until the morning glow

— Не думаю, я могу без тебя, Лу, – Гарри утыкается Луи в шею, – ты так далеко, а по-другому – никак, и я- Луи чувствует, как рассыпается на миллионы осколков, Гарри будет причиной его смерти. Он так близко, такой родной и теплый, он пахнет персиковым гелем для душа и мятой, он так близко, боже. Луи обвивает руки вокруг его плеч, впервые за почти год, чувствуя себя дома. Рядом с Гарри, все, что когда-то было проблемой растворяется в воздухе и уплывает облаком, потому что сейчас, Гарри – его единственная проблема. Луи так сильно скучал по нему, чёрт возьми. — Пожалуйста, прости меня, Лу, я так скучал по тебе, ты такой маленький, я так скучал, прости... – и Гарри плачет, его трясет, а Луи не знает, что делать. Звать Зейна – глупая идея, Найл и Лиам уже в баре, а у Гарри паническая атака. Он плачет и еле дышит, его руки трясутся и он почти лежит на Луи, задыхаясь. Томмо сажает его на асфальт, садится сзади и крепко держит его, пока дыхание Гарри не приходит в норму. И Луи понимает, почему Гарри так взволновал, потому что он чувствует все то же самое. После почти года, всё так резко свалилось на его плечи, все сдержанные эмоции, мысли и слезы, все вырывается из крепости, которую Луи построил, так быстро – он почти не понимает, что происходит. На улице уже темно, люди громко празднуют победу команды, толпа медленно выливается из университетского стадиона, и Луи бы променял и победу и кубок, если бы знал, что Гарри будет сидеть с ним на тротуаре, вытирать слезы рукавом свитера и хвататься за него так сильно, как может, потому что Луи не знает, сколько он еще выдержит. Это занимает Лу минут десять, чтобы понять, что здесь нельзя оставаться надолго. — Давай, солнце, я отведу тебя домой. Тебе нужно отоспаться, Гарри, давай, – Луи аккуратно пытается поднять Гарри на ноги, но тот хватает его ладошку и Луи чувствует, как сильно у него замерзли руки, – Гарри, нам нужно идти, давай, малыш, вставай, – и они уже проходили это, у Гарри случалось такое раньше, но тогда Луи чувствовал полное право держать Гарри так близко к себе, чтобы чувствовать его дыхание на своей щеке, чтобы успокоить его россыпью поцелуев по щекам, чтобы обнять его ровно настолько, насколько понадобится, но сейчас Луи вызовет такси, отведет Гарри в общежитие и уложит его на диван в его комнате, не забыв выключить свет на тумбочке, выходя. Гарри медленно поднимается с пола, хватаясь за Луи и смотря ему прямо в глаза затуманенным взглядом, и Луи не знает, вспомнит ли это все Гарри завтра. — Не надо домой. — Что? — Не уходи, – Гарри громко дышит, он так близко к Луи и Томмо хочет ущипнуть себя за запястье, чтобы, наконец, проснуться. Гарри ведет себя так, будто он уже успел напиться сразу после матча, но Луи отказывается думать, что это так, потому что, во-первых, Гарри бы не успел, во-вторых, Луи знает, что Гарри не такой. Когда Гарри скучал по дому или волновался за тесты, он всегда просто приходил к Луи и они лежали у него в кровати почти весь день, пока Луи обнимал Гарри со спины, а тот сжимал его руку на своем животе. — Я здесь, я отведу тебя домой Гарри, хорошо? Домой и ты выспишься, ладно? – и Луи потерян, ему почти страшно, а его лодыжки замерзли. Томмо просто хочет оказаться в своей комнате в Донкастере и сидеть, обняв коленки у кровати, что, вообще, происходит? — Нет, не надо, – Гарри почти шепчет, он обнимает Луи за плечи, держась так сильно – Луи почти больно, – я не могу, не хочу. — Давай, Гарри, сейчас сюда придет вся толпа, тебе нужно домой, – но Гарри упрямый, он мотает головой и рвано дышит, зарываясь носом Луи в шею, и как бы Лу сейчас не нервничал, он чувствует, как все фибры его души взрываются фейерверками и болезненно тянутся ближе к прикосновениям Гарри. Луи так долго думал о том, что он сделает, когда Гарри вернется и половина из всех его планов состояла из того, чтобы держаться от него подальше. Это не сработало. Но Луи слышит громкий смех, разговоры болельщиков, и это не его вина, когда он ведет Гарри к дороге, ловит такси и