Швы разошлись
2 ноября 2015 г. в 17:36
Олег Волков становится сотым, юбилейным пользователем социальной сети «Вместе». Об этом он узнает спустя пару дней после регистрации – из поздравительного письма, наконец-то сподобившись проверить почту. Пароль от учетки такой же, как от электронного ящика. Волков уверен, что никому не называл этот замысловатый набор цифр и букв. На его страницу уже загружено несколько фотографий, заполнены поля «интересы», «политические взгляды» и «религиозные убеждения». Последние два пункта поделили между собой текст государственного гимна. В друзьях значится только один пользователь – Сергей Разумовский. Он же самый сопит и гримасничает во сне у Олега под боком. Волков пару секунд нахмуренно смотрит на рыжего, прикидывая, больно ли ему прилетит за жестокосердие и ограниченность, а потом удаляет свой профиль.
Он встает и уходит через несколько часов: вертолет ждет на небольшом аэродроме под Питером. Разумовский просыпается после полудня, заранее обиженный – на холод, застывшую овсянку и удалившегося Олега. Для профилактики он решает пару дней не звонить и не писать ему.
В его новой работе бесит абсолютно все: время, расстояние, молчание, неизвестность. Телефон у Волкова иногда выключен неделями. Еще хуже, когда он отправляет сухую смс-ку «Завтра вылетаем» и не появляется еще дней пять. Разумовский каждый раз ворчит, что в его гениальной жизни есть дела поважнее, чем сидеть на жопе ровно перед накрытым столом и ждать блудного капитана дальнего плавания. Но каждый раз приходит домой пораньше, заказав в ресторане неведомую кулинарную хуйню, над которой Олегу пришлось бы корпеть часов шесть. А самое отвратительное, что – вернулся Волков с опозданием или опережением – он всегда чистенький, будто пару недель в карантине проторчал и на пороге еще раз продезинфицировался на всякий пожарный. Если есть повязки или пластыри, то обязательно сверкающе белые. Меняет Олег их сам, запершись в ванной. Старые бинты складывает в черный пакет и выбрасывает, отлучившись на площадку покурить. На врожденную ебанутость это непохоже: Разумовский тысячу раз видел волковскую кровь, и тот ее раньше не стеснялся, наоборот, козырял разбитым носом или бровью. Чистюлей Олег тоже не был – руки начал мыть регулярно, кажется, только лет в 14. Сергей усмехается, вспомнив, что, по признанию самого Волкова, он примерно в этом возрасте осознал жизненную необходимость постоянно облапывать лучшего друга. Так что страсть к стерильности – это явно подхваченная зараза. Конечно, Разумовский хотел бы помочь и вылечить, но первым делом ему необходимо (и интересно) просто прорваться на закрытую территорию.
Одну из кристально белых повязок Разумовский сдирает у Волкова со спины, пока они трахаются. Он на автомате накрывает ладонью оголившееся место, попадая по неровным и влажным краям. Волков глухо рычит, толкаясь со всей силы, и заламывает чужие руки. В полумраке Сергей не успевает рассмотреть перепачканные пальцы. Ладони вжаты в матрас за головой, а навалившийся сверху Олег кажется по-настоящему разозленным. После Волков вылизывает его всего, пальцы отдельно вытирает сдернутой с кровати простыней. Пару дней Сергей борется с желанием взять нож и невзначай полоснуть Олега по руке.
Пятидесятитысячным пользователем «Вместе» Волков становится где-то на Балканах. Непрочитанное уведомление лежит в ящике, пока вооруженные головорезы прочесывают небольшую косовскую деревню. В друзьях у Олега несколько сотен незнакомых людей. Перепуганная до чертиков старуха одной рукой зажимает рот ему, другой – себе. В темном погребе слышна только суетливая возня кого-то третьего. Олег закрывает рану в боку обеими ладонями, пытаясь предугадать движения голодной крысы. Через несколько секунд в его профиле «Вместе» появляется новое фото – они с рыжим посреди Невского проспекта дружно улыбаются в камеру, а над головами слепяще голубое небо, какого Олег больше никогда в этом городе не видел.
