Мне нужно хоть раз умереть у тебя на руках

Разумовский опаздывает на вокзал. На табло, мимо которого он пробегает, заветный поезд уже значится как прибывший. Заметив в толпе высоченного и бритого наголо парня, он спешит к нему и готовится в чем-нибудь обвинить Волкова, чтобы отвлечь внимание от собственной задержки, но вдруг слышит ровное «Рыжий…» за спиной и чувствует, что его мягко придерживают за локоть. Толпа разнонаправленно шатается и покачивается вокруг, помогая ему медленно и неуверенно повернуться. У Олега немного подрагивают губы, улыбка резкими короткими движениями становится все шире и шире, и глаза распахиваются. С тихим грудным «Рыжий…» он сгребает ошалевшего и онемевшего Разумовского в охапку и собирается то ли раздавить, то ли запихнуть себе между ребер, поближе к шершавым прокуренным легким. Приподняв подбородок над чужим плечом, Сергей коротко выдыхает, расслабляясь и обнимая Волкова в ответ. Толпа и время проходят мимо, они начинают тихо смеяться. По дороге к метро Разумовский воровато оглядывается на плетущуюся следом послушную глыбу тестостерона, не забывая подмечать, как свеженького дембеля провожают взглядом все встречные девицы и тетки. В общаге их появление становится событием уровня поступления Земфиры на философский факультет. В последний раз он видел своих однокурсниц в таком остолбенело-идиотском виде, когда они хихикающей толпой отправлялись в другой корпус на лекцию по этике, чтобы просто посидеть в одном помещении со звездой. Еле влезши из-за наплыва разномастных барышень в лифт, Разумовский краем сознания начинает сомневаться в том, насколько хорошей была идея притащить Волкова туда, где обитает почти половина филологического факультета. Но большую часть его мыслей занимает одно непобедимое желание – хвастаться. Жестяная коробка везет всех пассажиров на восьмой этаж, Разумовский громко сообщает, что это Олег, его лучший друг, Волков приветливо улыбается и виляет ментальным хвостом, воздух наполняется завистью. Несмотря на постоянно заглядывающих в комнату то за конспектом, то за феном, то за шапочкой, блин, для плавания девушек, ему удается соорудить небольшое чаепитие с двумя бутербродами и кульком мелких сухарей. За продуктами сходить он, конечно же, забыл. Олег слегка хмурится. Разумовский готовит пару реплик на тот случай, если Волков сейчас скажет, что в армии его кормили лучше. Но тот неожиданно вынимает из своего вещмешка шоколадку – увесистую, швейцарскую, дорогую и, наверное, единственную на весь тот Мухосранск, из которого Олег пару часов назад прибыл. На первом кусочке Разумовского вдруг накрывает осознанием того, что это вредное и заботливое чудовище снова вернулось в его жизнь. На втором он чуть не начинает реветь – конечно, из-за того, как вкусно. А на третьем уже настолько деморализован, что не может (хотя несколько минут назад собирался) ничего возразить на предложение сходить завтра в магазин и по мере возможностей разнообразить его тоскливый рацион. Они болтают до позднего вечера с перерывами на перекуры, транспортировку Волкова в душ, а также попытки выбросить или сжечь воняющие вооруженными силами Российской Федерации в полном составе тряпки. Все разговоры начинаются с их детства, с улыбчивых «А помнишь…», последние два года порознь никак не поддаются словесным описаниям. Сосед Разумовского по комнате снова отсутствует, поэтому его спальное место достается Волкову. С восторженным воплем «Кровать!» он плюхается на повидавшую виды односпалку, но, услышав первый скрип пружин, подскакивает, ворча: «Ну нафиг». Под тяжелеющим взглядом Разумовского он стаскивает матрас на пол, продолжая бухтеть про то, что два года еженощно воевал со скрипучими пружинами и на гражданке такого не потерпит. Завернувшись в общажное одеяло, он тут же засыпает. Сергей пытается пару раз окликнуть его, но Волков только сопит в подушку, распластавшись у самой кровати. Время идет, расслабленная туша на полу, кажется, уже превращается в довольную беспробудную лужицу. Разумовский спать не может, он ворочается с боку на бок, периодически свешиваясь с кровати и борясь с желанием сползти вниз к Олегу. На следующий день Сергей уходит на пары. Олег едет с ним одну станцию на метро до Университета, а потом отправляется куда-то в центр, отговорившись загадочным «По делам…». Конспекты Разумовского обретают рисованные