Морем и сталью

Утонувший в погребальных шествиях дворец погрузился во тьму. Указом короля Аокидзи был объявлен траур, но и без него мало кто решался покинуть свои комнаты, свои галереи и дома. Большинство предпочитали отсиживаться в тепле и тишине, по-своему переживая утрату. Потеря последнего из настоящих принцев, как многие говорили, ввергнет страну в пучину междоусобиц. Гроза приближалась, и события не могли заставить долго себя ждать. — Я утроил охрану для тебя и Куины, — сказал Аокидзи. Он навестил жену и дочь, неожиданно тихий и спокойный, каким его когда-то и встретила Робин в замке своего отчима. — Для этого нет нужды, — тихо ответила она ему, глядя на то, как беззаботно играет с его большой ладонью маленькая девочка. — Я не буду подвергать ни ее, ни себя опасности. Сейчас мы все нуждаемся в спокойствии и тишине. — Ты не понимаешь… — устало сказал Аокидзи, глядя в темные глаза девочки. — Единственной силой, сдерживающей всех нас от братской вражды, был наш дядя. Мы боялись его и уважали, и только это мешало нам возненавидеть друг друга окончательно. Но теперь дяди нет. Его жестоко убили. Я, как избранный им король, должен наказать убийцу, не позволяя панике охватить нашу страну. Но главный мой долг — защитить вас с Куиной. И тебе придется помочь мне, Нико Робин. — Я помогу… — кивнула Робин. — Во имя будущего Куины, разумеется… Она отчаянно искала в душе ненависть или презрение к Аокидзи, но не находила их. После их недавней стычки, они заключили подобие перемирия. Он больше не бил ее, не принуждал к близости и не забирал у нее дочь. В ответ же она изменила ему — отдала свое сердце другому мужчине, и теперь Робин казалось, что ее боль отомщена, и у нее нет больше повода ненавидеть мужа. Напротив, сейчас ей было жаль его. Из всех племянников Конга он и Фуджитора были привязаны к дяде больше других, и убийство старика было пощечиной для новоиспеченного короля, трещиной в его короне. Парировать с ним, пререкаться, хамить ему — все это казалось глупостью, недостойной ее положения и ситуации, в которой она оказалась. К тому же ее сердце было полно любви сейчас. Лорд Ло залечил временные раны своей нежностью — и Робин вдруг почувствовала, что больше не тяготится высокими сводами дворца и своим положением. Впервые и единственный раз в жизни она ими наслаждалась. — Я помогу тебе, — сказала она равнодушно. — Я буду нести свою ношу матери будущей королевы. Никто не причинит ей вреда. Будь спокоен за нее… Аокидзи обернулся и посмотрел на высокий стройный силуэт своей жены, стоящей у окна. Эта женщина необыкновенно поразила его недавно, и теперь он испытывал к ней нечто вроде уважения. Он вдруг подумал, что они смогли бы стать ближе друг к другу, если он больше не совершит ошибок и не причинит боль ей или ребенку. В конце концов, именно Робин была его главным оружием. Ее знания несут и свет, и тьму стране — и он отлично знал, что никто из его братьев не сможет восстать открыто против Робин, зная то, что она может открыть тайны прошлого и пролить свет на потерянную историю страны. Восстать против него — возможно, против Куины — да, но против Робин — нет, это слишком опасно для всей королевской семьи. — Я бы хотел остаться тут на ночь, — сказал он Робин — прохладно, но вежливо, как и положено королю. — Я устал, и нуждаюсь в твоем тепле. Робин обернулась, глядя на мужа, с секунду представляя, что кто-то, помимо Ло, касается ее тела, но тут же погасила пламя внутри себя. Аокидзи не попросит во второй раз — даже если она откажет ему, он напьется и придет взять ее силой. Синяки, оставленные его огромными руками, едва сошли, грубые отметины на теле превратились в легкие следы. Робин совсем не хотела провоцировать его или будить в его душе мысли о том, что она думает о другом мужчине. — Оставайтесь, Ваше Величество, — вежливо сказала она. — Куина будет рада, если вы проведете вечер с нами. *** Кизару не долго собирал вещи — он не был привязан ни к чему неодушевленному, впрочем, живых он тоже особо не жаловал. В саквояж горничные положили смены две белья, несессер, немного денег и его регалии принца — больше ничего. Немного подумав, он порыскал в сундучке для украшений, там на самом дне он нашел золотой медальон с крошечным портретом Нами. Неизвестный художник сделал его в первый день после ее приезда в столицу. Тогда она, как дикарка, носила тонкие ткани юга и стеснялась оставаться с ним наедине. Ее талия была соблазнительно тонкой, а груди были полны молока — она привезла с собой крошечную дочь. Он любил ее тогда, ослепительную леди Солнце, но она бросила его, забрав с собой его сына. Кизару решил вернуть ее, силой или добровольно. Невыносима была мысль, что она обманула его, принца, и решила свою судьбу сама для себя. Во дворце его больше ничто не держало. Планы изменились — теперь Восточный Предел ненавидит его, и в верности их он больше не был уверен. Значит, он должен был пойти