***
И всё-таки он настоял на этой поездке. Помощница сдалась, исчерпав официальные аргументы. Иваки не стал задумываться о том странном, тревожном взгляде, которым она проводила его у дверей токийского вокзала. Уже одно то, что несколько ночей ему не придётся закрывать глаза в одиночестве его спальни, являлось большим плюсом предстоящего путешествия. И сейчас, невидяще глядя на пролетающие за окном «синкансена» пейзажи, он, наконец, позволил себе расслабиться, привычно, почти с нетерпением погружаясь в объятья своей боли. Мысли освобождённым потоком хлынули в проторённое русло, возвращаясь к страшным событиям, изменившим его жизнь. Тысяча «чёрт знает какая» безуспешная попытка понять, что же случилось с ним в тот роковой вечер. В какой момент, в какую секунду он перестал ощущать самого себя, словно попав под гипноз горящих жаркой мольбой глаз? Увязая сознанием в словах, произносимых хриплым, срывающимся голосом, каждое из которых отравленной стрелой било прямо в цель. Пропитываясь, как губка, отчаянием и страстью, буквально обволакивавшими его, проникавшими под кожу, лишавшими воли. Что за странная экзальтация охватила его в тот миг? Кем он себя возомнил? Богом? Спасителем? Чудотворцем? Откуда пришла необъяснимая уверенность, что он способен — нет, обязан! — спасти эту взывающую о помощи душу, облегчить её страдания, исцелить от боли? Тело… От него требовали всего лишь тело! Это казалось такой малостью по сравнению с тем, чему оно приносилось в жертву… В этот момент он даже не думал об измене. Его больше не было. Был некий абстрактный Иваки — фантом мечты Ешизуми — не имеющий ничего общего с реальным Иваки Кёске. Возможно, это актёрское воображение сыграло с ним злую шутку, но уже на следующее утро он действительно не мог вспомнить никаких деталей физической близости. Ни тело, ни мозг не отзывались ни малейшими воспоминаниями на его попытки восстановить картину произошедшего. Всё сливалось в некую бесформенную массу обрывочных мыслей и ощущений. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы всё это оказалось просто кошмарным сном. Но, увы… Подробности остальных событий он помнил с кристальной ясностью. И с той же кристальной ясностью он осознал, что для Като его поступок будет однозначно и безоговорочно означать единственное — предательство. И никакая мотивация или особые обстоятельства не заставят его изменить мнение по этому факту. К ужасу от содеянного прибавился страх перед возможными последствиями. Каждую ночь Иваки просыпался в холодном поту, вновь и вновь видя во сне сцену разоблачения. Действительность превзошла все сновидения. То, чего больше всего боишься, обязательно случается… Расправа была быстрой и короткой. Настолько быстрой и настолько короткой, что Иваки сначала даже не поверил, что это всё… Он ожидал чего угодно — скандалов, оскорблений, даже рукоприкладства… Но то, что Като молниеносно, без колебаний поставит крест на их отношениях, просто исчезнет, даже не пожелав выслушать его, стало для Кёске потрясением. Ещё некоторое время он продолжал судорожно цепляться за надежду: подыскивал слова, способные пробудить понимание, готовил длинные речи, исполненные раскаяния, и вдруг осознал, что ничего этого больше не надо. Всё кончено. Он потерял Като! После этого смысл потеряло всё. Прошёл месяц, ещё один. Скоро к ним присоединится третий. Потом год… Годы… Вечность… Он не сошёл с ума. Не умер. Или всё-таки… умер? Жизнь без Като… Жизнь без любви. Без надежды. Без цели. Жизнь?.. Внезапно в памяти опять всплыл Ешизуми. Так вот, что он чувствовал! Вот, чем жил последние десять лет… Как, однако, всё закономерно! Он примерил «шкуру» Ешизуми, прочувствовал его боль, и теперь ходить ему в этой «шкуре» до конца своего бессмысленного существования… Это правильно. Зло должно быть наказано. Свою дорогу в ад он уже вымостил…***
С тех пор, как Ешизуми вернулся в Киото, Иваки здесь больше не появлялся. Конечно, можно было предположить, что в этом просто нет необходимости, но Ешизуми интуитивно чувствовал, что дело именно в нём. Кёске не хотел его видеть. И хотя шанс случайной встречи был весьма невелик, видимо, рисковать тот не желал. Это было больно, но объяснимо. Ешизуми смирился, не позволяя себе питать надежды на продолжение отношений. Тем острее было потрясение, когда в один прекрасный день, проходя кулуарами студии, он внезапно услышал голос Иваки. Рядом. Совсем близко, буквально за поворотом круто изгибающегося коридора. Молодой человек замер, боясь поверить в неожиданное везение. Сердце загрохотало в ушах, во рту мгновенно пересохло. Глубоко вздохнув, чтобы унять нервную дрожь, он сделал шаг вперёд и оказался лицом к лицу с тем, кто по-прежнему царил в его мыслях. Иваки споткнулся на полуслове и побледнел. — Ешизуми... Здравствуй! — Рад видеть тебя, Иваки! Они замолчали, глядя друг на друга. Спутник актёра, словно почувствовав разлившееся в воздухе напряжение, поспешил откланяться. Теперь мужчины остались одни. Глаза Иваки внимательно и тревожно обшарили лицо и фигуру молодого человека. — Как ты, Ешизуми? — негромко спросил он. Тот вспыхнул, уловив подтекст вопроса. Он открыл было рот, чтобы выложить всю правду, но внезапно передумал. Этот разговор не должен