Возвращается домой Волков внезапно, медленно открывает дверь своим ключом и тяжело охает, одним движением сбросив куртку. Из кухни выбегает испуганный Разумовский со сковородкой в руке, на плече у него сидит всклокоченная Марго и ворчливо каркает. Олег смеется, скидывая ботинки, и говорит, что в подобных ситуациях надо в первую очередь хвататься за нож. Под шквалом ругательств, упреков и проклятий Волков не спеша передвигается по квартире, моет руки, оставляет часы на полке, невесомо обнимает, целует коротко в щеки и в губы, пока, наконец, не добирается до дивана и не отключается, запрокинув голову. Рыжий садится рядом с ним, гипнотизируя вскученный на животе свитер, под которым, скорее всего, новые бинты. Но стоит ему тронуть и потянуть за край, как Волков тут же просыпается, извиняясь и слабо улыбаясь. У Разумовского за месяц с лишним накопилось обид и новостей, он тарахтит без умолку, пока Олег курсирует от холодильника до плиты, с маньяческим упорством сооружая поздний ужин. Потянувшись за кастрюлей на верхней полке, он глухо вскрикивает и на долгом выдохе сгибается над столешницей. Подбежавший Сергей силой разворачивает Волкова к себе, дожидается, пока тот разогнется, а потом сдергивает свитер вместе с футболкой. Олег успевает прислонить ладони к левому боку, но закрыть весь перепачканный живот не может. На предложение вызвать скорую он огрызается и приказывает позвонить по номеру, который диктует по памяти и запрещает записывать.
Через полчаса на пороге их квартиры появляется невысокий квадратный человек, будто сбежавший с книжной полки классический доктор. С Разумовским он не здоровается, завидев уложенного на диван Волкова, начинает трехэтажно материться. Отодвигает стол, опускается перед Олегом на колени и командует: «Показывай!». Тот запрокидывает голову, чтобы найти взглядом Разумовского, и только плотнее прижимает ладони к животу.
– Вот хули ты стесняешься! – рявкает мужчина, тут же оглядываясь на Сергея, – Рыжий, брысь! А ты лежи смирно, долбоёб. Швы разошлись… – деловито констатирует он, доставая из сумки бинты, шприцы, какие-то пыточные инструменты, и требует принести ему водки. Ее он сходу плещет на рану взвывшему Волкову.
– А что ноешь? А? Сам виноват. Я что тебе сказал? Несколько дней в лежку, а потом еще неделю короткими перебежками до сортира. Но ты ж слишком классный, чтобы слушаться. По бабе своей соскучился? Хоть присунуть успел? А то ж нахуя такие дебильные подвиги.
Для Разумовского каждое слово – как удар по барабанным перепонкам. Он наблюдает за происходящим в кухне из темного коридора. По позвоночнику вверх ползет недобрый холодок, по желудку – в том же направлении – жгучая тошнота.
– Нет. У друга решил перекантоваться, – зачем-то подает голос Волков.
– А чё те у меня не сиделось?
– У тебя котами воняет.
– Какой нежный нашелся, а! Терпи теперь. Я пока все не посмотрю, колоть не буду.
С каждой минутой Разумовскому все сильнее хочется подобрать забытую в прихожей сковородку и треснуть этого докторишку по затылку.
– Хэй, рыжий, – вдруг окликает его тот, – иди сюда, держать будешь.
Волков протестующе стонет, но его уже никто не слушает. Мужчина комментирует все свои действия, обкалывая рану по кругу каким-то мутным раствором, наконец-то надевает перчатки, раздвигает края, заглядывает внутрь, скатывает ватные шарики, промакивая какой-то своей врачебной жижей. Разумовский старается неотрывно следить за ним, чувствуя, что должен контролировать действия этого маньяка, но постоянно отвлекается на Олега, который почти не издает никаких звуков, только периодически вцепляется в его ладони у себя на плечах и виновато смотрит в глаза. Нестерпимо хочется сказать, что все будет хорошо. И в то же время наорать, что сам виноват. Поэтому Сергей молчит, закусив губу, и перехватывает чужие руки – Олег облегченно прикрывает глаза и выдыхает. Самый ужас начинается, когда докторишка объявляет, что готов зашивать. У него грубая черная нитка и мультяшно толстая игла, которую он вымачивает в остатках водки. Она тяжело и тягуче проходит сквозь кожу. Волков сначала пытается смотреть, но вскоре не выдерживает и, зажмурившись, запрокидывает голову. Разумовский наваливается на него всем телом, держа, заслоняя обзор и за него наблюдая за каждый проколом и каждым стежком.
Когда все заканчивается, Олег, кажется, уже еле дышит. Побледневший и будто похудевший, он пытается отвернуться к спинке дивана. Мужчина останавливает его, настаивая на срочном решении организационных вопросов: что сказать командиру, куда он дел оружие, нужно ли ему новое при себе. Волков слабо, но четко отвечает на каждый, после чего доктор наконец-то уходит, понапутствовав Разумовскому не трогать это бренное тело пару дней, отогнать ворону и прикупить утку. Топтаться по мозгам он не запрещает, и именно за это принимается Сергей, только закрыв дверь. Олег засыпает под хлюпанье половой тряпки и решительные требования бросить эту работу к чертовой матери. Истерика накрывает Разумовского на полпути из ванной на кухню, он еле может вдохнуть, от страха начинает плакать. С места он сдвинуться не может, боясь, что смирно лежащий на диване Волков не просто спит. Он еле решается подойти и проверить, наклонившись к самому лицу. Олег вдыхает и выдыхает горячо и коротко. Из последних сил Разумовский сдирает с кровати огромный матрас и притаскивает его на кухню. Доделывать работу нет сил, ночной дедлайн отправляется к черту, а Сергей проваливается в тяжелый болезненный сон.
