сэр?       Прошло уже много времени с тех пор, как он последний раз назвал меня так, и от этого у меня скрутило живот. У него не было неприятностей, и даже ничего приблизительно плохого не случилось. Я просто позвал его по имени, а он отреагировал «сэром».       Это было неприятно, и я внезапно растерял всю свою напористость.       — Наверное, эм… наверное тебе пора возвращаться в свою комнату?       Блейн слез с кровати, а Курт моментально поник.       — Пап, брось. Здесь трое человек помимо нас. Что, ты думаешь, может произойти?       Я собирался уже ответить, когда Блейн сделал это за меня.       — Нет, Курт, он прав. Увидимся завтра. Спокойной ночи, девочки.       Они все пожелали ему спокойной ночи, хотя Рейчел сидела спиной к двери, не отваживаясь посмотреть на меня.       — Спокойной ночи, Курт.       Курт ждал поцелуя, но Блейн уже вышел за дверь. Это был неловкий момент, и я сам не понял, почему вообще это произошло.       В смысле, я миллион раз видел, как эти двое целуются.       Даже после того, как раскрылся их большой секрет, я видел, как они целуют друг друга. Итак, почему же Блейн просто вышел, пока я стоял здесь?       Курт находился в видимом замешательстве, поэтому я решил, что не время и не место спрашивать его об этом.       — Эм, постарайтесь лечь спать, хорошо?       Курт коротко кивнул и закрыл дверь.       Я знал, что он волновался за Блейна не меньше моего.       С тех пор, как наступили рождественские каникулы, с ним было что-то не то. Никто не мог понять точно, и никто не мог сформулировать вопрос, который дал бы прямой ответ.       До этого момента.       Я поспешил догнать его, но он не замечал до тех пор, пока я аккуратно не коснулся его плеча.       — Эй, ты в порядке?       Он несколько раз моргнул, как будто не мог поверить, что я действительно стою перед ним.       — Что? Ага. В смысле… да, я в порядке.       Но к этому моменту я уже понял, что нет.       — Спокойной ночи.       И он скрылся в своей комнате.       Это было плохо. Я знал, что это было плохо, но в эти дни, когда неумолимо приближалось Рождество, Курт сделал невозможным для всех думать о чём-то, что не было связано с украшениями, обёрточной бумагой для подарков и чистой радостью.       И нам всем это нравилось. Никто не хотел зацикливаться на чём-то негативном, когда вокруг было столько счастья.       Я никогда не забуду это Рождество.       Первое Рождество Курта и Блейна вместе, и практически целыми днями они пропадали в торговых центрах. Пару раз даже Финну было разрешено присоединиться.       Курт и Блейн могли ходить по магазинам часами, даже днями, но Финн? Обычно после каждого такого похода он мгновенно вырубался. Со мной же дела обстояли ещё хуже. Не думаю, что выдержал бы и полутора часов с этими двумя в их полной бойфрендово-боевой готовности, когда они примеряют одежду, выбирают обувь и анализируют каждую деталь каждой вещи в каждом магазине.       В такие времена я был невероятно счастлив, что эти двое есть друг у друга.       Я сразу вспоминал прошлые года, когда Курту практически не с кем было поговорить, не то что часами гулять по магазинам и наслаждаться этим.       Всё было волнующе-прекрасно, и все были счастливы до самого рождественского утра.       Помню, что Курт разбудил меня на рассвете.       Он быстро проинформировал меня, что все уже внизу, и я единственный, кого ждут.       Конечно, когда я всё же спустился, то понял, что всем остальным Курт сказал то же самое, что и мне: Финн практически спал на полу, а Блейн стойко пытался не зевать.       Кэрол же выглядела так, как будто встала ещё раньше Курта, и уже была вооружена свежесваренным кофе, который быстро помог нам проснуться.       Курт резво рассортировал подарки и вручил их своим законным владельцам. Как будто ему снова было пять лет, и нельзя было терять ни минуты.       Я не мог перестать думать о том, что это последнее Рождество, когда он живёт в этом доме, и что на следующее они все будут учиться в колледжах. Вместо этого я попытался сконцентрироваться на том, как счастливы мы в этот момент, и что сегодняшний день — это только начало множества несомненно сумасшедших семейных праздников с Кэрол, Финном и Блейном как частью нашей семьи.       