Fathers

      Они действительно выросли.       Мне кажется, что осознать это — самое тяжёлое для отца, но это так. И как сильно бы я ни хотел забыть об этом, они всё же находили способ напомнить.       Курт и Блейн без остановки обсуждали то, что им нужно успеть сделать до переезда в Нью-Йорк, а Финн каждый день сидел на тротуаре у дома, ожидая почтальона с письмом из Нью-Йоркского университета.       Но при всём этом моё осознание того, насколько же они повзрослели, пришло ко мне, когда одним вечером мы вчетвером убирались на кухне.       Блейн сортировал посуду в посудомойке, а Курт пытался помочь Финну оттереть пятно от соуса с рубашки.       — Знаешь, Финн, было бы намного легче, если бы ты просто снял рубашку.       — Но мне нужно быть у Рейчел уже через десять минут!       — Ну, наверное об этом ты должен был подумать до того, как напялил новую рубашку на ужин!       Финн молчал, позволяя Курту дальше тереть пятно.       Блейн засмеялся, и когда я повернулся посмотреть на него, то заметил на его пальце что-то, чего раньше там не было.       Сначала я решил, что мне привиделось.       Но я продолжал смотреть и вскоре смог различить на безымянном пальце его правой руки две тонкие чёрные линии, которых, могу поклясться, там никогда не было.       — Эй, Блейн?       Я подошёл к нему, но он продолжил сортировать посуду, даже не взглянув на меня.       — А?       Я схватил его за запястье, и он от неожиданности выронил всю посуду, которая рассыпалась по полу с громким звуком.       — Наверное, это и есть ответ на мой вопрос.       Он вздохнул и посмотрел на Курта, который пытался придумать, что же делать.       Я поднял руку Блейна и хорошенько рассмотрел его палец.       Тату было простым и сдержанным. Просто чёрная буква V, украшающая его кожу.       Я отпустил запястье и посмотрел ему в глаза. Он понятия не имел, что должен был чувствовать. Страх? Вину? Раскаяние?       Я повернулся к Курту и Финну.       — Позвольте предположить. У вас у всех они есть?       Финн покачал головой, очень гордый собой за то, что ему единственному хватило ума не делать что-то настолько глупое.       Курт с отвращением посмотрел на него.       — Финн собирался сделать, но свалился в обморок, как только увидел иглы. Это было очень унизительно.       Финн густо покраснел.       — Но ответ на твой вопрос — да. У меня тоже есть тату.       Курт говорил очень уверенно. Его плечи были расправлены, а выражение лица твёрдым, и он был готов противостоять мне, что бы я ни сказал.       Я скрестил руки.       — Ну, что ж, давай тогда тоже посмотрим.       Он закатил глаза и отложил тряпку, которой тёр рубашку Финна.       Потом подошёл ко мне и поднял свой указательный палец, показывая чёрный улыбающийся смайл.       Я опешил.       Видите ли, когда Курт был маленьким, он сворачивался калачиком на коленях своей мамы всякий раз, когда ему было грустно. И она брала маркер и рисовала ему на указательном пальце маленькую улыбающуюся мордашку, как напоминание всегда улыбаться, даже если всё идёт не так, как хочется, и даже если весь мир был против него, потому что вокруг было столько людей, которые любят его и думают, что он самый замечательный мальчик на свете.       И это помогало каждый раз. Каждый раз она целовала его пальчик, а он целовал её, и все слёзы мгновенно высыхали.       И всё благодаря одному маленькому смайлику.       И никаким образом я не мог злиться сейчас.       Только не из-за этого.       Это было слишком личное, и я не мог даже подобрать слов, чтобы сказать ему хоть что-то.       — Пап?       Я как будто вышел из ступора.       — Да, Курт?       Он смотрел на меня, широко раскрыв глаза.       — С тобой всё нормально?       Я засмеялся.       — Да, нормально… И мне нравится тату. Очень мило.       Его глаза расширились ещё больше.       — Тебе нравится?       Я посмотрел на Финна и Блейна, которые идеально отзеркалили выражение лица Курта.       — Да. Мне нравится. Знаете, парни, вам ведь уже восемнадцать и… ну, вы можете набить себе татуировку, не спрашивая у меня разрешения, так? Так что… так оно и есть, думаю.       Мальчики поражённо замерли, а Блейн уставился на валяющуюся посуду, пытаясь сообразить, связаны ли как-то его неподвижность и моё настроение.       — И это всё?       — Да, Курт. Это всё.       Я похлопал его по плечу и вышел из кухни. Блейн сразу же подорвался собирать с пола тарелки.       Они больше не дети. Они мужчины. Они мужчины с татуировками.       И какая была бы польза, если бы я на них разозлился? Тату бы вдруг исчезли?       Нет конечно.       Я только больше бы распалялся и сердился, а они больше никогда ничего не доверили мне, особенно после того, как мы все будем жить в разных местах.       Но я всё равно немного расстроен, что они не сказали мне сразу.       