конечности, наращивают мышцы. Вместо обычных для него птиц, на полях, а то и посреди страницы, появляются кусочки спящего Волкова. Иногда буквы, цифры и формулы расплываются по нему маргинальными татуировками. Иногда уже сам карандашный Олег подминает под себя несколько предложений, устраиваясь удобнее и продолжая спать. Вечером Волков ждет его с ужином на два блюда, пакетом какого-то рыночного печенья и белобрысой девицей в коротких шортах. Они сидят коленка к коленке на разбуровленной соседской кровати и, видимо, мило беседуют, когда появляется Сергей. С порога он заявляет, что устал и просит званых и незваных гостей подняться с его спального места. Олег встает и тут же застывает с вопросительным выражением на лице. Девица, которая еще в момент появления Разумовского решила спасаться бегством, стремительно ретируется к двери и пропадает за ней. На краю стола стоит чашка со следами розовой помады, Сергей смотрит неодобрительно то на нее, то на Волкова. Тот, раскрасневшись, широко улыбается и разводит руками, мол, что я могу поделать, раз такой классный. Суп Разумовский съедает молча, на тушеном мясе ему становится немного полегче, а после десерта он удостаивает Волкова короткой улыбкой. – Это ведь не твоя кровать… – то ли спрашивает, то ли утверждает Олег, кивая на раскуроченную койку. – Ага, конечно, а ты эту девицу не трахал, – Сергей поднимается на ноги и вручает Волкову грязную посуду. – Тут все мое. Сосед тоже мой. Спать они укладываются, как и прошлой ночью: один на кровати, второй на полу. – Тебе там реально, что ли, нравится? – спрашивает лежащий на боку Разумовский. – Ага, – кивает Волков, глядя на него, и чуть отодвигается. – Тут удобно. Хочешь – сам проверь. Место есть. Получив приглашение, Сергей непозволительно долго смотрит на смехотворно узкую полоску матраса, которую ему оставил Олег, и нечеловеческим усилием побеждает уже окрепшее желание сползти вниз. – Ну уж нет! – неожиданно громко отвечает он, откатываясь на другой край кровати и упираясь сжатыми кулаками в стену. Отоспавшийся Волков еще с час пытается донимать его расспросами, Разумовский отвечает односложно, постепенно пододвигаясь поближе, чтобы слышать чужой шепот. Уже засыпая, он чувствует, как Олег трет кончиками пальцев прядку его волос, свесившуюся вниз. Или ему это только кажется. Следующий день проходит по тому же сценарию: Разумовский идет учиться, Волков укатывает в город. Вечером он обнаруживается на кухне вместе с общажной легендой – филологом Михой. Тот снова проспорил (или проиграл в какую-то из их факультетских игр) и схлопотал самое страшное наказание – пойти на общую кухню и с серьезным видом до полной готовности в большой кастрюле варить один пельмень. Волков крутится около него, советуя, как сделать вкусно и небесполезно. Миха слабо улыбается, уступая место у плиты. Сергей стоит в дверях, наблюдая за их возней, и тоже улыбается. Ужинают они втроем, филолог и ВМК-шник рассказывают о своих курсовых, безработный дембель только посмеивается, подбрасывая наводящие вопросы. По дороге в комнату Волков сворачивает на балкон покурить и пропадает. Разумовский ждет десять, пятнадцать минут – и отправляется на поиски. Олега он находит в коридоре, увлеченно слушающим какую-то брюнетистую девицу, которая размахивает руками и затирает ему про пацифизм. Они стоят слишком близко и, почти сталкиваясь сигаретами, сбрасывают пепел себе под ноги. Сергей останавливается посреди слепой зоны – ни Олег, ни девушка его не замечают. Он начинает отступать назад, возвращается в комнату и на автомате открывает ноутбук. Когда Волков все-таки приходит – минут через 30 – тот уже настолько увлечен работой, подработкой, домашним заданием и своими идеями, что почти не замечает его. Олег пару раз пытается с ним заговорить, но, получая в меру грубые ответы, вскоре берется за случайную книжку с полки, потом еще раз уходит покурить, возвращается поздно и ложится спать на полу. Глубоко за полночь пробираясь к своей кровати, Разумовский ругается на большого и неуклюжего Волкова, перешагивая через его ноги, руки, и вдруг останавливается, глядя сверху вниз и с трудом вдыхая: Олег мягко улыбается во сне приоткрытыми губами. Ночью Сергей просыпается от собственного крика, который звучит и звучит, даже когда он, казалось бы, уже пришел в сознание и комната перестала крутиться перед глазами. Крик