называет свой адрес. хх Даже если Луи и думал, что что-то произойдет, когда Гарри вернется – он представить не мог, что уже через неделю после его приезда, Гарри снова будет у него в квартире, на его кровати и в его футболке. Луи уже начал забывать, как выглядит Гарри, пока спит. Его ресницы отбрасывают тень на его щеки, руки иногда сжимают одеяло, а кудри разбросаны нимбом вокруг его головы на подушке. Гарри выглядит так знакомо и привычно в кровати Луи, так по-родному и естественно – у Луи болит голова. Луи предполагает, это инстинкт, когда он не думая залезает к Гарри под одеяло, и засыпает, чувствуя, как привычно руки Гарри обвивают его талию сзади. Луи чувствует, будто все кусочки пазла вернулись на свое место, будто он, наконец, там где он должен быть. Рядом с Гарри душу Луи наполняют пузырьки шампанского, и Томмо плюет на все, когда Гарри прямо здесь, глубоко дышит и сопит. ☄ Луи просыпается один. Он думал, что Гарри вернулся к нему вчера, но он просыпается один. Вторая половина кровати пустая и холодная, Луи чувствует наступающую мигрень, его руки замерзли, а от Гарри – ни следа. И даже если Луи почти физически больно, даже если он чувствует себя одноразовым и использованным, он встает с кровати, чувствуя, как замерзают ноги от холодного пола, натягивает свитер и пытается не думать ни о чём, хватает ключ от студии Зейна и решает никуда сегодня не идти, все может подождать. Но в конце концов, нервы Луи далеко не стальные, его плечи опускаются, а на сердце тяжело наседает обида. Глаза Луи не слезятся, но происходит что-то куда хуже, внутри все замирает, становится тихо, и слышно только тиканье часов, отдающее эхом, как дыхание ночью на Эмпайр Стейт Билдинг, болит голова и мерзнут пальцы. Гарри пришел к нему, обнял его, уснул в его кровати (футболка Лу пропитались его одеколоном, и Луи сразу закинул ее в стирку), то если до этого Лу такого ждал, сейчас он мечтает, чтобы тогда после матча, он просто дождался бы Зейна и с радостью просидел бы с похмельем на следующее утро. Но Зейн был прав, маме нужно было рассказать с самого начала, а Луи взрослый человек, и если Гарри запутался, то он больше не хочет помогать ему в этом. Он устал. хх У Зейна в студии всегда холодно, повсюду краска и вырванные листы из альбомов, пахнет бумагой и акрилом, Луи любит студию Зейна, в ней тихо и в мини-холодильнике всегда есть дешевое вино. Луи не думает, что Зейн когда-либо приводил сюда кого-то кроме него и Найла, с этим местом связано столько воспоминаний с первого курса, Луи кажется, так даже лучше. Здесь Томмо спокойно. Зейн обещает придти после трех с пиццей и Найлом, а у Томмо появляется идея для холста. Он закрепляет напоминание на холодильник магнитом ("меня можно простить"), доставая вино, находит кисть на пять сантиметров и белую масляную краску, потому что если Моне сначала покрывал холсты белым – Луи тоже будет покрывать холсты белым. Луи думает о брутальности свойственной человеческой натуре, об эмоциях и жизненной энергии, о капкейке "красный бархат" и о замшевых туфлях, пока ждет Зейна, и ему уже почти всё равно, он вымотался за последнюю неделю, ему надоело. Когда приходит Зейн, он приходит с Найлом и Лиамом, у него в руках пицца, а Ли осматривается по сторонам. Но, наверняка, все только лучше, потому что если Зейн привел Пейна с собой, значит, что он не будет ругать Луи за все, что было вчера. Потому что Томмо знает про все, что Зейн хочет сказать, и он, на самом деле, снова согласен со всеми "яжеговорил." ☄ — Просто потому что он сказал, что мы подойдем, чтобы покрасить коридор – не значит, что он намекал, что именно мы должны покрасить тот коридор, – говорит Эштон, возвращаясь с пивом от бара. — Значит, – Луи пытается выговорить хоть что-то, но его рот набит орешками, а проигрывать Найлу он не собирается. — Ты сейчас накаркаешь, – говорит Зейн, отпивая пиво, – и мы уже не отвяжемся. В баре полно студентов, потому что сегодня пятница, но Луи уже прирос к этому сиденью за неделю. — Просто покрасьте этот несчастный коридор. Браун