Что они уже чувствовали себя настолько взрослыми, что могли не рассказывать мне что-то, если не хотели.       И у них было на это право… но мне это не нравилось.       И когда позже я рассказал всё Кэрол, она со мной согласилась.       Мы уже укладывались в постель тем вечером, и она поверить не могла, что Курт и Блейн действительно решились сделать татуировки.       — Ну, они как-то упоминали это, конечно. Я сказала, что мне нравится эта идея, но я никогда не думала, что они решатся!       — Подожди, они говорили тебе об этом?       Она засмеялась, не видя абсолютно ничего плохого в том, что они сказали ей, но не мне.       — Ну, да… Конечно, говорили. Но только как о чём-то гипотетическом, а не так, что они завтра же встали бы и пошли делать тату.       Я убрал покрывало и забрался в кровать.       — Странно, да?       Кэрол легла рядом.       — Да, в какой-то степени. В смысле… когда это случилось? Когда они повзрослели? — сказала она, прижавшись ко мне.       — Мы проморгали.       Она засмеялась.       — Неплохо так проморгали.       Я вздохнул.       — Не знаю… Думаю, что меня больше всего беспокоит их поведение во всей этой ситуации.       Она посмотрела на меня.       — Что ты имеешь в виду?       — Ну, знаешь, то, что они даже не рассказали нам. Тебе не кажется, что они слишком торопятся повзрослеть?       Она задумалась и также, как я знал, что её это заботило, я знал, что быстрое взросление Финна тревожило её уже достаточно долгое время.       Для неё это было уже не так в новинку, как для меня, и я заметил, как она порадовалась тому, что наши страхи наконец совпали.       — Может мы попытаемся… немножко их притормозить?       — О чём ты?       Она улыбалась так, как будто уже давно вынашивала эту идею в голове.       — Мы можем устроить интервенцию.       Я засмеялся.       — Думаешь, сработает?       Она знала, что сработает.       — Конечно! Мы можем сделать что-нибудь такое, что напомнит им, что они не такие уж взрослые, какими хотят казаться.       — Например?       Она притворилась, как будто ещё не продумала эту часть, и это было тем, что я так любил в ней. Она всегда была подготовлена ко всему, но при этом хотела дождаться идеального момента.       И такой момент наступил.       — Ты ведь помнишь те коробки в гараже со всякими старыми вещами Курта и Финна?       — Помню.       Она улыбнулась.       — Мы можем их выбросить.       Я понятия не имел, к чему она вела. Потому что звучало это как что-то, что точно делать не стоит.       — Выбросить?       — Не на самом деле выбросить. Мы просто притворимся, что выкидываем их, прямо перед мальчиками. Они с ума сойдут от того, что их вещи летят в мусорку, ты их знаешь. Будет великолепно.       Я засмеялся.       Это и правда был прекрасный план. Если я и знал что-то наверняка, так это то, что все трое наших мальчишек в душе ещё дети. Их испытания и страхи росли, но если говорить начистоту, я был уверен, что Курт с удовольствием может организовать как-нибудь чайную вечеринку. И я знал, что Финн до сих пор более чем готов поиграть в войнушку своими игрушечными солдатиками, пока никто не видит. А Блейн… в одной из его наволочек был спрятан плюшевый кролик.       — Знаешь, я думаю, в этом есть смысл.       Она засмеялась.       — Мы достанем эти коробки завтра, и когда они увидят, то ностальгия захватит их по полной.       Она снова засмеялась, и я видел, какой счастливой её делало предвкушение того, что мы собираемся сделать.       — Ты и правда загорелась идеей, да?       Она улыбнулась и на какое-то время задумалась. Потом подняла на меня взгляд, и я увидел в её глазах слёзы.       — Это было бы неплохо, знаешь. Хотя бы ещё на денёк притвориться, что они не уезжают от нас через пару месяцев.       Я кивнул, стараясь не расклеиться ради неё.       Она попыталась сморгнуть слёзы, но безуспешно.       — Я не думаю, что готова к этому.       Я прижал её к себе и успокаивающе гладил по спине, пока она плакала.       У других родителей подобное происходит постепенно. Они сначала отправляют в колледж одного ребёнка, потом через пару лет второго, ещё через какое-то время третьего, четвёртого и так далее.       Но мы так не могли.       Мы теряли всех троих одновременно. Три прощания, в три раза больше боли.       Вот почему было очень важно, чтобы наш план прошёл идеально.       Мы с Кэрол вытащили все коробки из гаража и поставили в гостиной, разложив рядом кучу огромных мусорных мешков для убедительности.       И когда мальчики вернулись с репетиции хора, их реакция была непередаваема.       Блейн не особо понимал, что происходит, но судя по тому, что Курт чуть ли не метал взглядом огонь, он осознал, что должен был быстро придумать, как успокоить его и не допустить взрыва. Финн же выглядел так, как будто перед ним рушился весь мир.       — Ч-что здесь происходит?       Кэрол засунула в мусорный мешок его рейнджеров.       — О, просто перебираем старый хлам.       Она звучала так беспечно, что Финн забеспокоился ещё сильнее.       Курт сделал шаг вперёд, пока Блейн держался в стороне, наблюдая издалека.       — Перебираете или выбрасываете?       Я засмеялся.       — И то, и другое, Курт. А что? Тебе что-то нужно?       Челюсть Курта едва не встретилась с полом.       — Да! Да, нам что-то нужно! Как вы можете выбрасывать всё это, не спросив нас? Это же ценные воспоминания!       Я улыбнулся.       — Серьёзно? Они просто собирали пыль в гараже, и раз вы скоро выпускаетесь, мы подумали, что вам даже не понадобится весь этот хлам.       Финн выглядел так, как будто никогда не слышал ничего более неправдивого в своей жизни.       — Хрена с два не понадобится!       — Финн! Следи за языком!       От страха он подавился воздухом и попытался успокоиться, чтобы не ляпнуть ещё чего-нибудь лишнего.       — Прости, мама, но это серьёзные вещи!       Он, собрав всю уверенность, схватил мусорный мешок, вытаскивая столько рейнджеров, сколько смог схватить.       — Нельзя разлучать красного и жёлтого рейнджеров! Это против всех законов природы! И любви!       Курт выхватил из его рук несколько фигурок и с недоверием уставился на них.       — Подожди… у тебя были вместе красный и жёлтый? Красный всегда был влюблён в синего. У них у единственных были стабильные отношения, Финн!       Финн, выпучив глаза, повернулся к Курту.       — Ты в своём уме? Красный и жёлтый, Курт! Посмотри на химию между ними! Они идеальны друг для друга!       Я взглянул на Блейна, который пытался понять, что происходит, но которому нечего было сказать. Он просто неловко стоял с натянутой улыбкой, притворяясь, что понимает, о чём идёт разговор.       Я остановил Курта, пока он окончательно не разозлился на Финна.       — Так, ладно, эй!       Они оба повернулись ко мне, и я постарался оставаться настолько серьёзным и строгим, насколько мог, чтобы они продолжали безоговорочно верить в то, что мы делаем.       — Мы разберём вещи вместе, хорошо? Но кое-чем всё равно придётся пожертвовать.       Курт вздохнул и посмотрел на Финна, который всё ещё был напряжён.       — Рейнджеров можно оставить?       Я вздохнул.       — Конечно. Рейнджеров можно оставить.       Финн мгновенно расслабился, и каждый нашёл себе местечко на полу, чтобы пройтись по содержимому всех коробок, расставленных по гостиной.       Кэрол была права.       Ностальгия захватила всех с головой.       Каждый раз, когда Финн или Курт доставали что-то из коробки, то обязательно вспоминали связанную с этим предметом историю, которую обязаны были рассказать.       И мы столько раз слышали «мам, а ты помнишь, когда…» и «папа, не могу поверить, что ты сохранил это после того раза…», что сбились со счёта.       Все смеялись, и мы с Кэрол наслаждались каждой секундой этих воспоминаний о прошлом.       Финн рассказал историю о том, как в первом классе спрыгнул с гимнастических верёвок и приземлился прямо на девочку, выбив ей зуб и сломав себе руку. Их одноклассники в течение всего перерыва искали зуб по площадке. Он сказал, что зуб так и не нашли, и поскольку это случилось по его вине, то ему пришлось писать письмо Зубной Фее, чтобы удостовериться, что девочка всё равно получит за этот зуб заслуженные деньги.       Естественно, Кэрол сохранила это письмо. Курт, согнувшись вдвое, громко хохотал над этим.       — Мне было шесть! И я сломал руку! Думаю, мы должны быть счастливы, что мне хотя бы хватило порядочности вообще написать эту записку.       Кэрол засмеялась вместе с Куртом.       — Ты выбил ей зуб, Финн! Мы счастливы, что тебя вообще не исключили за прыжок с этих верёвок.       Финн надулся.       — Я всё равно не считаю, что это моя вина.       Курт просто покачал головой.       — Не могу поверить, что это из-за тебя площадку закрыли до конца года. Наконец-то многое из моего детства начинает обретать смысл!       Блейн тоже посмеялся вместе с ними, но с тех пор, как они пришли домой, он так ничего и не сказал, только соглашался с Финном и Куртом. Он не ходил с ними в начальную школу. Ни одна из вещей здесь не имела для него никакой ностальгической ценности.       Что он мог сказать?       Он бы хотел добавить к разговору что-то существенное, но попросту не знал, что.       Курт продолжал рассказывать, как однажды получил кровавую рану в затылке от удара качелью, плавно переходя к истории о своей главной роли в школьной постановке в четвёртом классе.       — Это был единственный раз, когда мой талант действительно был оценён по достоинству.       Блейн недоверчиво посмотрел на него.       — Ты правда так считаешь?       Курт кивнул.       — Да, правда. Я играл Дэви Крокетта в «Захватывающей истории о Дэви Крокетте», и был великолепен. Да, пап?       Он весь чуть ли не светился, и я не в силах был сдержать смех.       — Да. Это было хорошее шоу, и момент, когда ты в самом конце бросал блёстки в зрителей из своей енотовой шляпы, тоже был ничего.       Его улыбка стала ещё больше.       — Это был мой звёздный час! Даже при том, что мой учитель сильно разозлился из-за такой блестящей импровизации, ты тогда всё равно остался в школе и весь вечер помогал мне убираться.       Я помню тот вечер. Сметать блёстки с кафельного пола и пылесосить их с кресел было намного труднее, чем могло показаться. Но я наслаждался каждой минутой, потому что всё то время, что мы убирались, Курт приводил мне тысячу причин того, почему сам Дэви Крокетт был бы в восторге от исполнения Курта.       Курт с Финном смеялись, и Блейн старался тоже. Правда старался. Он больше всего на свете хотел понять это чувство так же, как и они.       Но он не понимал. Его там не было, и с ним похожего не случалось.       Не было ни единого человека в его жизни, который помнил бы о нём что-то подобное. В этих коробках не было ничего, что принадлежало бы ему.       У него не было никого, кто хранил бы это. И я знал, что он хотел быть счастливым, наслаждаться всеми этими воспоминаниями и историями, но это тяжело, когда у самого тебя ничего такого нет.       И я не единственный заметил это.       Курт посмеялся над окончанием своей истории и погладил Блейна по колену.       — Почему бы тебе нам что-нибудь не рассказать, Блейн?       Он всё ещё улыбался, и я немного удивился, когда Блейн никак не отреагировал на улыбку.       — Что… рассказать что-то?       Курт кивнул, пытаясь понизить свой уровень энтузиазма, чтобы помочь Блейну выбраться из зоны комфорта.       — Ну да, знаешь… можешь рассказать нам всё, что угодно.       Блейн неловко улыбнулся и обвёл нас по очереди взглядом, пытаясь понять, как ему рассказать хоть что-нибудь.       Он кивнул и прочистил горло.       — Ладно… что ж. Эм, посмотрим…       Он почесал шею, и я знал, что все сейчас отсчитывают достаточное количество секунд, пока он неловко возится, чтобы сказать ему, что на самом деле он может ничего и не рассказывать.       — О, есть кое-что!       Он улыбнулся, и лицо Курта осветилось радостью.       — Итак, у меня в начальной школе был учитель английского. Очень классный.       Нам всем понравилось начало истории.       — Он открыл нам глаза на столько классных вещей, и он действительно хотел вытащить лучшее из каждого из нас, понимаете?       Мы кивнули, но я заметил, что Курт уже почувствовал что-то неладное.       — Ну, он заинтересовал нас поэзией, и так…       Выражение лица Курта резко изменилось.       — …мы организовали клуб и ходили после школы в одну пещерку, где вслух читали отрывки всяких великих авторов. Ну, знаете, Уитман и…       — Блейн?       Курт, казалось, был близок к слезам, Блейн был полностью поглощён своей историей, а Финн понятия не имел, что происходит.       — Да, Курт?       Курт прижал колени к груди и обнял их.       — Это сюжет «Общества мёртвых поэтов».       Я посмотрел на Кэрол, которая, уверен, почувствовала это раньше Курта и пыталась придумать, что сделать, чтобы это всё не переросло во что-то плохое.       Блейн притворился, что озадачен.       — Ох… кажется, так и есть.       Он засмеялся.       — Думаю, я должен был догадаться, что Робин Уильямс никогда не был моим учителем, да?       Финн засмеялся чуть громче, чем должен был, поэтому что это единственное, что он понял, и потому что хотел, так же как и все мы, чтобы всё это уже поскорее закончилось.       Курт выглядел расстроенным, и ему определённо не понравилось, что Блейн просто отмахнулся, как будто случившееся — просто случайность.       Мы с Кэрол промолчали, потому что не хотели раздувать ситуацию ещё сильнее, тем более, что Финн уже перешёл на обсуждение своих любимых фильмов с Робином Уильямсом.       А Блейн просто сидел, слушая его и позволяя себе забыть о случившемся, что было в какой-то степени тревожным знаком.       Но Курт не забыл. Как и мы с Кэрол. Мы решили дать Курту возможность расспросить его об этом позже.

*****

      Когда я пришёл с работы на следующий день и обнаружил на кофейном столике нетронутую пачку писем, то сразу же начал их просматривать.       И моё сердце чуть не остановилось, когда среди счетов и рекламных листовок я увидел письмо из Нью-Йоркского университета, адресованное Финну.       Я держал его и пытался понять, видел ли его Финн или нет.       Хотя, он ни за что не оставил бы его вот так лежать на кофейном столике. Он забрал бы письмо наверх и часами сверлил глазами, никому не говоря.       Нет, он не видел его.       И я знал, что рано или поздно ему придётся узнать. Так почему бы не сейчас?       Поэтому я сделал глубокий вдох, поднялся наверх и постучал в его дверь.       — Финн?       — Можешь войти!       