Правила игры

*** C проблемой надо переспать. Так всегда говорила мама, когда им казалось, что жизнь кончена. Так было, когда газеты и журналы начали печатать про них какую-то муть. Так было, когда по телевизору какие-то страшные дядьки обсасывали половые предпочтения Билла. Так было, когда критики обрушивались на них со всех сторон и клевали, подобно воронам. Так было всегда. Они ложились спать, а просыпались уже другими людьми. Закаленными. Том всю ночь просидел в кресле, поджав ноги, и заснул только на рассвете. Он устал. Устал морально. Сломался. Кончился заряд у батареек. Руки опустились. Он думал над словами Марино. Разум советовал принять и согласиться, ведь тогда он сможет выжить и, может быть, вырваться… Вот в этом «может быть» и заключалась вся загвоздка. Он не хотел. На самом деле, он не хотел вообще ничего. Но соглашаться на предлагаемые Марино условия он не хотел больше всего на свете. Кого интересует его мнение? Никого. И, похоже, у него сбился внутренний график. Теперь ночью Том слонялся по комнате, а днем спал. Он очнулся от того, что кто-то трогает его под коленками и за спину. Распахнул глаза в нелепой надежде, что это Билл… Марино… Мужчина поднял его на руки и перенес на кровать. Хоть бы не трогал… Так не хочется… Не тронул… Укрыл простыней, потрогал лоб. Ушел… Том задремал. Но сколько бы Том не спал в тот день, час Хэ неумолимо приближался. И это его угнетало. Марино ждал. Он дал ему выспаться и поесть. Дал побыть одному и подумать. Сейчас он сидел в кресле и ждал. Том сидел на подоконнике, очень медленно вырывал странички из книги, складывал самолетики и наблюдал, как они красиво скользят по комнате. — Прикольно ты читаешь. Том кивнул. Взгляд никакой, пустой. В нем что-то сломалось там, внутри. Умерло. Марино подошел к нему, присел на другой конец. — Ты подумал? Опять кивок. Самолетик описал дугу и приземлился в пустое кресло. — Я жду ответа. Тишина. — Не заставляй меня применять силу. Если тебе понравилось быть наказанным, то нашу подвальную игру можно повторить. Том поднял на него взгляд. Спокойный. Равнодушный. — Исполни мое последнее желание. Марино смотрел ему прямо в глаза. Том выдержал, не отвернулся. Мужчина шумно выдохнул и усмехнулся. — Семь месяцев… Никто до тебя так долго мне не сопротивлялся. Но ты сделал свой выбор. И я его уважаю. Когда за Марино закрылась дверь, Том сжался. Он только что собственноручно подписал себе смертный приговор. Здравствуйте, боль и насилие… Давно вас не было. Прощай, свобода… Он уже и не помнил, что это такое… Зато не надо больше играть ни во что. Черт с ней, с жизнью. Он все равно свободен. Интересно, что он придумает на этот раз? В груди неприятно тянуло. Как же херово… Он не сможет больше так… Не выдержит… Зато не надо больше притворяться. И это несомненный плюс. Билл… Интересно, он почувствует, что брата больше нет? Хотя, почему нет? Том всегда будет рядом. Везде. Просто как-то надо освободиться от этого опостылевшего тела. Скоро… Очень скоро… Он посмотрел на ненавистный океан и… закричал… Сердце испуганно ёкнуло в пятки. Он вскочил на колени и прилип к стеклу… Совсем близко к берегу на волнах слегка покачивался гидроцикл. И какой-то парень, стоя, разглядывал флигель в бинокль. Том это понял, потому что он смотрел прямо на него. Шорты… Мать его женщина!!! Они заказали эти шорты по Интернету, когда в прошлом году собирались на Мальдивы. Билл взял себе с голубыми цветами, а Тому выбрал с розовыми. Они тогда еще ужасно поругались, и Том наотрез отказался таскать это безобразие (хотя потом весь отдых не вылезал из них). И короткая свободная майка без рукавов, которая едва прикрывала пупок (рисунок — стрелка вниз через все тело и похабная надпись). Парень заправил длинные темные волосы за уши, и Тома затрясло — никакой ошибки быть не может! Он вцепился взглядом в тонкую фигурку, целуя стекло и безостановочно повторяя его имя. Сердце странно билось в груди. Словно за себя и за него. Он здесь. Рядом. Вот он. Внизу. Он