прерывается только шепотным «Тише, тише». Разумовский чувствует на щеке чужую руку, будто кто-то хочет, но боится закрыть ему рот. Он медленно поворачивает голову и видит Олега с по-детски большими и перепуганными глазами. В этот момент он резко расслабляется, а голова невольно опускается Волкову на грудь. Они молча лежат, обнявшись, на полу – Сергей понимает, что либо упал, либо его стащил к себе Олег. – Как раньше… – шепчет Волков, глядя в окно, за которым уже голубеет утреннее небо. – Я тебя тогда ненавидел, – устало выдыхает Разумовский. – За что? – откликается Олег почти в полный голос, поворачивая голову. – Это из-за тебя началось, – Сергей тоже смотрит в окно. – В детдоме у тебя были кошмары. Когда тебя только привезли. Ты во сне звал маму, папу, еще кого-то, кричал, что тебе страшно. Я всегда просыпался, но боялся подойти, все лежал и думал о своих, вспоминал. К тебе прибегали воспитательницы, будили, если до этого тебя не успевали сбросить с кровати или избить подушками. Потом к психологу послали, – он устало выдыхает, откидывая голову назад и глядя на Волкова, – и все прошло. Ты забыл их. А у меня снова началось… Олег смотрит на него почти испуганно, ничего не говоря и почти не двигаясь. Только мышцы на руках напрягаются, делая объятья крепче. Разумовский опускает глаза. – Ты меня всегда успокаивал, и мне стало казаться, что это все было специально. Чтобы я от тебя зависел. Олег молчит, медленно вдыхая и выдыхая, а потом целует его в макушку, то ли извиняясь, то ли соглашаясь. На пары Разумовский опаздывает, обнаружив себя на полу самозабвенно закинувшим ногу на Волкова, который меланхолично пялится в потолок и, кажется, считает секунды, потому что на вопрос «Который час?!» выдает точное: «Тринадцать ноль три». Путаясь в конечностях и желаниях то ли снова обнять Олега, то ли врезать ему со всей дури, он в итоге попадает ему коленкой в живот, потом наступает на руку и чудом не расквашивает нос, пытаясь перешагнуть через голову. Волков шипит и смеется, поворачиваясь за ним и наблюдая, как он собирается. Когда Сергей, натянувший парадную футболку, но все еще выбирающий между одними джинсами и другими, оглядывается на него, Олег все еще смотрит и, кажется, не в глаза и не на руки, а ниже. Разумовский швыряет в него какой-то тряпкой и натягивает штаны. Подхватив сумку, он резво шагает к двери, шурша не надетыми нормально кедами. – Рыжий! – почти восторженно кричит ему вслед Олег. – На ужин хочу фрукты! – заявляет Сергей. Только в лифте, наклонившись завязать шнурки и подобрав пару оброненных кем-то монет, он понимает, что до сих пор не в курсе, сколько у Волкова денег, на какие шиши тот покупает продукты на ужин и где пропадает каждый день. До него вдруг доходит, что он видел Олега только в старых джинсах и футболке, которые они купили в первые дни в Москве, еще до армии. Ему становится невыносимо стыдно. Вечером Разумовский притаскивает в общагу две новых футболки для Олега, Волков приходит с двумя пакетами фруктов и разбитой губой. – Что это? – сразу спрашивает Сергей. – Яблоки, груши, бананы, виноград, клубника и кокос. А это… это у меня зарплату пытались отжать. Олег выглядит слишком довольным для человека, которому набили морду. Значит, сам он нападавшего или нападавших искалечил. Значит, он по-прежнему любит драться до крови и хруста костей. – Дурак… – брякает Разумовский, подходя и обнимая Волкова, так и не опустившего пакеты с покупками. – Где ты вообще работаешь? – Вагоны разгружаю. – Серьезно? – Ну, а что я еще могу делать? – Искать нормальную работу? – Сергей прижимается к нему всем телом, зная, что Олег не может обнять в ответ, боясь шмякнуть добытую клубнику на пол. – Я ищу… – шепчет Волков. Вечер проходит тихо. Они выходят погулять в парке у общаги, вместе курят, валяясь на траве, – Разумовского хватает только на пару затяжек той дряни, что таскает с собой Волков, но даже этого достаточно, чтобы почувствовать себя активно причастившимся к вредной привычке. Потом в комнате Сергей снова работает, Олег читает все ту же рандомную книжку. Перед сном Разумовский свешивается с кровати и щедро запускает пальцы в густые волковские волосы. Тот слегка поворачивает голову и внимательно смотрит снизу вверх, чуть прикрывая глаза и показывая, что ему нравится. Сергей пододвигается ближе. Тихим хриплым голосом Волков шепчет: – Что ж ты со