Мы открывали подарки, без остановки обнимались и шутили, а коллекция шарфов и шляп Курта, мне кажется, увеличивалась вдвое.       И вот наступил момент, когда Финн преподнёс свой подарок Курту и Блейну.       — Вам нужно открыть их одновременно, хорошо?       Они разорвали упаковку, удивившись, когда обнаружили внутри одинаковые пары носков.       Курт первым задал вполне логичный вопрос.       — Эм, Финн, уверен, что ты это хорошо продумал, но… почему носки?       Финн ухмыльнулся.       — Вы не догоняете?       Никто из нас «не догонял», чему Финн очень удивился, но сразу же поспешил объясниться.       — Ну, для Блейна за тот раз, когда я стащил все его носки во время той ерунды в хоре. А для тебя, Курт, за тот раз, когда я застал вас, эм… я не постучал и… ну, вы помните… за те чёрные носки?       Блейн глубоко покраснел, а Курт начал смеяться, не поверив своим ушам.       — Подумал, что нужно было замкнуть этот круг.       Он глупо улыбнулся, очень довольный собой.       — Что ж, спасибо, Финн. Это было очень… предусмотрительно. Уверен, что каждый раз, когда будем надевать их, мы будем думать о тебе. Да, Блейн?       Но выражения лиц Курта и Финна так развеселили Блейна, что от смеха он не мог ничего ответить.       И тогда уже мы все начали смеяться.       И в любой момент, когда я вспоминаю о сумасшедших вещах, происходивших в нашем доме, я думаю об этих носках, что подарил Финн. И о том, что он заметил потом.       Мы с Кэрол ушли на кухню, когда Финн снова заговорил.       — Стой, подождите, — выговорил он сквозь смех, — больше не осталось подарков, а вы двое так ничего и не подарили друг другу.       Курт с Блейном улыбнулись друг другу.       — Оу, мы уже обменялись нашими подарками, — сказал Курт, сжав ладонь Блейна.       Эти двое были очаровательны, но Финн резко скривился в отвращении.       — Боже, чуваки. Серьёзно? Вы это подарили друг другу на Рождество?       Но Курт и Блейн не поняли, что имел в виду Финн, а я даже не хотел знать, что имел в виду Финн.       — Эм, если ты говоришь о новом свитере от Марка Джейкобса и подписанной программке «Злой», то да, это мы подарили друг другу на Рождество.       Финну мгновенно стало стыдно за то, что он позволил себе даже предположить другое.       — Точно, свитер и… та другая штука. Я это и имел в виду.       Курт поднял брови.       — Подожди, ты думал, что мы…       — Курт, может, не надо?       Но Курт посмотрел на Блейна и рассмеялся.       — Почему нет? Это же смешно… и это правда!       Финн застонал, а Блейн тоже не сдержал смеха. Было очевидно, что все трое думали, что я не слышу каждое их слово.       Но я только притворялся, что не слышу.       — Ну спасибо. Теперь ясно, что мои носки для вас ничего не значат!       Курт всё ещё смеялся.       — С Рождеством, Финн.       Оставшуюся часть дня мы в основном провели, заслуженно высыпаясь. Я даже оставил без внимания то, что Блейн и Курт уснули вместе в кровати Блейна. Было Рождество, и это был один из тех редких моментов, когда они заслужили просто побыть вдвоём.       Вечером же семья разделилась.       Кэрол вместе с Финном уехала к своим родителям, а Курт — к тёте.       Мы с Блейном тоже были приглашены, но такие посиделки с многочисленной роднёй были редкостью, что означало много новых знакомств и общения, а ни один из нас не был в настроении для этого.       Так что этим вечером в доме остались только мы с Блейном, и для меня это было знаком разобраться в том, что происходит с ним.       Но он закрылся в своей комнате, и мне нужно было выманить его оттуда. Мы оба уже съели около сотни испечённых Куртом рождественских печенек, так что этот предлог не подходил. И внизу всё было чисто и не нуждалось в уборке, так что и здесь я не мог попросить мне помочь.       В итоге я решил, что спросить, есть ли у него бельё для стирки, будет вполне подходящей причиной, чтобы зайти к нему в комнату.       Но всё, что я получил в ответ, это: «о, да, спасибо».       Так что я взял его корзину для белья и ушёл, решив, что придумаю что-нибудь после того, как закончится стирка.       Но мне не потребовалось ничего придумывать. Его одежда сказала всё за него.       Потому что в кармане одной из его курток нашлась рождественская открытка с мичиганской почтовой маркой и фотографией двоих счастливых родителей и троих очаровательных детишек.       