уже все решил, а от него, в любом случае, не отвяжешься, – Лиам, на самом деле, милый, но Луи знает, что он позирует Зейну нагишом, и не то, чтобы это плохо, просто Луи тоже нужна модель, но Зейн Луи близко к Пейну не подпустит, потому что Зейн не знает, что такое профессионализм, а Найл на эту роль не пойдет. Зачем ему такие друзья? — Кто ты, чтобы знать Брауна, смертный с журфака? – Найл проиграл. Луи вскидывает руки вверх и выкрикивает "лузер," как может. — В задницу, Лу. — Нахер кому-то сдался этот коридор, – Эштон ноет. — Хватит ныть, ты мужик, будь мужиком, – пьяный Луи – раскрепощённый Луи. Зейн с Лу до сих пор только ради такого Луи, – напишем на стенах коридора Тайную Вечерю, если понадобится, в конце концов, если нас и считают самым бесполезным факультетом, – вранье, – докажем им обратное, – но Луи всё равно. Зейн курит, Лиам пялится на него, Найл требует реванша, а Луи бы написал все серию картин для Медичи Рубенса, лишь бы его сердце не болело так сильно, потому что, боже, Луи думал, все прошло. хх Все плохо (все еще хуже), когда Луи приходит домой в понедельник. Браун действительно назначил их писать одну огромную картину на стене одного из коридоров на три недели, Луи еле прошел полугодовые экзамены, он скучает по маме, он зацепился любимым свитером за угол доски объявлений в лифте, Гарри делает вид, что не замечает Луи в коридорах, Лиам завалил семиологию в этом семестре из-за Зейна, и, господи, Луи никогда не был настолько рад каникулам, но нужно продержаться еще неделю и можно будет выдохнуть. Луи плохо переживает стресс, особенно в одиночку, ему нужна поддержка, нужно, чтобы кто-то мог действительно заставить его поверить, что все будет хорошо, а такого нет, а если был, то он подонок со смазливой мордой, который сделан из лепестков пионов и ложки меда, который совершенно не знает, что он делает и ходит с самыми яркими мешками под глазами. Но смысл в том, что когда Лу приходит домой – все намного хуже. Суши умирает. У Луи кружится голова. — Лу, мне так жаль, – Найл любил Суши, Луи знает, – мне так жаль. Хоран обнимает его уже десять минут и, кажется, пускает слезу, Зейн все это время стучит пальцем по аквариуму, не веря, что это действительно произошло. Лу больше не выдержит, он в прострации. Всего так много и оно всё так сразу, у Луи в голове ужасный бардак. И Луи не знает, за что заслужил все это. Томмо всегда казалось, что даже если ему двадцать три, у него, в принципе, все должно быть под контролем, не зависимо от его недостатка сна и всех его ОКР, но его используют, бросают, заставляют делать то, что он совершенно не хочет, умирают у него на руках, и разве так все должно быть? алло, мам? хх Фразы, как "больше он мне не звонил" и "я не обижаюсь, мне просто обидно" никогда не восхищали Луи своим существованием, но дома, за чаем и с Шарлоттой – Луи уже всё равно. ☄ Они выбрали одного из Демонов Врубеля для стены. Луи против, но никто не хочет рисовать поинтилизм Писсаро, потому что все, с кем работает Луи – ленивые задницы. Эштон любит романтизм, Найл – импрессионизм, а Зейну совершенно всё равно, ему либо нравится картина, либо нет, но ни одному из них не хочется "долбить стену сто раз в минуту кистью, вырисовывая кустик." Они начали работать сразу после брейка, коридор специально перекрыли, дедлайн ровно через три недели, у них есть несколько пропусков, чтобы не ходить на некоторые лекции с подписью Брауна, и Луи намного лучше, на самом деле. Лотти сказала, что такое бывает, и он не особенный за то, что Гарри его так кинул, поэтому нечего ныть и Лу согласен, а еще Лотти сказала, что купит Луи новую рыбку, ее Луи назовет Гарвард или Принстон в честь Суши, потому что если ее звали иронично, теперь иронию Луи перекладывает на себя и все колледжи, в которые он не попал. Все, вроде, налаживается. Во вторник утром, Зейн приходит с семью стаканчиками кофе из Старбакса, его глаза слипаются, по нему видно, что он не спал всю ночь прорисовывая скетчи картины, но он с таким чувством пялится на эту белую стену. Для