мной совсем как с собакой… – Собаку я бы не позвал спать к себе. Он медленно убирает пальцы из чужой шевелюры – Олег приподнимается на руках, стараясь продлить касание, – и откатывается к стенке, чуть откидывая одеяло. Волков смотрит туда, в тканевую темноту, где по голым ногам Разумовского бегут мурашки и живот под слегка задравшейся футболкой дергается от нервного, короткого дыхания. Он поднимает взгляд, замечая, как дрожит рука, придерживающая ткань, и сколько испуга и даже ужаса в широко распахнутых голубых глазах. Волкову самому становится страшно. – Спасибо… – говорит он, хмурясь и отворачиваясь, – но я лучше тут. Не хочу тебе мешать. Разумовский захлебывается обидой, забывая опустить руку и все в том же полуоткрытом, напряженном состоянии наблюдая, как Олег ложится на пол и закутывается в одеяло. – Спокойной ночи, – шепчет Волков в подушку. – Угу, – мычит повернувшийся к нему спиной Сергей, вжимаясь в стену и по-прежнему оставляя полкровати, чтобы можно было забраться к нему, обнять и прижаться. Он считает секунды. Волков дышит, сопит, тяжело сглатывает, но не двигается. Утром они сдержанно улыбаются друг другу – оба лохматые, оба невыспавшиеся – и чуть ли не по стенкам скачут, боясь соприкоснуться. Учитывая то, что делают они это одновременно и одинаково, все кажется очень естественным и правильным. Далее все как обычно: Олег отправляется разгружать вагоны, Сергей уходит учиться. Вечером в общаге шумно – отовсюду слышны голоса, треньканье гитары, звон разбивающихся бутылок. Олега в комнате нет. Разумовскому неспокойно: на часах 11 вечера, в общагу уже никого не пускают, поэтому либо Волков все-таки пропал в большом городе, либо прячется где-то здесь. Он выходит из комнаты и видит снующих туда-сюда людей с едой, выпивкой и сигаретами. Он спрашивает, что происходит. Ему говорят, что последний предсессионный загул на старой лестнице. Вечеринки на пожарке – это головная боль сторожей, дежурных по этажам и администрации. Студент, попавший туда первым, может запереть дверь изнутри и пускать только своих. Лестница прошивает все здание, через балконы она связана с комнатами и коридорами, и поймать гуляющих там студентов почти невозможно – если только отбить от стаи пьяное и сонное животное. Но за два года, проведенных Разумовским в общаге, никто еще своих не бросал. Он попадает на пожарку вместе с двумя девушками с филфака. Они знают условный стук на этот вечер и что пробираться на лестницу надо с пятого этажа. На ступенях стоят, сидят и лежат человек двадцать вперемешку с банками-пепельницами и бутылками. Сигаретный дым заменяет уже изрядно пьяной компании воздух, голоса всех поющих становятся хриплыми. Олег сам находит его – широкими шагами через две ступени спускается вниз. Пролетом выше основного действа он трепался с какой-то новой девицей. От него пахнет табаком и алкоголем, на подаренной Сергеем футболке мокрые круги подмышками и красное пятно на животе. Обнимает он как во время первой встречи на вокзале – крепко, в себя, внутрь. Разумовскому становится страшно от собственной слабости. Над головами проносятся первые аккорды и слова «Серебра» группы Би-2. Олег оживляется, внимательно наблюдая за поющей девушкой. Из его рук Сергей получает пластиковый стакан с, кажется, красным вином и зеленое яблоко. – Как ты? – непонятно зачем спрашивает он одними губами. – Все в порядке, – почему-то отвечает Разумовский, выпивает и закусывает. Ему очень быстро дает в голову – наверное, надо было пообедать сегодня – он еще несколько раз получает от Волкова или перехватывает у кого-то другого стаканы с вином и чем покрепче, спускается на этаж вниз и поднимается на два вверх, кажется, целуется с кем-то до потери сознания, а потом, сидя на полу, наблюдает, как уже виденная им брюнетка рассказывает Волкову, что воевать и убивать людей нельзя. Олег усмехается и говорит, что убил человека и это было несложно. Девица приходит в бешенство, начиная возбужденно заикаться. Сергею кажется, что он слышит, как у нее хлюпает между ног, когда она переминается с одной на другую, и его начинает тошнить. В следующий раз он приходит в себя, когда Олег дергает его за руку и ведет послушать Миху. Слезный филолог – легенда и боль своего факультета, исписавший суицидальными стихами все парты в поточных аудиториях, – поет «Поезд» СашБаша. Все знают, что Миха больше жизни