Когда Волкову становится едва-едва получше, он начинает таскать Разумовского на утренние пробежки. Этот сын полка и раньше развлекался ранними подъемами, но к чужому сну все-таки проявлял уважение. Сергей, скрипя и ругаясь, выгребается из кровати и, спрятавшись в капюшон, плетется за Олегом на улицу – из чувства долга и внезапной заботливости. Волков меньше курит, Разумовский почти не разговаривает. Он не высыпается, чувствует себя разбитым и не знает, как сказать Олегу, что ему это не нужно. Сроки поджимают, он почти не отлипает от компьютера, умудряясь писать коды, пока Волков возится у него в ногах, стягивает джинсы, щекочет под коленкой.
Секс становится медленнее и легче. Кричать хочется не от остроты и силы, а от перевозбуждения и занеженности. Олег, все еще ослабленный, выключается сразу после. Разумовский выбирается в душ и выезжает на вечернюю встречу с инвесторами. Он зависает над ноутбуком, пока едет в такси домой, заранее злой от того, что его домашнее чудовище сейчас выспится, а через несколько часов захочет на выгул.
Через месяц на пробежке Олег сообщает Сергею, что будет учить его драться. Зачем – не объясняет, но тут же дает под дых. Скрюченный Разумовский валится на землю и снизу вверх полубезумными и обиженными глазами таращится на Волкова. От протянутой руки он отказывается, сам подскакивает на ноги и пытается с размаху дать сдачи. Олег перехватывает руку, заламывает и снова отправляет Сергея на траву, наваливаясь сверху. На ухо он шепчет, что теперь может сделать что угодно, а рыжему не спастись и не выкрутиться. Сдаться и коварно расслабиться Разумовскому мешают изгвазданный спортивный костюм и четкое осознание того, что Волков охуел. Не спасают от него ни обида, ни ругань, ни угрозы вызвать милицию – Олег снова вызывает его на драку, безостановочно объясняя, как и куда надо бить, а если Сергей ничего не делает, берет на слабо, обещая поддаться. Это дешевое школьничество срабатывает безотказно – Разумовский каждый раз набрасывается на него, ударяя по подставленным бокам или открытому животу. Сначала он начинает просто попадать, потом – импровизирует. Настоящая победа – это подставить Волкову подножку и успеть почти со всей силы дать по ребрам, а потом сверху вниз смотреть, как он корчится на асфальте от боли и удивления.
Секс снова становится жестким – он превращается в драку или, наоборот, выруливает из нее. Разумовский много спит, работает меньше, чем нужно. Однажды ночью он собирается сказать Волкову, что пора завязывать с этой фигней, что ему реально не до этого. На языке крутится обозленное: «Ты мне мешаешь», но Олег заговаривает первым. Он смотрит откуда-то из темноты на спрятавшегося за ноутбуком Разумовского, водит пальцами по чужому колену, периодически заныривая под, и рассказывает, что видел в Косово. Впервые – не войну одних садистов против других, а издевательства над нормальными людьми. От подробностей жутко, с простым выводом, который для себя сделал Олег, можно только согласиться – надо уметь драться, надо уметь защитить себя. Сергей спускает компьютер на пол, забирается на Волкова и, ткнувшись носом в нос, просит научить его пользоваться ножом.
Вечеринку в честь миллионного пользователя соцсети «Вместе» откладывают на несколько недель. Сотрудники хотят гульнуть, но отец-основатель Сергей Разумовский утверждает, что негоже начинать и даже что-то планировать без главного виновника торжества. К сожалению, на поздравительные письма Олег Волков не отвечает. На звонки и смс от Разумовского – тоже. Его нет больше двух месяцев. Он улетел куда-то на юг и вернется, наверное, с темной-темной кожей и выгоревшими на солнце волосами. Будет широченно улыбаться, притягивать к себе, валить на пол или на кровать, быстро раздевать и долго разглядывать. Волков, конечно же, мудак, но Разумовский, в принципе, привык. Настолько привык, что нервы у него начинают сдавать, только когда Олег не выходит на связь вот уже три месяца. Осеняет рыжего неожиданно. Взяв мобильный, Разумовский по памяти вводит номер, который когда-то Олег запретил ему записывать. Мужчина не берет трубку, но потом перезванивает сам, вежливо осведомляясь, кто это и чего хотел. Сергей в лоб спрашивает, где Волков. Некогда залатавший Олега доктор долго мнется и в итоге неохотно сообщает, что тот погиб. Разумовский несколько раз переспрашивает, получая немного подробностей: не вернулся с задания, прочесали местность, тела не нашли. Сергей задает и задает вопросы, мужчина уже не знает, что ему отвечать, начиная раздражаться, и первым вешает трубку.