пришел за ним. Он нашел его. Он спасет его. Только надо потерпеть. Надо немного потерпеть. Билл… Билл… Билл! Парень еще немного постоял около берега, а потом поплыл прочь, очень медленно, постоянно оборачиваясь, словно чувствуя на себе взгляд, словно нехотя, словно с трудом… Том гладил стекло, смотрел ему в след и молился… Билл рядом… Он рядом… Он живет на соседнем острове… Скоро все закончится… Билл… Когда брат превратился в точку, а потом и вовсе затерялся в бликах, Том начал радостно скакать по комнате, прыгать по кровати и креслу. Выглядело это, мягко говоря, несколько аутично, но Тому было глубоко фиолетово, что о нем думали люди с той стороны камер. Он не был так счастлив тысячу лет! Счастлив по-настоящему. И даже появившийся не вовремя Марино не смог испортить ему настроение. Тому так хотелось хоть с кем-то поделиться новостью, что он, повис на Марино, совершенно по-идиотски поджав ноги, едва не уронив их обоих. — И что нас так обрадовало? — спокойно поинтересовался мужчина, подхватывая его под зад. — Ты даже представить себе не можешь! — Том впился ему в губы неприятным поцелуем. — Зато ты мне сейчас об этом расскажешь. Том с огромным опозданием понял, что лопухнулся. — Я прочитал в книжке удивительно умную вещь! — на ходу принялся выдумывать он. — Не хочешь процитировать? — поднял брови Марино, избавляясь от тяжелого груза. Парень схватил книгу с подоконника. — Вот смотри! — тыкал он пальцем в страницу, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы вызвать такую бурную реакцию. — Вот! Вот! Слушай! По результатам компьютерного эксперимента, имитирующего дифракцию электронов на одной щели, можно определить длину волны де Бройля, а также импульс электронов! Ты понимаешь?! Ты чувствуешь! Можно определить длину волны де Бройля!!! — А ты больше ничью длину определить не хочешь? — скривился Марино. Том сморщился, бросая книгу обратно на подоконник. — Господи, Марино, какой же ты скучный и примитивный. Хочешь трахаться? — он опустился на кровать. — На. Ни о чем с тобой поговорить нельзя. Одноклеточный. На самом деле Том шутил. Он считал Марино интересным собеседником, если тот был расположен к общению, который многое знал, многое видел, о многом мог рассказать. Но сейчас голова парня была забита явно не контролированием собственных слов и действий, а братом, который совсем рядом. Более того, Том упустил момент, когда Марино перестал быть добрым, продолжая раздражающе шутить. Мужчина пару минут слушал его, с легкой улыбкой на устах и нехорошим прищуром, а потом… ударил. Том обиженно нахмурился, потирая ушибленный бок, и тихо пробормотал: — И этот урод обещает мне мир к ногам положить… Марино услышал. Склонил голову на бок и очень ласково произнес. — Этот урод предложил тебе мир. Но ты отказался. Так что всё, что у тебя теперь есть для меня интересного, — это дырка. И то не долго. Можешь радоваться: я уже подыскал для тебя притон. Цена всех устроила. Скоро у этого урода будет новая зверушка, более сговорчивая. — Ну-ну, — вторил ему Том. — Радуйся, скоро не надо будет сначала убивать, а потом лечить и в любви клясться. Можно будет сразу убить и новую заказать. Хотя хватит ли тебя на новую? На мне-то зубы, небось, все переломал. Марино улыбнулся. Он порвал его. Сначала Том еще как-то держался, а потом начал орать и умолять остановиться. Но этого ему показалось мало. Он грубо трахнул его в рот, а потом еще раз взял по свежим ранам и заставил вылизать окровавленный член. Том был в таком состоянии, что опять захотелось срочно умереть. Одно вдруг он понял четко: Билл знает, что он в доме, а если его увезут из дома, то Биллу опять придется его искать? Вряд ли Марино вывесит на дверях объявление, куда он дел Тома Каулитца. Следовательно, надо остаться в доме каким угодно способом. Но сейчас просить Марино бесполезно. Он зол и агрессивен… Дьявол! Вот надо было язык распустить… — И, мальчик, ты тут зря не разлеживайся, — Марино одевался. — У меня сегодня будут гости, уважаемые