Я медленно открыл дверь и с удивлением отметил, что мог действительно увидеть пол его комнаты. Кругом не было ни пятнышка, а Финн растянулся на кровати с книгой.       — Что здесь происходит?       Он удивился.       — В смысле?       Я указал рукой на пол и вдруг заметил, что он был идеально пропылесосен.       Он засмеялся.       — О… ну да. Можешь сказать спасибо Рейчел.       Он отложил книгу и скрестил на груди руки.       Я видел, что ему было не особо комфортно в спальне, которая выглядела скорее как комната Рейчел, поэтому я не знал, хочу ли вообще говорить ей спасибо.       — И тебе так больше нравится?       Финн пожал плечами.       — Да… наверное. Намного легче передвигаться, это я точно могу сказать.       Я кивнул.       Всё же обсуждение Рейчел — отдельная тема, и я пришёл сюда не для этого.       Он до сих пор не заметил письма в моей руке.       — Я могу сесть?       Он кивнул и выпрямился.       — Да, конечно.       Он пригласил меня присесть, немного сомневаясь. Я сел перед ним, прямо как в тот раз, когда ему пришло первое письмо, и протянул ему конверт.       Финн не паниковал.       Он даже выглядел так, как будто не понимал, что это.       Вместо этого он наклонился вперёд и прочитал слова на конверте, не забирая его из моих рук, даже не прикасаясь к нему.       И когда в его голове всё сложилось, он медленно отклонился, как будто письмо было радиоактивным.       — О боже.       Он всё ещё глядел на него.       — Когда оно пришло?       Я засмеялся. Я знал, что он справится, и что страх был только в его голове.       — Сегодня.       Он кивнул и продолжил глядеть на письмо, не уверенный в том, что ему делать.       — Откроешь?       Он громко сглотнул и попытался улыбнуться так спокойно, как мог.       — Ну я… ага. Да, открою.       Он не пошевелился.       — Откроешь сейчас, Финн?       Его рука дёрнулась, как будто он хотел потянуться и вырвать письмо из моих рук.       Я взглянул на него, и он глубоко вздохнул и всё же забрал конверт.       — Да, я открою его… прямо сейчас.       Он медленно открыл конверт и посмотрел на меня.       Я смотрел в ответ уверенно и твёрдо, и он понимал, что настало время просто сделать это, несмотря на то, каково будет решение приёмной комиссии.       Я знал, что он сходил с ума. Мы оба.       Сейчас, в отличие от прошлого раза, всё было серьёзно. Это был настоящий ответ, те самые «да» или «нет», которых мы долго и терпеливо ждали.       В его жизни не было ни одного человека, который не хотел бы этого для него.       И время наконец пришло.       Я задержал дыхание.       — Я… я смог.       Финн засмеялся, и огромная улыбка появилась на моём лице.       — О господи. Чёрт подери… вау.       Он откинулся на стену позади себя и закрыл глаза, пытаясь впитать всё, что он чувствовал в этот момент.       Он наконец получил то, чего так долго ждал, и теперь может спокойно вдохнуть.       Он широко улыбнулся.       — Это всё по-настоящему!       Он наклонился вперёд и впился взглядом в строчки на листе, удостоверяясь, что они реальны, что никто случайно вдруг не допустил ошибку.       Я похлопал его по ноге.       — Что я говорил?       Он засмеялся, покачав головой.       — Эй, Финн?       Он посмотрел на меня, и я, честно сказать, никогда ни у кого не видел такого облегчения во взгляде. Он буквально лучился счастьем и выглядел так, как будто готов запрыгнуть на самую высокую гору и кричать от радости, что есть мочи.       — Поздравляю, я очень горжусь тобой.       Он засмеялся и отложил письмо (в первый раз с тех пор, как вообще отважился взять его в руки).       — Спасибо. Это… это много для меня значит.       И я знал, что это правда.       Всё, чего хотел Финн, — быть услышанным. Хотел быть принятым, важным, лучшим. И именно Нью-Йоркский университет пишет ему, что он такой.       Он сам сказал… он смог.       Он наконец-то получил это письмо, и он наконец-то смог.       — Вау. Мне нужно позвонить Рейчел!       Меня немножко удивило, что он с таким рвением захотел сделать именно это после получения такого важного письма, которое изменит всю его жизнь.       Я думал, что он захочет рассказать маме, или Курту, или Блейну… но он выбрал Рейчел.       Но я всё равно улыбнулся и встал, чтобы уйти.       — Звони.       Он взял свой мобильник, а я, закрывая за собой дверь его комнаты, улыбнулся, отмечая, что красный и жёлтый рейнджеры лежали рядышком на его письменном столе.       Я возвращался в свою спальню, всё ещё посмеиваясь от того, как легко Финн мог быть одновременно подростком и ребёнком.       Он нуждался в своей девушке, а ещё ему нужны были его рейнджеры.       И у него было и то, и другое.       Я открыл дверь нашей с Кэрол спальни и немало удивился, застав её там не одну.       Рядом с ней на кровати удобно устроился Блейн, и они с Кэрол листали её альбомы с вырезками и фотографиями.       Это было неожиданно и странно, и меня охватило чувство, что я вмешиваюсь во что-то очень личное.       