Настоящие дни

Похоже, периодически уходить на изнанку становится традицией. Хочешь, не хочешь, а всё равно придётся, так уж сложатся события. Что за наказание? Так и жизни спокойной не будет, сплошная мистика и происшествия кругом. Раньше, конечно, тоже бывало – но не так часто и не в таком количестве. А тут – будто каменный обвал, погрёб под собой, не выбраться. Чужестранец качает головой. И нужно всё это Марте? Бедная девочка не знает, во что ввязывается с таким отчаянным упорством – порой молчаливым и послушным. Например, когда он вернулся, даже ругаться и кричать не стала: как ты мог, пропал, оставил меня, – только обняла и прижалась. Такая свобода – конечно, прекрасно. Но странная она, эта Марта: хочет быть рядом – и боится стеснить своим присутствием, добивается брака — и соглашается с препятствиями. А впрочем, если принять во внимание принесённую новость… Торвальд намекнул, что хорошо бы поторопиться с деньгами, а то на горизонте маячит новый богатый претендент. Марта, правда, заверяет, что уговорила его подождать. Но где в достаточно короткий срок достать внушительную сумму? Часы ему приносят, он возится с ними день и ночь. Но часть заработка идёт на детали, часть – на простые жизненные потребности. Так нескоро накопишь. Быть может, и не выйдет никакой свадьбы. И не понять, хорошо это или плохо. Чужестранец вздыхает, подпирает голову рукой. Ну и что прикажете делать? Как выкручиваться? Где он, выход из положения? А чего ты, собственно, ждёшь? Голоса свыше: поступай так-то? Или услужливо подкинутого решения, чтобы кто-нибудь умелый заявился и всё раскрутил? Нет уж, ничего такого не будет; тебе надо – ты и твори. «Знал бы, что творить, – давно бы сотворил», – сердится Чужестранец. Оглядывает комнату, хотя и понимает прекрасно: продавать здесь ровным счётом нечего. А пыли-то сколько, особенно вот там, на шкафу… Он приносит из кухни мокрую тряпку и табуретку и принимается наводить чистоту. Пыль комками летит на пол, остатки её вгрызаются в дерево, не желая сниматься. – Что ты делаешь? – любопытствует Мотылёк. – Порядок. Здесь такая грязь, как ты вообще спал? Он пожимает плечами. – Я же говорил, могу спать где угодно. Чужестранец качает головой, ещё раз протирает шкаф – и остаётся в принципе доволен результатом. То есть в идеале нужно куда чище, в идеале надо надраить его до избавления от мельчайших следов пыли. Но идеал, как известно, недостижим. Он споласкивает тряпку и возвращается в комнату. Под диваном пыли наверняка не меньше. Так и оказывается. Но среди этой серой кучи обнаруживается стопка… книг? Чужестранец вытаскивает их на свет, стряхивает пыль, закашливается. Грязно-синие обложки, надорванные корешки; он приподнимает одну – тяжёлая. Сколько им лет? И о чём эти книги? Язык ему не знаком. Отдельные слова угадываются, но текст остаётся странным и расплывчатым. А ещё – от книг веет. Чем? Он затрудняется определить. Просто – веет. – Вот это да! – Мотылёк опускается на колени. – Это, интересно, чьё? И что оно тут делает? – Понятия не имею. – Чужестранец чешет затылок. – Наверное, надо будет отнести их в книжную лавку. Но уже завтра: кажется, она закрылась. – Часы показывают восемь вечера – и впрямь поздновато. Чужестранец складывает книги на стол и заканчивает уборку под диваном. Пыли там просто немерено, веником бы выгрести, да нет его здесь. Хорошо бы продать книги. Хоть сколько-нибудь да удастся выручить; повезёт, если тысячу заплатят, о большем и мечтать нельзя. Чужестранец ставит чайник и задумчиво сцепляет пальцы. Деньги-деньги-деньги. Раньше он никогда не ценил их так высоко: есть – хорошо, нет – ну что ж поделать. А теперь готов делать всё, что скажут, лишь бы