люди. Человек пять. Думаю, что мы к тебе зайдем. Приведи себя в порядок. Среди них будет и твой покупатель. Ты должен ему понравиться. В принципе, вопрос с тобой уже решен, но ты все равно постарайся. От него будет зависеть, под каких клиентов тебя будут класть. Том привстал на кровати. — Марино, не надо… Пожалуйста… Не надо… Он обернулся и удивленно поднял бровь. — Не продавай меня… Я… Марино… Пожалуйста… — Ты мне больше не нужен, — он пошел прочь. — Марино… — Том заставил себя подняться и добежать до двери. Встать между ней и мужчиной. — Пожалуйста… Я думал весь день о твоем предложении… Я хочу остаться с тобой… Пожалуйста… Марино… Я отрекусь от всех, от семьи, от своего дома… Я хочу остаться с тобой… Марино ухмыльнулся и оттолкнул его. Том упал на ковер. Израненное тело пронзила острая боль. Он застонал и сжался. — Ты же мужчина, Том, — назидательным тоном говорил он. — Ты должен держать слово. Ты должен отвечать за свои слова. Ты утром мне что сказал? В бордель? Я к вечеру все устроил. — Марино… — Том вцепился ему в щиколотку. — Марино… Умоляю тебя… Пожалуйста… Он брезгливо выдернул ногу и распахнул дверь, ничуть не заботясь, что ударит его. — Видишь, я опять выполнил твое желание. Обратно дороги нет. Ты сам выбрал этот путь. Том так и остался лежать под дверью. Во-первых, шевелиться он не мог — больно. Во-вторых, все силы ушли на то, чтобы добраться до двери. Надо как-то уговорить Марино оставить его в доме. Хотя бы на несколько дней. За это время Билл вытащит его отсюда. Как? Черт! Кто его за язык тянул! Идиот!!! Он чувствовал, как щекотно ползут по коже капли крови и спермы. Представлял, как Билл его найдет всего рваного, истерзанного… Как надо будет бежать, а он не сможет… И их опять схватит Марино, и для младшего брата начнется тот же ад, что убил старшего… Том задрожал… Билл… Спаси… Он будет держаться… Знать бы сколько… Во сне Билл крепко держал его за руку и куда-то тащил за собой по длинному темному коридору. Том не видел его. Просто знал, что это брат, что он спасет его. Знал… Верил… Он вздрогнул и сморщился, когда в комнате неожиданно включился свет, а через минуту вошло пять человек, и Марино что-то им рассказывал на чужом языке. Он так и лежал на полу, в той же позе, в какой тот его оставил, только под бедром теперь была неприятная лужица его крови — видимо, какой-то сосудик поврежден, раньше такого никогда не было… Марино что-то говорил, показывал на него, объяснял. Схватил за дреды, вынуждая подняться. Том еле стоял, фактически повиснув на его руке. — Марино, пожалуйста… Пожалуйста, Марино… — тихо скулил он. — Я останусь с тобой… Не продавай… Не отдавай меня им… Умоляю… Пожалуйста, Марино… Я не смогу там… Я не выживу там… Я умру… Не отдавай меня им… Марино не обращал на него никакого внимания, что-то щебетал, поворачивая то одним боком, то другим. Мужчины трогали его, смотрели, как щенка, которого собираются отлучить от суки. Том обхватил его за талию и крепко прижался, полностью игнорируя все попытки Марино отлепить его от себя. — Пожалуйста… Не отдавай… Я буду с тобой… — Я тебе сказал, ты не нужен уроду. Все обговорено. Новая игрушка уже в пути. Том сполз по нему на пол, плюхнулся на колени и закрыл лицо руками. Потом медленно сжался в комок, завалившись на бок. Он забыл… Он дырка… Кусок мяса… Странно, но галдеж прекратился и люди вышли. Его не тронули. Хотя Том чувствовал, что голова опять куда-то плывет, что ворох мыслей и мыслишек съезжает в какой-то явный бред, склеивается в липкий комок несуразицы. Он не понимал и не осознавал ничего. Ждал, что вот оно сейчас начнется, что… Он натурально сходил с ума, а самое кошмарное во всем этом было то, что он где-то очень отдаленно понимал, что сходит с ума по-настоящему. Перед глазами вновь мелькали картинки, как его насилуют в подвале, а Марино стоит и смеется… — Блядь, я тебе сказал, что у него нестабильное психическое состояние! — орал Ульрих. — Блядь, я тебя предупреждал, что хочешь сорвать ему крышу… — Я не хотел