Это была его мама с семьёй, которую он никогда не знал.       На самом деле, это многое объясняло. Этого было недостаточно, чтобы полностью вывести его из равновесия, но вполне достаточно, чтобы подтолкнуть.       Я не мог поверить, что не понял этого раньше. Блейн уже рассказывал о своей матери и её открытках, когда пришёл в мой магазин в тот день, когда всё началось. И я должен был заранее догадаться и поговорить с ним, пока не стало слишком поздно.       Я всё ещё пытался понять, что же мне теперь делать, когда он открыл дверь.       — Эй, там кое-что…       Открытку в моих руках было прекрасно видно, и он замер на месте.       Я не мог понять, был ли он рассержен или расстроен, но его губы поджались, а всё тело напряглось.       — Где вы это взяли?       Определённо расстроен.       — В твоей куртке.       Он выругался на себя за то, что забыл вытащить открытку, что практически вложил мне её в руки.       Я отдал её, и он повернулся, чтобы уйти, как будто больше абсолютно не о чем было говорить.       — Блейн?       — Да?       Я вздохнул, понимая, что мы ступаем на скользкую дорожку.       — Хочешь поговорить?       Это было так важно. Но если я и выучил хоть что-то во время первых месяцев проживания с Блейном, так это то, что если он не хочет о чём-то говорить или что-то делать, то этого и не произойдёт.       По этой причине мы никогда особо не обсуждали всё, что произошло с его отцом. По этой причине он расстался с Куртом. И по этой причине я узнал, что его мать зовут Селеста, только прочитав имя на открытке, которую нашёл в кармане его куртки.       Это был рождественский вечер, и всё, чего я хотел, — чтобы он был счастлив.       Он вздохнул и потёр заднюю часть шеи.       — По правде говоря, было бы неплохо.       Я улыбнулся и мгновенно забыл про стирку.       Мы оба сели на диван в тёмной гостиной, освещаемой только включённой ёлочной гирляндой и огнём камина.       Курт как-то сказал мне, что Блейну очень нравилось, что наш камин постоянно зажжён, потому что его отец ненавидел это.       Это было начало.       Он показал мне открытку и представил всех, кто на ней изображён.       — Это Пол. Я не знаю, кем он работает, но смею предположить, что ему неплохо платят, раз он может позволить себе этот галстук.       Я засмеялся.       Конечно же, Блейн знал, насколько дорогой был этот галстук.       — А это Натаниэль, ему одиннадцать. И Сара, ей девять. Молли шесть.       В открытке не было сказано, сколько лет было каждому ребёнку. Но он знал каждую крупицу информации о них, которую только мог получить, потому что изучал их годами, представляя себе, каково бы было жить вместе с ними.       И тогда я осознал, как важны были эти открытки, как важна была эта фальшивая связь с семьёй в то время, как у него был только его отец.       — Ну, а это моя мама, конечно же.       Он указал на неё на фото. Они были едва похожи. Блейн выглядел в точности, как его отец, но я не отважился сказать ему это.       Он вздохнул.       — Думаю, на самом деле не из-за открытки я немного съехал с катушек.       Он через силу улыбнулся.       — Дело в том, что она точно знала, куда прислать это. Я отправлял ей письма с этого адреса. Значит она всё-таки читает их, так? В смысле, может глупо так думать, но… я не знаю, может она открыла хотя бы одно? Может она знает о Курте, о вас и обо всём этом, и может это делает её счастливей?       Он замолчал.       — По крайней мере, я хотел, чтобы это было так.       Я улыбнулся, пытаясь помочь ему почувствовать себя немного лучше. Он был крепкий парень, но не было никакого смысла говорить ему что-то, что он не хотел слышать. Лучше просто позволить ему верить.       — Хэй, готов поспорить, так и есть. Знаю точно, что это делает счастливым меня.       Он засмеялся.       — Спасибо, Бёрт. Я ценю это.       Я мог бы оставить всё так, как оно есть. Я мог бы похлопать его по плечу, улыбнуться, и остаток вечера мы бы провели, смотря игру по телеку или доедая куртовское печенье.       Но он всё ещё был напряжён, всё ещё не сказал что-то, что хотел.       Он вздохнул, но не поднялся с дивана.       Он давал мне возможность спросить, и я должен был принять эту возможность.       — Расскажи мне кое-что, парень.       Он повернулся, не совсем поняв, что я имел в виду.       — Давай.       Я пытался вести себя так, как будто мне просто любопытно.       — Что ты делал в это время в прошлом году?       Он улыбнулся, удивлённый, что из всех возможных вопросов я задал ему именно этот.       — В прошлое Рождество?       Я кивнул, и он нахмурился, вспоминая.       — Ну, я был в Далтоне в прошлое Рождество. Отец устроил мне выступление, дуэт с одной девушкой. Оказалось, она была дочерью кого-то, с кем он работал, и они пытались свести нас. И когда она пригласила меня на свидание… скажем, это обернулось катастрофой.       Он засмеялся.       — Я прямо сказал ей, что… ну, знаете, не играл за её команду, и она была раздавлена. И мой папа тоже не был доволен, поэтому на все праздники я остался в школе, а он уехал из города. Было легче оставить меня с персоналом в Далтоне, чем самому иметь со мной дело, думаю.       Он вздохнул.       — Эх, это было отстойное Рождество, не считая дуэта с вашим сыном, конечно же. Это было довольно приятно.       Он улыбнулся.       — Но оно не сравнится с сегодняшним. Ни один из моих рождественских дней не сравнится с этим.       Ни один из моих рождественских дней не сравнится с этим.       Значит, проблема была не только в праздничных открытках его матери. Проблема всегда была в его отце. И всегда будет.       И всё ещё осталось что-то, о чём мы не поговорили.       Всё, что я видел однажды — это синяки после только одного инцидента, и Блейн тогда использовал слово «ярость». Это всё, о чём я мог думать.       Он не хотел говорить об этом, а я не хотел подталкивать к чему-то, к чему он не был готов.       Он имел право не рассказывать всего, но прошло уже семь месяцев, как он переехал. Если я хотел, чтобы когда-нибудь он отделил мой образ от образа своего отца, я должен был понять, что же в его голове «соединяло» нас воедино.       — Твой отец.       Я выболтнул это, не успев даже подумать.       — Прошу прощения?       Я взял себя в руки.       — Каким он был? На самом деле. Каким ты видел его?       Он не был уверен, готов ли он ответить на такой весомый вопрос. Мы стояли на краю обрыва, и было самое время наконец спрыгнуть.       Он всё ещё мог отступить, отказаться обсуждать это.       Но он не стал.       — Одним словом, я бы сказал… безрассудный.       Это было очень важное слово.       — Особенно по сравнению с вами.       Он остановился, решая, готов ли он сделать этот прыжок.       Он глубоко вздохнул.       — Но его безрассудство имело смысл только когда я размышлял логически. И большинство времени, когда дело касалось отца… я ненавидел быть логичным.       Я не особо понимал, что он имеет в виду, но внимательно слушал каждое слово.       — Когда я рос, он был практически таким же, как сейчас. Мой камин-аут ничего особо не изменил. Нельзя просто проснуться одним утром и начать ненавидеть своего сына.       Он посмотрел на меня, и я кивнул.       — Нет, он… он всегда был собой. Просто стало немного хуже, когда он узнал. Но когда я был маленьким, для меня это было не важно, потому что я ничего не понимал. Я не понимал, почему отцы других детей играли с ними в мяч, а мой постоянно был слишком занят.       Он замолчал.       — Но чем больше я думал, тем больше это… имело смысл. Мой отец каждую неделю приносил мне комиксы про Супермена, и я прочитал их все. Можете в это поверить?       Он посмотрел на меня, разочарованно улыбаясь, почти ожидая, что я уже знал, к чему он клонит.       — Он приносил мне эти комиксы, и он всегда был таким уставшим после работы. В уме восьмилетки эти вещи так идеально совпали.       Он снова остановился.       — Он был Супермен. Должен был быть им, так?       Он засмеялся.       — Это было тупо, но я как-то убедил себя, что он так тяжело работает, спасая мир, что под конец дня у него не хватает сил любить кого-то.       Если бы сердце могло на самом деле разбиться, моё бы уже превратилось в осколки.       — Что я должен был думать? Что я был важнее, чем спасение мира? Нет, конечно нет. Я был просто маленький человечек, а он был Супермен. Подумайте только обо всех людях, которых бы он не успел спасти, если бы вдруг уделил мне немного времени.       Это прозвучало так, как будто часть его до сих пор верит в это.       — Нет, я был более чем рад забыть о своих проблемах и позволить отцу делать свою работу. И мне начало казаться, что я вроде как лучше остальных детей. Их отцы были супергероями? Нет, мой был. И я был круче их. Или по крайней мере так я успокаивал себя, когда другие мальчишки не хотели общаться со мной, потому что я не знал, что было «ненормально» думать, что Бен Аффлек привлекательный.       Я улыбнулся.       — Эй, даже я понимаю, что Бен Аффлек привлекательный.       Он засмеялся, и это было абсолютно искренне.       — Причём до сих пор!       Я подумал, что бы его отец сказал, если бы однажды Блейн пришёл со школы и поведал ему эту историю про Бена Аффлека. Я не сдержал улыбки, зная, что это было бы далеко не то, что сказал я, и что теперь я отец, который может сказать ему, что угодно.       Он быстро вернулся туда, с чего начал.       — Я думаю, что ещё долго цеплялся за эти фантазии про Супермена, пока однажды он не попросил помочь ему собрать Шевроле. Я уже стал старше и понимал больше, но во мне всё ещё жила надежда, что он готов дать нам шанс.       Его лицо помрачнело.       — Но это было глупо. Всё закончилось ссорой и, мне кажется, он кинул в меня ключ? Я не знаю, но тогда я точно понял, что это был конец истории про Супермена и более того, конец попыткам разбудить в нём настоящего отца. С той точки не было обратного пути.       Он вздохнул.       — Но самым худшим, конечно, был случай перед тем, как я пришёл к вам в магазин.       Он посмотрел на меня, и я знал, что он говорит правду.       — Он всегда легко игнорировал то, что я гей... пока я не сказал, что у меня появился парень. И тогда он понял, что должен сделать хоть что-то, чтобы положить этому конец.       Он помолчал.       — Конечно, он никогда не признавал того, что я никогда не перестану быть геем, что это было что-то вне его контроля, потому что обычно он всегда и во всём контролировал меня. И это был первый раз, когда наконец-то у него… больше не получалось.       Я задался вопросом, чувствовал ли он это до сих пор. Мог ли он до сих пор вспомнить каждый удар и каждое слово?       Я очень сильно надеялся, что нет.       Он говорил очень тихо.       — Вы можете себе представить, как часто я думал, что найду кого-то вроде вас? Как часто я слышал, что всё будет хорошо или… или появится наконец тот, кто сможет защитить меня?       Я не мог представить. И я понятия не имел, о чём он говорит.       — Больше, чем я могу посчитать. Но никто не мог мне помочь, потому что у отца были деньги и связи. И каждый раз, когда кто-нибудь был близок к тому, чтобы понять, что что-то не так… ну, он знал, как заставить людей молчать.       Я не мог поверить, что всё было так просто.       — И когда он шутит о том, какой ты неловкий, или о том, что ты свалился с велосипеда, перед своими друзьями, которые любят говорить, что ты его маленькая копия, как ты можешь не согласиться с ним?       Он посмотрел на меня с отчаянием в глазах.       — Ты не можешь, потому что знаешь, что если скажешь правду… что ж, он снова найдёт способ скрыть её, и ты думаешь, что может быть, если ты согласишься и подыграешь, то появится маленькая надежда, что он обнимет тебя и скажет, как он гордится тобой за это.       Это всё, чего он хотел. Его отцу просто нужно было обнять сына и сказать, что он им гордится.       Я не думаю, что есть более очевидная вещь, которую я бы сделал для одного из своих сыновей, когда они нуждаются во мне.       — Мне кажется, я никогда не терял эту надежду, даже когда стал понимать больше. И вы единственный человек в моей жизни, которого он не смог контролировать.       В его глазах появились слёзы, а моё горло как будто перехватило железной цепью.       — Вы — единственный, кого больше заботило то, что я говорю, а не то, что говорит он. И это был первый раз, когда кто-либо зажёг маленький огонёк надежды на лучшее, и отец не смог потушить этот огонёк прежде, чем он разгорится.       Его глаза пристально следили за пламенем камина.       — Он понял, что ему не победить вас, поэтому сдался. Перестал пытаться. И даже если я больше всего на свете хотел сбежать от него… я не знаю.       Он вздохнул, пытаясь понять, не будет ли звучать глупо то, что он хочет сказать.       — Я думаю, факт того, что я должен перестать надеяться, хоть я и понимаю, что в этой надежде нет никакого смысла, причиняет боль сильнее, чем всё, что он когда-либо делал.       