дальше, вперед, туда, где найдутся сильные люди, способные принести ему власть и силу. — И тогда само Солнце расцветет в моих ладонях, — сказал он. — И я стану не просто Королем. Я стану Богом… Он слишком живо представил себе эту картину, и сердце его замерло. Кизару слишком долго томился в тени своих братьев. Любимец матери, ее младшее дитя, которое своим рождением принесло ей болезнь и смерть — он знал, что теперь ничто не удержит его. Осторожно забрав саквояж, он пересек свою галерею и прошел к конюшню, где его уже ждал запряженный конь. — Куда ты? — услышал он за своей спиной, и тут же обернулся, готовый и убить, и умереть. Его слепой брат Фуджитора оказался более зорким, нежели другие — он почувствовал, что тут и здесь кончается их братство и вышел проводить его. Фуджитора стоял ровно, хотя обычно он ссутулился. Его немигающие тусклые глаза легко скользили по его фигуре, и Кизару почему-то стало страшно. Он вдруг понял, что если Фуджитора захочет прервать его жизнь сейчас — он сможет это сделать. Вот он тот единственный брат, кто был по-настоящему старшим, несмотря на свой дефект. — Я ухожу, — сказал он, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Мне пора идти. Я засиделся в этом дворце, я сыт по горло этой жизнью. — Хорошо, — отозвался Фуджитора, чуть помолчав. — Но куда ты пойдешь? — На Юг, — спокойно сказал Кизару. — Я иду искать армию, которая сможет сокрушить Аокидзи, и вернет мне украденный трон. А еще я иду искать своего сына и женщину-Солнце. Они принесут мне победу. — Не лучше ли остаться дома? — спокойно спросил его брат. — Сейчас, в это темное время, мы должны держаться вместе. Мы договорились держать все в секрете, но мы все знаем, что дядя умер не своей смертью. Дядю убили, и убийца среди нас. Мы обязаны найти его. Кроме того мы сами подозреваемые. И ты, и даже я. — Я знаю, что вам удобно так обо мне думать, — Кизару сплюнул. — Но я не собираюсь оправдываться, брат. Я собираюсь вернуться сюда с армией, и тогда вы подчинитесь мне, и мир снова воцарится в стране. — Хорошо, иди, — Фуджитора кивнул. — В тебе нет ничего человеческого, хотя у матери твоей было доброе сердце. — Я рожден из камня, — сказал Кизару. Он подошел к двери и обернулся, глядя на Фуджитору, и внутри у него что-то кольнуло. Он вдруг вспомнил, что в детстве, когда Акаину и Аокидзи винили его в смерти матери и играли в свои взрослые игры, а Цуру наслаждалась своим браком и материнством, только Фуджитора уделял ему время и заботился о нем. — Тебе тоже надо уйти, — сказал он. — Акаину не даст вам покоя. Он жаждет власти и мечтает разрушить эту страну до основания, чтобы построить новую. Он опасен для всех нас. Не оставайся рядом с ним, брат. Ты погибнешь. — Спасибо за твою заботу, — отозвался Фуджитора. — Моя жена скоро подарит мне ребенка. Мне довольно того, что я могу быть со своей семьей. Во власти я не нуждаюсь, золота у меня достаточно. Я буду жить и буду жить хорошо, в этом можешь быть спокоен. Но тебе спасибо. Ты добрее, чем хочешь казаться, Кизару. Береги сына и леди Солнце. Я не расскажу никому, куда ты пошел. — И тебе спасибо, — кивнул ему Кизару. — Я обещаю пощадить твою жизнь, брат, когда вернусь сюда победителем. — А я обещаю лишить тебя жизни быстро и безболезненно, — в спину ему сказал Фуджитора. — Если узнаю, что ты причастен к гибели дяди. *** Горничные поправили вуаль, скрывающую лицо — как и все члены семьи, леди Хина носила глубокий траур. Едва дождавшись, когда ее оденут, она быстро выпроводила всех из своей комнаты. Рухнув на постель, она, наконец, разрыдалась, позволив себе выплеснуть все свои чувства из самого сердца. Она была привязана к Конгу. И теперь не могла принять его потерю. Конечно, их отношения сложно было назвать здоровыми. Он был дядей ее матери, но и он же ценил ее больше, чем кто-либо в семье. Именно он выбрал для нее институт, именно он хвалил ее успехи и ругал за промахи. И он был первым ее мужчиной. И единственным. За Хиной во дворце сложилась спорная репутация — она была дочерью лорда и крон-принцессы, хороша собой, умна, сильна, физически развита. Многие хотела просить ее руки, но она всем отказывала, холодная и равнодушная. Дни она проводила с матерью и братом, ночи же коротала в руках Конга. Именно его Хина и считала истинным королем, именно к нему и стремилось ее сердце. Она и нашла его мертвым. И теперь эта картина всегда будет у нее перед глазами. Словно она сама пошла и забрала его жизнь. Почему она допустила эту ситуацию? Почему не услышала его крики о помощи?.. — Миледи, — постучала в дверь фрейлина. — К вам посетитель. — Я никого не хочу видеть, — сказала она твердо. — В другой раз. — Но это принц Акаину, — прошептала девушка. — И он настаивает… — Тогда проси, — прошептала она. Если уж дядя Акаину хочет встретиться с ней, он своего добьется. — И он не один, — сказала фрейлина. — С ним лорд Дофламинго. У них важные вести для вас.