получить плату. Это нехорошо. Это плен. Разобраться бы со свадьбой и зажить как прежде, не сводя все мысли к поиску выгоды и бессильному трепыханию в жажде заработать. Послушай, а ведь это почти купля-продажа: ты платишь деньги и получаешь Марту. «В кредит, – кивает Чужестранец. – И буду обязан до конца своей жизни его выплачивать. А собрать бы такую сумму, чтобы единым махом – и надолго. Эх, мечты-мечты…» Он заваривает чай и вздыхает. За столько лет даже никакой толковой профессией не обзавёлся. Был помощником машиниста, был курьером, почтальоном. Но в этом городе не устроиться ни первым, ни вторым, ни третьим. Значит, пока остаётся чинить часы. А дальше – будь что будет. Часовщик в эту ночь заявляется удивительно рано, стрелки едва подходят к двенадцати. Вышагивает из зеркала, зловеще улыбается – и вдруг настороженно замирает. Мотылёк вцепляется в Чужестранца, но Часовщик даже не думает к нему подходить. Без всяких слов заходит в комнату – и склоняется над книгами. Проводит рукой по обложке, жадно перелистывает страницы и спрашивает: – Что ты за них хочешь? – А ты их понимаешь? – удивляется Чужестранец. – Что это вообще? – Это старые-старые магические книги, написанные на языке, который понятен лишь магам высшего уровня. Большая редкость, невероятно… – Он наконец отрывается от книг и поворачивается к Чужестранцу. – Откуда они у тебя? Тот пожимает плечами. – Нашёл под диваном. – «Под диваном», – повторяет Часовщик и усмехается. – Я за ними охочусь, а он под диваном нашёл; ещё и активировать умудрился. Чужестранец нахмуривается. Он же ничего с этими книгами не делал, просто вытащил, вытер пыль, пролистнул пару страниц. Какая активация? – Ты пожелал их понять, – объясняет Часовщик, – и этим пробудил силу. Правда, твоего уровня всё равно не хватает для понимания, поэтому… только отдельные слова… В общем, что ты за них хочешь? «Забирай так», – едва не предлагает Чужестранец. Но Мотылёк сжимает его предплечье: подумай! – А что ты можешь предложить? – спрашивает он и делает вид, будто прекрасно знает цену этим книгам, обдурить не получится. Часовщик задумывается, поглаживает грязно-синюю обложку. Переводит жадный взгляд с книг на Чужестранца и обратно – пытается, видимо, решить, что прозвучит заманчивее. Наконец вздыхает: – Могу предложить свободу – навсегда – от ночных встреч. Больше не буду приходить и надоедать. Неужели?! Избавиться от этих жадных прикосновений, настойчивого присваивания, покончить с тем, что казалось вечным, – ценой всего нескольких книг. Мечта, не правда ли? Так соглашайся немедля! Постой. А хочешь ли ты этого? Вернее, этого ли ты хочешь? Подумай хорошенько. – Мешок, – вспоминает Чужестранец. Часовщик нахмуривается. – Мешок, который ты унёс. Половину денег. Идёт? В его глазах проскальзывают облегчение и затаённая радость, на губах мелькает ухмылка. – Половину? Идёт. Стоит ему исчезнуть в зеркале, как Мотылёк удивлённо отпускает руку. – Деньги? Ты мог бы освободиться, а выбрал деньги? – Понимаешь, сейчас они мне куда нужнее. – Чужестранец старается говорить убедительно. – Я не хочу навсегда потерять Марту – а с нехваткой денег это очень просто. К тому же ночные встречи… не такая уж тягость. Мотылёк качает головой. Не верит. Конечно, не верит, он видел его после самой первой – потерянного, измученного, напуганного; а теперь говорит, что в этом нет ничего тягостного. Часовщик возвращается и недовольно спрашивает: – Чего стоите? Пустой мешок у вас есть? Чужестранец проходит в кухню. Кажется, в одном из шкафов он видел подходящий. Ну да, вот – серый, потрёпанный, но достаточно крепкий. Часовщик отсыпает около половины принесённых денег – со звоном и шелестом. – Если тебе важна