Мне оставалось только догадываться, как часто они делали это. Как часто Блейн нуждался в материнском тепле и приходил к Кэрол, и никто не говорил мне об этом, потому что это просто-напросто не моё дело.       Только по одному их виду я мог сказать, что намного чаще, чем я мог предположить.       И мне это понравилось.       Он нуждался во мне, но он нуждался и в Кэрол тоже. Я и близко не стоял рядом с тем, в чём она, очевидно, была бесподобна. Она добрая, нежная и успокаивающая, и она разрешает этому грустному ребёнку сворачиваться калачиком рядом с ней и листать альбомы. И она гладит его по голове и обещает, что всё будет хорошо.       Потому что сейчас это нужно было ему намного сильнее, чем когда-либо.       Потому что у него никогда не было матери, никогда не было человека, который любил бы его настолько, чтобы интересоваться его жизнью, распечатывать его фотографии, делать вырезки и вклеивать всё это в большой альбом.       Потому что Кэрол всегда рядом, когда ты в ней нуждаешься. И после того, что произошло вчера, Блейн нуждался в ней. И она была более чем рада принять ребёнка, который признал, что ему до сих пор нужна материнская ласка.       Этого мы с ней и хотели… всегда быть нужными своим детям.       И я рад, что они пришли к этому. Я, спустя столько времени, иногда ненавижу себя за то, что бываю так слеп, но я рад за Блейна и Кэрол.       — Эй, вы двое.       Блейн резко вскинул голову, оторвавшись от альбома, но остался сидеть на месте.       — О, привет.       Кэрол просто посмеялась.       — Мы тут вспоминали всякое.       Она закрыла альбом, и лицо Блейна приняло немного расстроенное выражение. Он спрыгнул с кровати, а Кэрол взглянула на меня так, как будто я наконец раскрыл какой-то огромный секрет.       Я поднял руки.       — Подожди, эй… тебе не обязательно уходить, если…       — Нет, всё нормально, — он улыбнулся. — Я пойду вниз.       Он вышел из комнаты, и я тяжело вздохнул.       — Прости.       Кэрол засмеялась.       — Не извиняйся. Альбомы никуда не денутся, — она собрала их с кровати и убрала на пол.       — Всё равно. Я не хотел заставлять его уходить.       Она пожала плечами.       — Вы часто это делаете?       Она улыбнулась.       — Не знаю, верно ли сказать «часто». Мне нравится думать, что я действую на него умиротворяюще каждый раз перед разговорами с тобой. Мы с Блейном разговариваем только о простом, о весёлом. А потом я отправляю его к тебе для самого сложного, — она вздохнула. — Я не знаю, как тебе хватает выдержки слышать все эти его истории, Бёрт. У меня сердце разбивается только от одной мысли, через что ему пришлось пройти. Не понимаю, как ты вообще можешь придумать хоть что-то, чтобы сказать ему.       Я вздохнул и наклонился к ней, чтобы поцеловать.       — А я не понимаю, как ты делаешь, ну, знаешь, всё то, что ты делаешь. Спасибо за то, что ты самая лучшая мама…       Я поцеловал её.       — …и самая лучшая жена…       И снова поцеловал.       — …на всём свете.       И я поцеловал её третий раз.       — Боже мой, тебе нужно как-нибудь сходить на шоппинг со мной и Куртом, если тебя так заводят альбомы!       Я засмеялся.       — Ты ведь понимаешь, что это значит, так?       Я понятия не имел.       — Я его смягчила… теперь тебе нужно поговорить с ним.       Я сел.       — Всё плохо, да?       Она покачала головой.       — Не то чтобы плохо, но и не хорошо.       Я встал с кровати и направился к двери.       — Ты будешь здесь, когда я вернусь?       Она улыбнулась.       — Естественно.       Я вышел из спальни и пошёл вниз. Блейн сидел на кухне с журналом и пачкой сырных крекеров. Я сел за стол перед ним, и он взглянул на меня.       — Эй.       Я чуть наклонился вперёд.       — Эй.       Он несколько раз моргнул и снова уставился в свой журнал.       Я совершенно не умел начинать разговоры. Мы делаем это уже несколько раз, а я всё ещё борюсь с неловкостью так же, как и в самый первый наш разговор.       Но на самом деле, сейчас всё было в тысячу раз уютнее. Он громко хрустит своими крекерами, а я просто сижу рядом.       В этом была разница.       — Курт знает, что ты это ешь?       Он улыбнулся и закинул ещё парочку крекеров в рот.       — Если я скажу да, ты разрешишь мне и дальше их есть?       Я засмеялся и протянул руку. Он перевернул коробку и вытряхнул несколько штук мне на ладонь.       Когда он делал это, я снова увидел.       Вспышка чёрного на его пальце.       Две линии в форме галочки. Простая V, увековеченная на его коже.       — V, ха?       Он не понял, о чём я.       — Что?       — Твоя рука… татуировка?       Его лицо озарилось пониманием, и он взглянул на свой палец, как будто удостоверяясь, что тату всё ещё там.       — О… точно, — он помахал рукой. — V.       Он засмеялся, притворяясь, как будто не понимает, что я хочу услышать от него продолжение.       