Луи она означает новое начало, обновленную нервную систему, витамины по утрам и вечернюю пробежку в парке, но для Зейна она значит три недели работы, потраченная зря краска и меньше Лиам-времени, Зейн хмурится. — Есть пособие, как писать Врубеля на бетонных стенах для чайников? Они расчерчивают стену на квадраты, распределяют номера квадратов, каждому по пять в разных углах стены, каждому по пять, кроме Луи и Эда, у них по шесть, и если раньше Лу видел бы это, как предлог, чтобы перепихнуться с ним, потому что он всегда хотел перепихнуться с кем-то в студии Зейна или там, где просто много краски, то теперь, Луи думает только о том, что пропустит свое шоу по CW. Плюс Луи дали самые утомительные квадраты с руками, но зато у него на два пропуска больше, поэтому он не жалуется. Если Луи и знал, что писать Врубеля – не-совсем-легко, то он не думал, что писать Врубеля на стене – пиздец, как трудно. После целого дня, потраченного на то, чтобы покрасить стену специальным покрытием, даже сейчас приходится рассчитывать то, как краска сползает, это трудно на холсте, а на стене, господи, поэтому под конец почти недели работы, Луи вымотался со своими гребаными квадратами. Лиам приносит им колу, сидит с ними часами, но это больше отвлекает, чем... Что он здесь делает? Он заигрывает с Зейном и случайно рвет газеты, которые они постелили на пол. Но Луи всё равно, он слушает Бьенсе в наушниках, на нем его талисман-шапочка, он босиком, его пятки ледяные, а Найл стоит на лестнице над ним, прорисовывая свой квадрат с ухом. Луи профессионал, да. Он отключает все, что вокруг, сосредотачиваться на краске и палитре, и думает, вот оно – его пристанище, здесь ему место –рисовать руки и коленки Демона под Найлом, но все уже почти закончили на сегодня, а то, что Луи хотел нарисовать до завтра все еще не дорисовано, поэтому да, он остается. Все медленно собирают вещи и уходят, и Луи думает, что за такую работу, им должны платить, но потом опять, Луи не в Гарварде и не в Коламбии, его юни им платить не собирается. Уже четыре вечера, в здании только люди с дополнительных семинаров и ночных лекций, Луи не страшно, просто зимой темнеет около пяти. Томмо снова вставляет наушники в уши, иронично слушает The Smiths, он не инди, он ироничный. Инди только Гарри. Гарри с его пучками, скинни джинсами и огромными футболками (Луи жил скинни джинсами и оверсайз футболками), Гарри с шляпами, зелеными глазами и улыбкой модели Victoria's Secret, Луи не хочет, так не хочет признаваться, ни себе, ни Лотти, что он всеми фибрами хочет обратно к Гарри, к его объятиям, долгим разговорам за чаем рано утром, ко всем ялюблютебя,солнце и таким поцелуям – по спине бегут мурашки, а в животе щекотно от крыльев бабочек. Луи тоскует по нему, хочет его обратно, он нужен ему, по-другому – Луи просто страшно. Луи думает о Гарри, меде, цирконе, широких рукавах и старых джинсах, о том, что с этой лестницы ему никак не слезть, потому что Найл оставил высыхать важные наброски на ступеньках, прикрепив их шпильками, какого хрена, Найл, когда кто-то заходит в коридор, в котором он работает. Луи садится на корточки на верхней ступеньке. Газеты на полу шелестят от сквозняка из открытой двери и Луи поворачивается. Гарри стоит в дверях. Гарри стоит в дверях и Луи, пока, в порядке. Губы Гарри приоткрыты, он смотрит на Луи, как на ангела, сошедшего с небес (Луи все еще на лестнице), волосы Гарри собраны в гребаный пучок, он в своей старой фланелевой рубашке в клетку и на нем его любимая шляпа. Луи иногда кажется, он знал Гарри всю жизнь, потому что, боже, он так привык к нему. Раньше, Гарри в его кровати или на его кухне – было самой обыденной вещью на свете, а теперь Гарри в шести метрах – что-то очень волнительное и неловкое, и насколько Луи это ненавидит, его вины в этом нет, это все Гарри и его проблемы, и Луи бы помог, разобрался бы и обнял его, но Гарри кинул его (снова) до того, как он успел. Луи будет самым индифферентным Луи, каким он может быть, даже если все его инстинкты толкают его ближе