И это было совсем не глупо. В этом был смысл, и, глядя в его стеклянные глаза, я мог сказать, что он тоже знает это.       — Переезд сюда и то, что он сдался… это означало, что он никогда не изменится. Каждый день во мне жила мысль, что может быть однажды он… он будет тобой, Бёрт. Но в глубине сознания я всегда знал, что никогда не найду в нём ничего похожего. Я никогда не буду иметь той же связи с отцом, какая всегда была у вас с Куртом.       Он не заметил, как первый раз обратился ко мне на «ты».       Мне нужно, чтобы он понял, что теперь я есть и у него тоже.       Была моя очередь сделать шаг. Моя очередь быть мужчиной. Моя очередь быть отцом.       Его отцом.       И я был готов.       — Знаешь, Блейн, я могу много чего тебе сейчас сказать. Во-первых, я могу сказать, что ты не заслужил ничего из этого.       Он взглянул на меня, немного испугавшись того, что я собирался сказать, потому что это определённо было то, чего он никогда не слышал в свой адрес.       — Я могу сказать тебе, что это всё его вина, не твоя, и что ты прекрасный ребёнок, отзывчивый, умный, добрый и ещё сотня подобных прилагательных… но я не буду, потому что знаю, что требуется намного больше, чтобы ты поверил в это, даже если все эти слова чистая правда.       Не думаю, что он был готов хоть к единому моему слову.       — Поэтому я собираюсь сказать вот что.       Мы посмотрели друг другу в глаза, и мне нельзя было потерять этот зрительный контакт.       — Твой отец больше никогда не навредит тебе. И я говорю серьёзно. Я держал это обещание с тех пор, как ты доверился мне первый раз, и я буду держать его до конца, ты понял?       Он кивнул, его губы задрожали.       — Ты живешь здесь. Ты часть этой семьи. И ты мой сын.       Он крепко зажмурился, позволяя себе заплакать.       — Я знаю, что не могу изменить прошлое, не могу заставить тебя забыть все те ужасные вещи, что с тобой произошли, но я могу кое-что получше. Я могу дать тебе будущее. На всю оставшуюся жизнь, Блейн, я могу обещать, что буду рядом всегда, когда буду нужен.       Я давал ещё одно обещание, и он знал, что я свои обещания сдерживаю.       — Я сделаю всё, что угодно, чтобы быть уверенным, что ты здоров, счастлив и в безопасности, что бы ни случилось.       Он кивнул, понимая, что первый раз в его жизни эти слова - чистая правда.       — Ничто не встанет между мной и тобой и между тобой и нашей семьёй, потому что это и значит быть семьёй. Мы — всё, что у нас есть, и наша семья не полная, если в ней нет тебя.       Он уже не сдерживал поток слёз, но даже сквозь слёзы смог сказать то, для чего пришло время.       — Как я дожил до этого момента?       Он говорил немного несвязно, но я был готов слушать.       — Как я смог получить всё, чего я хотел, только принеся вам однажды стакан кофе?       Он засмеялся сквозь слёзы, и я не сдержал улыбки.       Всё, чего он хотел.       — Господи, это так странно. Кажется, как будто… как будто всё должно быть наоборот.       Он вытер слёзы.       — Я думаю, что когда ты вырастаешь, ты понимаешь, что супергероев не существует. Ты веришь в них только тогда, когда ты ребёнок. Но сейчас я вырос, и я думаю, что это первый раз, когда я по-настоящему понял, что значит быть героем.       Он посмотрел на меня.       — Герои не отказываются от родных ради всеобщего блага. Особенно от своих… особенно от своих собственных сыновей.       Он глотнул воздуха.       — Герои спасают всех, кто нуждается в спасении.       Снова посмотрел на меня.       — И ты? Ты спас меня.       Он улыбнулся.       — Ты как Супермен, Бёрт.       Он засмеялся, и теперь плакали мы оба.       Это одно из детский сокровенных мечтаний, стать Суперменом. Какой мальчишка не читал эти комиксы? Какой мальчишка не говорил, что хочет стать Суперменом, когда вырастет?       Но как много из этих мальчишек выросли, чтобы стать отцом бойфренду своего сына, который однажды скажет им, что они супергерои?       Только я. Этот замечательный ребёнок сидел рядом и говорил всё, что хотел сказать долгое время.       Это было очень важно, и я едва сдержался, чтобы не превратиться в Курта, который только что посмотрел концовку «Русалочки».       Блейн был моим сыном, а я был его отцом.       И камин горел всё ярче.