любил свою одноклассницу где-то там на Урале, что она бросила его в октябре первого курса, что Миха пытался покончить с собой и держится до сих пор благодаря безответной любви к худощавой лингвистке Леночке, которая сейчас наблюдает за ним со слезами на глазах. Почему-то крайне слезливо выглядит и Волков. На строчке «Мне нужно хоть раз умереть у тебя на руках» он нервно дергает головой и зажмуривается. Через минуту гитара почему-то оказывается в руках у Олега. Передает ее Миха, собравшиеся девушки просят, очень просят что-нибудь спеть. И, кажется, только один Разумовский понимает, насколько это плохая идея. В прошлый раз, когда он видел Волкова с гитарой, тот требовал у подруги выйти на крыльцо, невзирая на негодование родителей, собирался аккуратно отнести ее на руках к сеновалу, а в случае отказа – обоссать все окрестные заборы. И что тогда, что теперь Олег был похож на человека, способного воплотить подобную угрозу. Сергей тянется отобрать инструмент и предотвратить катастрофу, но почти сразу останавливается, понимая, что по-хорошему именно катастрофа сейчас и нужна. Он отклоняется в другую сторону, аккуратно поднимается и отползает со ступенек и от Волкова к стеночке, чтобы в глазах однокурсников и соседей по общаге не стать частью чужого позора. Олег выбивает на гитаре несколько аккордов и полупоет-полуначитывает «Вместо письма» Маяковского. Кажется, вся компания также ждала от него что-то среднее между «Сектором газа» и «Арией» и потому застыла в недоумении. Большой косматый дембель с лапой в половину гитарного грифа, который признается, что ему хуже, чем быку, слону или поэту, выглядит и звучит еще более душераздирающе, чем филолог Миха. Олег открывает глаза и поднимает голову только под конец песни, чуть замявшись перед самыми жуткими строчками. Он смотрит туда, где сидел Разумовский, потом в строну и, снова зажмурившись, допевает про пролет, курок и взгляд как нож. Сергей смотрит не только на него – он не может не замечать других и их влюбленно-жалеющих взглядов. Его снова тошнит, и теперь – нестерпимо сильно, он выламывается в коридор и под последние аккорды волковской песни идет к обычной лестнице. Поднимаясь к себе, он слышит пронзительный женский голос с пожарки – там поют «Теперь решено. Без возврата...» Есенина. Оказавшись в комнате, он запирает дверь и падает на кровать, накрывая лицо подушкой, рассчитывая так продышаться или прокричаться. Сергей не помнит, когда приходит Волков и как он открывает ему дверь. Просто утром Олег обнаруживается все там же у себя на полу, воняющий, как мусорная куча. Завтракают они молча, разделив на двоих остатки кофе. – Прости за вчерашнее, – виновато говорит Олег и смотрит собачьими глазами. – Да все нормально, – отмахивается Разумовский, – я тоже вчера напился как сволочь. Секунду кажется, что Волкову этого недостаточно, будто бы вчера было что-то еще, за что он просил и очень хочет получить прощение, а то жить дальше не выйдет. Но Сергей смотрит слишком спокойно, внутренне сконцентрировавшись и пытаясь победить головную боль. Когда он замечает этот странный взгляд Олега, тот уже отворачивается и поджимает губы. День проходит спокойно. Разумовский не выбирается из комнаты. Волков уезжает за своей парой сотен, возвращается, когда еще светло, готовит ужин, почти не курит и рано ложится спать. На следующее утро за завтраком Волков сообщает, что нашел себе общежитие, что после позавчерашней пьянки ему лучше съехать, что так у него будет больше стимулов найти нормальную работу. Разумовский, все еще страдающий от похмельного опустошения, внимательно слушает, понимая, что ему тут нечего возразить. Олег собирается быстро, даже наверное, слишком быстро, укладывает матрас обратно на соседскую кровать, моет чашки, устраняет следы своего присутствия и, неожиданно встав посреди комнаты, говорит: «Ну, пока». Разумовский удивленно смотрит на него со своей кровати, впиваясь пальцами в ноутбук, который мешает ему встать с места. Олег закидывает сумку на плечо и выходит, стихающие шаги сменяются звуками приближающегося, а потом удаляющегося лифта. Тишина. Сергей все так же сидит на кровати, ничего не понимая, а только чувствуя и догадываясь, что это хуже, чем когда Волков ушел в армию, хуже, чем то сумбурное прощание на перроне, хуже, чем момент, когда Олег попытался поцеловать. Сейчас он не сделал и этого.