состояться вот так, второпях, на перепутье… — У меня всё хорошо, — туманно обозначил Ешизуми, с растущим беспокойством вглядываясь, в свою очередь, в лицо собеседника, отмечая произошедшие в нём перемены. Невозможно было не заметить и сероватые тени, притаившиеся в уголках глаз, и новую морщинку, трагично прочертившую мраморный лоб. Углубившиеся складки в крыльях носа словно придавливали к низу уголки чувственных губ, вкус которых он так хорошо помнил, и придавали лицу обречённое выражение. Нет, по мнению Ешизуми, Иваки был по-прежнему прекрасен, но сейчас его красота казалась безжизненной, словно лишённой духовного наполнения. Глаза, потухшие и отстранённые, смотрели безучастно, погружённые в созерцания чего-то, доступного только им. — А что с тобой, Иваки? — невольно вырвалось у Ешизуми, поражённого этими очевидными свидетельствами явного неблагополучия в жизни любимого человека. — Со мной? — вяло удивился тот. — А что со мной может быть не так? — Не знаю, — серьёзно ответил молодой человек, — но выглядишь ты… измученным. Веер ресниц опустился, скрывая мгновенную вспышку боли в чёрных глазах. — Като… ушёл от меня, — мёртвым, сухим голосом произнёс Иваки. На лице не дрогнул ни единый мускул, но судорожно дёрнувшийся кадык опровергал это спокойствие. Ешизуми похолодел. — Ушёл? Почему?! Вот сейчас он предпочёл бы, чтобы Иваки продолжал смотреть в пол. Невыносимо было видеть этот застывший, пустой взгляд, до костей пробирающий своей безнадёжностью. — Ты прислал мне SMS, помнишь? Ешизуми настороженно кивнул. — Като прочёл его и всё понял. Простить измену он не смог и… ушёл. Иваки говорил монотонно, без выражения, словно сам с собою. А Ешизуми чувствовал, как мурашками поднимается по нему волна ужаса. Он всего лишь хотел познать любовь, о которой мечтал долгие годы. Воплотить мечту на пороге смерти. Но он не желал никому зла, тем более тому, кто был для него важнее себя самого! А в результате, получив всё, включая жизнь, уничтожил счастье любимого. Сможет ли раскаяние искупить его вину? Нет, больше он не позволит себе колебаться! Парень тряхнул головой, отгоняя сомнения. — Иваки, я должен признаться тебе кое в чём…***
Ешизуми задумчиво разглядывал маленький диктофон, забытый накануне одним их коллег. Он с утра таскал его в кармане, намереваясь вернуть владельцу. Что подтолкнуло его нажать кнопку в момент беседы с Иваки, было загадкой даже для него самого. Но факт оставался фактом. И вот теперь он раз за разом прокручивал запись, с тоской вслушиваясь в усталый, почти равнодушный голос, повторяющий ему… «Я рад, Ешизуми, что твоей жизни и здоровью больше ничего не угрожает. И у меня нет сомнений в искренности твоего заблуждения. Не надо винить себя в происшедшем. Ты не принуждал меня, не шантажировал. Я сам сделал свой выбор. Да, не стану отрицать — известие о твоей смертельной болезни явилось главным движущим мотивом, повлиявшим на моё решение. Главным, но не единственным… Я действительно поступил с тобой плохо, дав повод надеяться на то, чего быть не могло. Заставил тебя страдать незаслуженно и бесцельно. Будем считать, что я просто попытался компенсировать причинённое мною зло. И, в любом случае, вся вина за мой поступок лежит только на мне, так что я несу справедливое наказание. — Нет, Иваки, это неправильно! — Ешизуми, как наяву, увидел перед собой бледное лицо и отрешённый взгляд чёрных глаз, устремлённый в никуда. — Всё правильно, Ешизуми! Нельзя оставаться счастливым, причиняя боль другим. Ты ведь теперь тоже знаешь это…» Пальцы Ешизуми нажали на «стоп». Мысль в который раз вступила в спор с позицией невидимого собеседника. Нет, я не могу согласиться с тобой, Иваки! Возможно, моя вина не так велика, как мне кажется, но достаточно и этого! Ты заставил меня страдать, но ты же и подарил мне величайшее блаженство. А я, вмешавшись в твою жизнь, разрушил то главное, что её составляло. О какой справедливости может идти речь? Ты понёс наказание за собственное милосердие и считаешь это оправданным? Для меня невыносима эта мысль! И если существует шанс хоть как-то исправить создавшуюся ситуацию, я обязан его использовать! Я понимаю, что не могу стать причиной твоего счастья, и это больно. Но знать, что именно я сделал тебя несчастным, больнее втрое! Молодой человек рассеянно погладил глянцевую поверхность диктофона. Като, Като… Как же мне заставить тебя выслушать эту печальную повесть?***
Телефонный звонок раздался совсем не ко времени — обсуждение нового сценария было в самом разгаре. Недовольно нахмурившись, режиссёр оборвал фразу. Като бросил виноватый взгляд на экран. «Ешизуми». Комната, сценарий, режиссёр куда-то пропали… Секунда, две, три… Сердце, скакнув, застряло в горле. — Извините, я должен ответить! — Актёр подорвался с места, опрокидывая стул. — Да! — буквально выкрикнул он в трубку, едва дверь за спиной успела сказать «чмок». — Като, здравствуй, — глухой, прерывающийся голос не давал усомниться в личности звонившего. — Чего ты хочешь? — Нам надо поговорить. — О чём? — Об Иваки и… обо мне! Ёдзи задержал дыхание. Он убьёт его. Он просто убьёт его! А этот самоубийца сам предлагает явиться к месту казни! — Хорошо. Говори где и когда… До встречи оставалось дожить четыре часа.