Вечеринку устраивают через неделю. Тянуть уже смысла нет, на празднование приглашают нового миллионного пользователя – миловидную девушку, которая весь вечер шатается за Разумовским. Тот улыбается – и ей, и своим сотрудникам, и полузнакомым гостям: спонсорам, поклонникам, недоброжелателям. Он пьет – чокается, выкрикивает тосты, рассказывает о новых проектах, ставит сроки, когда пользователей должно стать два миллиона. Кто-то за спиной шутит, что еще немного, и должны появиться цыгане с ручным медведем. Женские голоса спорят о том, есть ли у Сергея кто-то и каков шанс уехать с вечеринки вместе с ним.
Он уходит один. Замирает на светофоре, мимо со звоном проносится трамвай. Импортная легковушка пропускает его на следующем переходе. Сергей улыбается и благодарно кивает. У Ростральных колонн как всегда шумно: свадьбы, туристы, байкеры. На Дворцовом мосту ветер, волосы лезут в глаза, щеки горят. Люди толкаются, кто-то как будто пытается окликнуть. Маленькая речка петляет, дома на набережной как будто не жилые. Во дворе шумят, лает собака, открывается окно, кто-то выглядывает на улицу, одна за другой проезжают машины. Под ногами трава, впереди – огонь. Добравшись до него, Разумовский понимает, что пришел на Марсово поле. Он улыбается, усмехается, и, наконец, заливается истерическим смехом.
Работать почти не получается. Мысли сами по себе бродят по квартире, натягивают волковскую одежду, гремят посудой, курят в открытое окно и периодически называют то «рыжим», то «птицей». Разумовский сидит, уставившись в ноутбук, и теряет один рекламный контракт за другим. Коллеги ворчливо желают побыстрее поправиться, на презентацию нового сервиса едет его зам. Где-то к Новому году он достигает дна, проспав часов 20 подряд и поняв, что уже дня два не кормил Марго. В ночь с 31 на 1 его накрывает буйной деятельностью – он выбрасывает пропахшие Волковым футболки, отлеживается в ванной, наливает себе шампанского, дает вороне кусок мяса. Он пишет письма, исправляет ошибки в коде, наконец запуская простаивавшую несколько месяцев программу, и, совсем разактивничавшись, покупает билет в Италию.
Смс «Скоро буду» со знакомого и удаленного номера настигает его в аэропорту. Разумовский пытается проигнорировать ее, с интересом уставившись на информационное табло. Сверившись с часами, он облегченно выдыхает: самолет уже должны были подать. На полпути его останавливает звонок телефона и волковский голос на том конце. Он смеется, он, блять, хохочет, рассказывая, как соскучился и что вот-вот приедет. Разумовский закусывает губу и на пару секунд убирает трубку от уха, понимая, что еще несколько слов, и он разревется, а еще хуже – побежит ловить такси. Олег все говорит и говорит – вибрации из динамика стучат Сергею в ключицу – и наконец, спрашивает: «Как ты? Где ты?». Разумовский отвечает не своим голосом, что он улетает по делам и никак не может их отменить, нужно было раньше, например, пару месяцев назад сообщить, что вообще-то жив и собираешься наведаться.
– Я же тебя похоронил, Олег. Я же… – он останавливает сам себя, понимая, что сейчас, как всегда, начнет обвинять, а потом кинется рассказывать, что у него произошло, и звучать это будет слишком жалко. Выдохнув и взяв себя в руки, он говорит четко. – У меня же есть свои дела. Вернусь через неделю, тогда и поговорим. Постарайся сделать так, чтобы за это время ничего с тобой не случилось. Давай, пока, увидимся.
Когда самолет выезжает на взлетно-посадочную и начинает разгон, Разумовский понимает, что победил. Откинувшись в кресле и закрыв глаза, он глубоко дышит, искренне радуясь тому, что Волков жив и тому, что он сам не побежал к нему радостной собачонкой. Уши закладывает от набора высоты, в голове все встает на свои места. Пусть теперь Олег ждет его дома, в Венеции через пару часов начнется карнавал.