срывать ему крышу! Эта мразь просто вывела вчера! — Тогда не хрен просить меня опять ставить ему голову на место! Ты его снова по кругу пустил? — Нет, только припугнул. — И так порвал? — Вывел сучонок. — Что ты от меня хочешь? У него уже не задница, а лоскутное одеяло! Там сшивать нечего! Я на кой в прошлый раз вытаскивал его месяц, чтобы ты через неделю опять вернул нас в исходную точку? — Тебе-то что?! Тебе деньги за это платят!!! И немалые!!! — Знаешь, — тихо отозвался врач. — Мне его жалко. По-моему, гуманнее будет на самом деле его убить, чем так мучить. — А это не твое дело! — зашипел Марино очень зло. — Отлично! Тогда лечи его сам! — громыхнуло что-то металлическое. Что-то захлопнулось. — Ну, Ульрих, — сменил гнев на милость Марино. — Ну, перестань… Я ведь тоже весь на нервах… Сначала думал, что сучонок притворяется, чтобы разжалобить, пока в глаза не посмотрел… А они опять… Мне аж плохо стало… Ульрих, ну ты сам мне говорил, что ему эмоциональная встряска нужна. Я ему все устроил. И четыре дня он от меня отдохнул, за ним Паолка присматривала. И домой разрешил позвонить. Да, с некоторыми оговорками и условиями, но разрешил. И вон газету выдал с фотографией брата… Но чем лучше к нему относишься, тем он хуже себя ведет. А вчера хамить начал, вообще страх потерял. Скачет вокруг меня, светится весь, довольный, счастливый и хамит. Ну что за дела? Пришлось напомнить, кто есть кто. — Послушай, все это очень трогательно, но сейчас ему достаточно малого, чтобы мы его потеряли. Понимаешь? И все эти колебания настроений, от глубокой апатии до яркой радости — это нормально. Пока он не восстановится нормально, так и будет, а с тобой он не восстановится. И либо мальчик совсем спятит, либо одно из двух. — Восстановится, — упрямо отозвался Марино. Ульрих вздохнул. — Я бы на его месте уже придумал, как покончить с собой. — Кто ж ему даст. К тому же он слишком сильно хочет жить. Уж поверь мне. Я никогда еще не встречал такой тяги к жизни. Веришь, он до сих пор мне сопротивляется. Кажется, что вот, всё, готов, мой, хоть с руки корми, а он — раз — и за руку кусает, только потому, что до горла добраться не может. Марино аккуратно перевернул Тома с живота на спину. Тот так и лежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим. — Я сделаю ему маленькую дозировку, посмотрим, как он себя вести будет. Ну, а там… Я ничего тебе не обещаю. Может быть, вытащим, но можешь сразу приготовиться к худшему. Они сделали ему укол и ушли. Какое-то время Том так и лежал — в голове нет ни одной мысли, абсолютное спокойствие похожее на абсолютную тишину… Нет, даже не на тишину, а на пустоту. Он пустой сосуд. Серый. Безжизненный. Брат… Может он и сегодня приплывет… Том собрался с силами и сполз сначала с кровати на пол, а потом медленно перебрался на подоконник. Сидеть очень больно. Он лег. Так плохо видно, но, по крайней мере, не больно. Билл… Пожалуйста… Спаси… Билл больше не приплыл. Ни на следующий день, ни через неделю, ни через две. Том так и сидел на окне целыми днями, вглядываясь в голубую гладь, и ждал его. Зад зажил. Марино голос на него не повышал и не обижал. Был если и не ласковым, то по крайне мере очень внимательным. Том так расстроился, что жался к Марино, ища у него утешения и поддержки. Марино не очень хорошо понимал причину его грусти (точнее он решил, что это реакция парня на произошедшее), но вел себя как старший друг. Они по умолчанию не вспоминали тот день: Тому было очень неприятно, а Марино стыдно, что не сдержался, а может друг ему вправил мозги — неизвестно. Но факт оставался фактом: каждый получил то, что хотел — Том защиту и утешение, немного ласки, Марино — покорного и слабого мальчика, которого хотелось защищать и оберегать. — Что ты там все высматриваешь? — обнял его как-то Марино. — Алые паруса? Том уткнулся носом ему в грудь и тихо с горечью произнес: — Алых парусов не бывает. Это все иллюзия… Мираж… Обман зрения… Больше он никогда не подходил к окнам, выходящим на океан.