Люби меня

***

      В последний раз.       В последний раз смею на него поднять свой взгляд.       В последний раз смею произнести в его адрес эти слова. Эти проклятущие слова, мне режет слух, мне режет горло, мне режет всё, абсолютно.       И в последний раз он смотрит так.       Смотрит так, что нет, господи, не делай этого, умоляю.       Но это в последний раз.       Я оседаю на ступеньки прямо под зданием суда, вижу замешательство и пару камер. Ко мне мчится Джинки, он зол, невероятно зол, хотя мне плевать. Абсолютно. – Я тебе голову оторву, сил моих больше нет, кретин, – он резко ставит меня на ноги, тащит к машине и запихивает в салон. Смотрит чёрными глазами, прожигает чёрные дыры во мне, стискивает зубы и заводит мотор.       Едем на стадион, первый матч буквально через два месяца, а я в ничто.       Когда, не задумываясь, творишь много и разом, а потом будто просыпаешься ото сна и начинаешь расхлебывать результат. Скажем так, в моём случае результат превзошел все ожидания, если я бы чего-то от своих же поступков и ожидал.       Смешно – в моем случае такой феерии не ожидал никто.       И что мне с этим делать?       Когда меня уже впихивает Джинки в свой кабинет и буквально швиряет на кресло, я в нём тону и закрываю лицо руками. – Знал бы ты, как сильно я хочу оторвать тебе голову к чертям собачьим, – шипит Джинки. Раздражаюсь ещё больше на него, никакого сочувствия ко мне, ничего, кроме упрёков и ругани. Собственно, чего я опять ожидал? – У меня желания это сделать не меньше. Себя ненавижу за то, что натворил. Самому от себя противно, каждая мысль раздражает, каждое воспоминание, каждый мой поступок в его сторону. Я теперь совершенно не знаю, что мне делать, – больно. До удушья, до жжения в лёгких, будто что пожирает меня изнутри, грызет и мучит. Съедает до остатка, недовольно отплёвываясь и кривя губы.       Я ненавистен самому себе. – И ты ещё собираешься что-то делать? – вопрос с усмешкой. С ехидной, пропитанной ядом, смертельным ядом. Почему же и ты усугубляешь моё безвыходное положение, друг? – Опять блеснешь прекрасным умением изменять, наплевательски относиться, кормить пустыми обещаниями и абсолютным безразличием? Я бы отодрал твою голову и бросил бы команде, пусть играют и не подумает кто поступать как ты, да брезгую руки марать. – Прекрати, – голос сипит. Я продрог изнутри, холод убивает меня, плевки ядом для укора совести, я получил великолепный урок от судьбы, я получил бесценный опыт, спасибо. А теперь помогите мне со всем этим разобраться, дайте, наконец, руку помощи, а не удар.       Джинки шумно дышит. Он наматывает круги по кабинету, психует и сносит хрустальную вазу с цветами, закусывает щеку и смотрит на меня, чувствую это. Я прекрасно понимаю его, начинаю понимать, и тяжесть от этого оседает ещё одним слоем боли. Он переживает за меня, за любимого Тэмина, который стал ему братом, за команду и её судьбу, ведь мой отец выбрал его, а Джинки не хочет ни при каких условиях и ситуациях его разочаровывать. Не хочет упасть лицом в грязь.       Вот только у меня лицо в ней, я по уши в дерьме. Тэмин.       Я не имею права даже произносить его имя, подумать о нём. Я слишком грязный. Слишком это для него. И он не должен быть в грязи из-за меня.       Как же поздно я это осознаю, чёрт. – Я ведь был у него, наговорил такого, что в таком раскаяться мало. Я свалил всю, абсолютно всю вину на него, хотя он тут не виноват. Джинки, зачем ему, зачем он мне, зачем он страдает и мучится из-за этого? Зачем я сейчас места себе не нахожу, я думаю о нём двадцать четыре на семь, почему мне не хватает его? Да ведь он меня и слушать не станет, он не поверит, он не даст ещё один шанс. Господи, – ком в горле, я не чувствую слёз, на меня накатывает истерика. Я сам себя раздражаю, мне противно. – Дай ему время. Дай себе время, у тебя слишком много вопросов, ответы на которые ты ищешь извне, а стоит прислушаться к своим чувствам. Разберись в себе, что ты к нему чувствуешь, видишь ли ты его рядом с собой и совпадают ли ваши взгляды? Просто дай ему время. И если вы действительно друг другу необходимы, если вы истинная пара, всё будет хорошо. А наперед тебе скажу: ты не увидишь света без тени, ровным счетом как и то, что тень исчезнет, стоит свету появиться. И, знаешь, видя вот такого искреннего тебя, я, кажется, передумал отрывать тебе твою дурную голову.       Он поднимает уголки губ, у меня взгляд бегает по его лицу, руки дрожат. Я похож на душевнобольного. – Я сделаю тебе кофе, придешь в себя хоть чуть-чуть, – он тихо уходит и закрывает дверь, оставляя меня наедине с мыслями. Я не хочу ничего поспешно решать, делать всё на эмоциях, но у меня внутри всё ревет, когда воспоминания мигают перед глазами.       Он ведь ещё любит?... Ведь мне есть ради чего жить, верить, надеяться? Или же я окончательно потоплю его?...       А родители?...       Пресса?...       Минхо-Минхо.       Что же ты наделал?