к Стайлсу. — Лу? – Луи заметил, что Гарри перестал носить очки. — Я. И Гарри выглядит, как потерянный котенок, так, будто он хочет сказать что-то очень важное, но не может поймать мысль. Луи хочет его, просто рядом, так близко, чтобы он мог чувствовать его дыхание на своей шее. — Я пытался найти тебя, – голос Гарри хриплый и низкий, Луи хочется врезать себе в нос, чтобы не утонуть во всем этом, потому что, боже, как только ему становится чуть легче, он снова появляется, а Луи снова тонеттонеттонет. — Неа. — Лу, послушай, я- — Ты ушел, Гарри, нам не о чем говорить, – а Лотти сказала, что ты не имел права так делать, а ты нравился Лотти. Очень сильно. — Есть, Лу, ты же знаешь, – и это всё так странно, вести с ним разговор не вовремя его срывов, так, что Луи знает, что делает (немного), и держит хотя бы что-то под контролем, – когда ты- я- я искал тебя перед- прости, Лу, может, ты сойдешь с лестницы? — Я не могу, – и Луи не герой романа Николаса Спаркса, если Гарри хочет что-то ему объяснить, даже если Луи почти уверен, что знает все, он выслушает его, потому что, вдруг, Луи надеется, у Гарри действительно была причина. — Не можешь? – Гарри хмурится, а Луи все еще кажется, что это самая очаровательная вещь в мире. — Найл оставил скетчи высыхать здесь и... Да, вот, – Луи вздыхает и поправляет шапочку, скрестив ноги под собой. И Луи знает, что не должен снова пускать Гарри под кожу, не должен разговаривать с ним и смотреть на него так, но он не может этого не делать, ему не позволяет его нутро. — Я- сейчас, подожди, я сниму тебя, – Гарри говорит это так легко, будто это очевидно, что он будет снимать Луи с лестницы, которая такая же высокая, как и он сам. Он снимает шляпу и кладет ее на закрытую банку краски. — Гарри, осторожно, там- – Гарри падает в лужу желтой краски, – Зейн разлил. Гарри похож на неуклюжего ребенка. Он не совсем понимает, что случилось и смотрит на свои ладошки, а затем под себя. — Замечательно, – бормочет Гарри, Луи смеется. Гарри поднимает на него взгляд и улыбается, его ямочки выскакивают, как зефирки из какао, – подожди, я...– у Гарри не получается встать. И Луи действительно весело, смотреть, как Гарри безобидно ругается себе под нос, смотря на испачканные джинсы, как кудряшки падают ему на глаза, как он неуклюже встает и подходит к Лу. Томмо хихикает. Луи героиня романа Николаса Спаркса. Гарри тянется к Луи руками, он смотрит на него улыбаясь, а Луи замечает мешки под опухшими глазами. Луи хочет взять его к себе, целовать его веки и делать ему завтрак, разве это так много? — Возьми меня за плечи, я сниму тебя оттуда, давай, – руки Гарри на талии Лу, он смотрит ему прямо в глаза, и Луи поцеловал бы его прямо сейчас. Томмо кладет ладони на плечи Гарри и позволяет ему подхватить себя под бедра, автоматически обхватывая его торс ногами. И такое уже было, Гарри нес Луи в ванну, потому что плитка слишком ледяная по утрам, подхватывал его так в коридоре и нес в спальню. Рядом с Гарри комфортно, с ним удобно и Луи чувствует себя в своей тарелке, когда Гарри смотрит на него вот так. — Твоя спина все еще в краске, да? – Луи чувствует акрил на ладонях. — Твои джинсы испачкались, – говорит Гарри, не сводя взгляд с глаз Луи и все еще не отпуская его, Гарри держит Томмо так, будто он вовсе ничего не весит. — Я в них рисую, они всегда пачкаются, – и Луи так приятно сейчас, будто все его потерянные кусочки собрали воедино. Он зависит от Гарри, от такого внимания Гарри, от его присутствия, голоса и запаха. Гарри жизненно необходим. Луи еле дышит, Гарри, кажется, тоже. Вокруг время замирает, – вот бы Зейн не вспомнил. — Про что? – губы Гарри потрескавшиеся, они почти кровоточат, когда он говорит. — Про альбом, который он здесь оставил. — Лу... Я собираюсь отпустить тебя, да? – Гарри почти шепчет. — Только потом не убегай, – ирония – второе имя Луи. Но Гарри не отпускает его, все еще держит его так близко, Луи может пересчитать его ресницы. Может, так даже лучше, думает Лу, когда целует его – Гарри не приходится наклоняться.