Я вздохнул и скрестил руки на груди.       — У неё… много значений.       Я улыбнулся. Разговор продвигался.       — Расскажи хотя бы одно.       Было видно, что ему не по себе от того, что я так спокойно отношусь к тому, что он сделал тату. Я знаю, что и Курт, и Блейн ожидали, что я буду злиться, и оба сразу же подготовили защитную речь.       Но так как я не злился, Блейн понятия не имел, как ему вести себя.       Он даже и не думал о том, что мне будет интересно о значении или о том, почему он это сделал, так что к этому разговору он не подготовился.       Он глубоко вздохнул.       — V — это первая буква девичьей фамилии моей матери.       Он посмотрел на меня, пытаясь определить, что я думаю об этом.       Я улыбнулся и кивнул, и он понял, что может продолжать.       — Ещё это первая буква среднего имени моего отца.       Эта часть мне не понравилась.       В смысле, это не было плохо. Я понимал, почему это пришло ему в голову. Думаю, я понял, зачем он сделал это.       Чего я не понимал, почему среди всех людей в мире он выбрал увековечить в татуировке, которая будет с ним всю жизнь, двоих самых неподходящих.       — Но это не просто буква.       Он сделал ещё один глубокий вдох.       — Ещё это… пятёрка. В пять лет я понял, что гей, пять месяцев мне потребовалось, чтобы понять, что я люблю Курта… и был пятый месяц года, когда я пришёл в твой магазин.       Он слегка покраснел и схватил горсть крекеров, чтобы отвлечь внимание.       Я улыбнулся.       — Ты много смысла вложил в это.       Он кивнул, продолжая громко хрустеть.       — Ну… назад уже не вернуть, знаешь.       Я кивнул.       — Я просто хотел, знаешь, что-то, что напоминало бы мне не забывать о прошлом, но… помнить, что настоящее и будущее всегда намного важнее.       Он кивнул самому себе и нахмурился, как будто знал, что это правда, но не ожидал, что я поверю.       Мне же это очень понравилось.       Это было то, что нам всем нужно было запомнить.       Детство Курта всегда будет моим любимым воспоминанием, но я всегда буду желать, чтобы он повзрослел, нашёл себя и жил, как ему хочется.       Я всегда думал, что буду учить его, но в конце концов, это он научил меня многому.       И если он мог вытатуировать это на своём пальце, то и я мог запомнить. Мог запомнить, что иногда нужно отпустить то, что было тебе дорого, то, что ты любил и оберегал, чтобы позволить этому стать ещё лучше.       Позволить своим детям оставаться всегда твоими детьми, но при этом позволить им расти и сиять.       Это было тем, что нужно принять.       Даже если я ещё был не совсем готов, это был шаг в нужном направлении.       — Ты хороший парень, ты знаешь это?       Он засмеялся.       — Ага… думаю, слышал пару раз что-то такое.       Я взял у него ещё горсть крекеров и сжал в ладони.       — Скажи мне вот что.       Он кивнул и сел ровнее.       — Тот трюк, что ты тогда провернул. С воспоминанием из кино?       Его лицо помрачнело.       — Не нужно рассказывать мне, почему ты сделал это. Я просто хотел удостовериться, что ты в порядке… и узнать, может есть кое-что, чем ты бы хотел поделиться.       Он вздохнул, тщательно раздумывая.       Я любил его, и он знал, что может сказать мне всё, что угодно, без каких-либо последствий. Нам было абсолютно комфортно друг с другом, и мы оба знали, как работают наши отношения.       Он был моим сыном, и я был рядом, чтобы сказать или сделать всё, что в моих силах, для его счастья, здоровья и безопасности.       Теперь решать ему.       — Ты бы поверил, если бы я сказал, что был горбатым звонарём в пятнадцатом веке в Париже?       Я засмеялся, а он наклонился вперёд.       — Как насчёт того, что я погиб в ледяной воде после крушения непотопляемого корабля?       Он улыбнулся и покачал головой.       — Просто… здесь нечего говорить, — он пожал плечами. — Кажется, что я так сильно старался заблокировать воспоминания, что в конечном счёте ничего не могу вспомнить.       Он снова отклонился, и я решил, что лучшим решением будет не прерывать его.       — У меня всегда была куча нянек и куча приказов. Вот это я помню. Мне было… одиноко. И каждый мало-мальский выход за рамки был сродни битве.       Он вздохнул.       — Это была одна большая, жалкая попытка привлечь внимание и… я не знаю. Это не стоит того, чтобы рассказывать, потому что об этом не стоит даже думать.       Он посмотрел мне в глаза, и моё сердце разбилось на кусочки, но я знал, что он твёрдо верил во всё, что только что сказал.       И он не грустил об этом. Он смирился.       Он осознал, что такова его жизнь, и бесполезно пытаться думать по-другому.       — Ты думаешь, что десять лет спустя я буду рассказывать своим детям о том, как мой отец избивал меня?       Он потянулся и взял ещё пару крекеров, как будто собирался сказать самую незначительную вещь в мире.       — Чёрта с два. Я буду рассказывать о том, как ты спас меня от этого.       Он указал на меня и закинул крекеры в рот.       — Я буду рассказывать им об этом, о том, что происходит прямо сейчас. Потому что именно это для меня важно.       Он улыбнулся.       — Это та жизнь, которую я хочу запомнить. Прямо сейчас, потому что это лучшее, что со мной случалось, — он пожал плечами. — Прошлое, оно… ну, это часть тебя, конечно же. Но в будущем оно не имеет значения. И я знаю, что мне оно не нужно, когда прямо сейчас у меня всё идеально.       Он закинул ещё один крекер в рот.       — У меня ведь есть эта семья, так? Это всё, что мне нужно.       Он был искренен, и для того, чтобы вот так открыться, ему потребовался год. Он мог говорить об этом совершенно спокойно, потому что знал, что это правда.       После всего, через что мы прошли, он наконец понял, что он — часть этой семьи, он понял, что он — мой сын.       Как будто самый сложный этап для него был пройден.       Я не мог поверить, что до сих пор не издаю победные звуки.       Думаю, единственной проблемой было только то, что после того, как он только обрёл семью, ему придётся оставить её ради большей мечты.       Но теперь была моя очередь говорить, и после того, что я услышал от Кэрол… я точно знал, что хотел сказать.       — Знаешь, Блейн, я…       — ФИНН! Это невероятно! О, господи… подожди, нет! Финн, опусти меня на землю!       И потом мы услышали два голоса, но только одна пара ног бежала по лестнице.       Финн, снова с Куртом, переброшенным через плечо, вбежал в кухню, крепко держа своё письмо из Нью-Йоркского.       — Серьёзно, я не позволю, чтобы это превратилось в привычку.       Блейн улыбнулся.       — Что происходит?       — Меня взяли…       — Финна взяли в Нью-Йоркский! Ура!       Финн надулся.       — Курт, я хотел сам сказать ему!       — Что ж, это тебе за то, что таскаешь меня, как мешок с картошкой!       Блейн засмеялся, а Финн со вздохом поставил Курта на ноги.       — Просто я так взволнован! Мне нравится поднимать людей, когда я взволнован!       Курт поправил одежду.       — Финн, это отлично!       Блейн встал, и они дали друг другу пять, которое превратилось в рукопожатие, а потом в объятия.       Это выглядело так идеально, как будто они репетировали.       Ну или как будто это была какая-то новая подростковая штука, которую я не понимал.       — Боже… мы трое в одном университете. Что они будут там с нами делать?       Блейн потянулся и одной рукой обнял за талию Курта, который выглядел немного ошарашенным всем этим.       — Это прекрасный вопрос. Если Финн прекратит хватать каждого встречного, когда он взволнован, думаю, мы сможем избежать отчисления. По крайней мере, хотя бы в первую неделю.       Блейн засмеялся, а Финн потянулся к Курту, чтобы снова схватить его.       Курт виртуозно вывернулся, и Финн просто похлопал его по спине.       — Не обещаю.       Курт закатил глаза и улыбнулся.       — Нужно отпраздновать!       Финн пробежался взглядом по кухне, как будто здесь было что-то, что останавливало всех от празднования.       — Замороженный йогурт?       Блейн засмеялся.       — Курт, если это приемлемо?       Курт со вздохом осмотрел стол.       — Как много крекеров ты съел? Поедание неорганической еды может…       Блейн поцеловал его, после чего Курт не сдержал улыбки.       — Йогурт так йогурт.       Финн радостно воскликнул и схватил ключи от машины.       — Я поведу!       Лицо Курта исказилось в ужасе.       — Нет, не поведёшь.       Финн потряс ключами, медленно отходя к двери.       — Для вождения я не слишком взволнован! Всё будет в порядке.       Курт посмотрел на меня, но я лишь пожал плечами.       Финн выбежал во двор, а Курт последовал за ним, надеясь остановить его до того, как он заведёт автомобиль.       И мы с Блейном снова остались одни.       Он посмеялся и несколько раз кивнул, не двигаясь с места. Потом посмотрел на меня.       — Спасибо, Бёрт.       Он повернулся и пошёл к двери, а я спросил:       — За что?       Он улыбнулся.       — За то, что ты собирался сказать.       Я засмеялся.       — Ты облегчил мне работу, дружище.       Он покачал головой.       — Неа, вот видишь, ты не сразу понял.       Он засмеялся и повернул дверную ручку.       — Спокойной ночи.       Я поднял руку.       — Повеселитесь.       Он ушёл, а я подождал, пока машина отъедет со двора.       Я улыбнулся и позволил себе подумать о том, что только что произошло.       Боже, они были сумасшедшими. И я не мог поверить, сколько сумасшествия с ними приключилось меньше, чем за год.       Я посмеялся сам себе и пошёл наверх.       Пока не сорвался на бег, конечно же, вспомнив, кто ждёт меня там.       И если будущее будет таким, что ж… становилось всё легче и легче быть счастливым от того, что твои дети выросли.