каждая монета, можешь пересчитать, я подожду. Здесь примерно двадцать пять тысяч. У Чужестранца отнимается язык: ч-чего?.. Вместо него переспрашивает Мотылёк: – Сколько? – Двадцать пять тысяч. Хватит? – Более чем, – ошарашенно кивает Чужестранец. О такой сумме можно только мечтать, да и то – с большой осторожность, поражаясь собственной наглости и наивности. Если он отдаст их разом – на сколько лет окажется свободен, на сколько лет сможет увести Марту? – Пересчитывать не будешь? В таком случае я пойду. – Часовщик без труда поднимает книги и в ответ на удивлённый взгляд поясняет – всё-таки коротко и с некоторым придыханием: – Уровень магии позволяет. Значит, чем выше уровень, тем легче поднять магические книги? А если его вообще нет – от пола не оторвёшь? Чужестранец провожает его взглядом. Вот, кажется, всё и устраивается-решается. Теперь нужно встретиться с родителями Марты – то есть в первую очередь с Торвальдом – и отдать им деньги. Тогда, наверное… Тогда позволят сыграть свадьбу. Двадцать пять тысяч! Ничего себе! Чужестранец не спит полночи: волнуется из-за предстоящей встречи. Хотя, казалось бы, чего страшного? Приди и скажи: так, мол, и так, вот деньги, что насчёт согласия? За двадцать пять тысяч кто угодно согласится. Интересно, тогда можно будет увести Марту к себе? Увести – с собой? А захочет ли она бросать дом и семью и идти куда глаза глядят, прямо в змеиные пасти дорог? Говорить-то она может что угодно, а когда дойдёт до решения… Марта ведь больше домоседка, вросшая корнями в родной город. Это он – лист; стоит шагнуть на дорогу – и будто летит, избавившись от всех возможных оков. Чужестранец поворачивается на другой бок и постепенно засыпает – без единого сновидения, что в последнее время случается нечасто. То змеи снятся, то иные города – и те, в которых был, и те, которые никогда не видел. Правда, через пять часов бессновиденье уходит, оставляя после себя удивительно-спокойную бодрость. Точно всю ночь крепко спал, а не так, вздремнул. Чужестранец пожимает плечами и идёт завтракать. Заявляться к родителям Марты в такую рань – верх невежливости. Стоит подождать часа два-три. Немного позже из комнаты выползает Мотылёк, хотя мог бы спать. Усаживается на подоконник, благодарно кивает в ответ на заваренную кружку чая и спрашивает: – Теперь ты пойдёшь к Тирренам, да? – Да, – кивает Чужестранец, – пойду и попробую договориться. Надеюсь, всё получится. – Обязательно, – заверяет Мотылёк. – Всё обязательно получится, не может не получиться. Не переживай. Странный он. Всё-таки странный. Ну какое, казалось бы, ему дело до чужого счастья, чужого благополучия? Ан-нет, защищает, утешает, носится. Прямо-таки неловко даже: в ответ-то дать нечего. – Спасибо, – вздыхает Чужестранец. – Какой ты прямо… Со всей душой, а я… Мотылёк удивлённо отставляет кружку. – Ты чего? Ты же… Ты же не выгоняешь меня, заботишься, кормишь-поишь. А мог бы и не делать. – Как это «не делать»? – Да очень просто. Ты же мне ничем не обязан, ничего не должен. А делаешь. – Он помахивает крыльями. – И я делаю. В ответ. Значит, с его стороны как раз всё наоборот, он платит за уже свершённое? Ну надо же. Правда, легче от этого не становится. И Чужестранец, чтобы хоть как-то отплатить, встаёт и обнимает его. Мотылёк прижимается с какой-то детской нежностью. Как горько сознавать, что скоро придётся опять его оставить – на целый месяц! Чтобы потом, вернувшись, ещё один месяц провести вместе. И так – по кругу, всю жизнь. А может, есть способ отвязать его от города? «Надо подумать. Непременно. А сейчас…» А сейчас предстоит отнести деньги. Кажется, будто весь город знает, куда и зачем он идёт. И в глазах у каждого – смех: ишь чего удумал! «Да ты в параноика превращаешься, – качает головой Чужестранец. – Никому и дела до тебя нет». Чёрные очки немного успокаивают. Но дорога всё равно выходит нелёгкой, он добирается весь издёрганный – и останавливается у двери. Деньги оттягивают руку – но вряд ли прибавят ему хоть каплю веса в глазах Торвальда. Подумать только, он, взрослый уверенный человек, робеет! Топчется, будто ребёнок, не решается постучать. Нет, не топчется; это ему кажется. Просто замер на мгновение, нервно сглотнул и – ну же! Дверь отвечает глухим стуком. Через пару секунд раздаются торопливые шаги. Отпирает Делия; улыбается, кивает: – Добрый день. – Добрый день. Мы, помнится, договаривались о следующей встрече – когда будут деньги. Они есть. Поэтому я и пришёл. Она опускает взгляд, натыкается на мешок, удивлённо поднимает брови. – Проходите. – Уходит в комнату и негромко говорит: – Торвальд, это к тебе. Чужестранец медленно раздевается, ощущая, как начинают холодеть руки. Почему он чувствует себя не в праве? Почему он неуместный, лишний, грянувший с небес, перемешавший покой? А разве не так? Если бы не он, насколько спокойнее и проще им бы жилось. Марта бы не влюбилась, вышла замуж по расчёту, жила с кем-нибудь богатым… «Была бы принесена в жертву – как и планировалось», – напоминает он. Но странное чувство никуда не девается, только усиливается. Ещё не поздно схватить пальто и уйти – сегодня из дома, а завтра из города. Больше не видеться, не возвращаться, оставить всё в прошлом, пускай вспоминают с недоумением, обидой, злостью. «Не малодушничай!» – прикрикивает он и, сжав зубы, проходит в комнату. Марты здесь нет. Только Торвальд снимает очки и награждает его внимательным взглядом. – Добрый день, господин Чужестранец. – Добрый день, господин Торвальд. Я принёс деньги. – Он опускает на стол мешок. – Двадцать пять тысяч – на пару-тройку лет хватит? В комнате повисает тишина. Торвальд осторожно развязывает мешок, перебирает монеты. Переглядывается с женой и тихо спрашивает: – Кого вы убили, господин Чужестранец? – П-простите? – Голос мгновенно садится. Он ведь не убивал, он был всего лишь приманкой. Да и откуда они знают? – Мы виделись неделю назад, – чётко повторяет Торвальд, – у вас не было ни единой монеты. Невозможно заработать такую сумму за такой срок. Кого. Вы. Убили? Убийца, вампир и просто нехороший человек. Выходит, правы были слухи, будущее предсказывали? – Я никого не убивал, – твёрдо отвечает Чужестранец. – Мне повезло продать кое-какие редкие книги… редкие магические книги… – И кто же был вашим покупателем? – Один человек с изнанки, вам он не знаком. – А кого убил он? Чужестранец не выдерживает, но не срывается, только говорит чуть жарче: – Почему вы привязались к убийству? У него были деньги, много денег. Я не знаю, как он их заработал. – Ложь. Ты прекрасно знаешь. Деньги все в крови. – Разве это имеет значение? Торвальд замолкает, а Делия тихо повторяет: – Разве это имеет значение? Сердце колотится в груди. Если они сейчас откажут, он уйдёт, завтра же покинет город. Тем более, уже пришло время, медлить опасно: ещё немного – и снова начнётся. – Не имеет, – признаётся Торвальд, – особого значения не имеет. Ну что же, если вам действительно хочется свадьбы… Я даю согласие. – Я тоже, – поспешно добавляет Делия. Чужестранец замирает. Гнев мгновенно растворяется. Согласие? То есть… То есть можно? Они заключат брак, они будут вместе – теперь уже точно? – Благодарю, – выдыхает он. – Я… я весьма признателен. Торвальд поднимается и неожиданно пожимает ему руку. – Вы хороший человек, господин Чужестранец. Я уверен, Марта с вами не пропадёт. Чужестранец прикусывает язык. Как же он ошибается!