Справедливости ради.

— Ох, чувак, отлично, что ты пришёл, я как раз уже заканчиваю, — он машет мне белым полотенцем из-за барной стойки, лучезарно приветствуя. Я выдавливаю небольшую улыбку в ответ и закрываю за собой дверь. Колокольчики отбивают знакомый звон и оповещают о новом клиенте в этом уютном заведении. Подхожу к отполированной мраморной поверхности и сажусь на высокий стул, ставя ноги на железную перекладину внизу. — Энди, принеси чистые полотенца, — и снова она что-то хочет от него. Оборачиваюсь на её голос и вижу всю ту же женщину среднего возраста со светлыми иссушеными от краски волосами. Выгядят, как безобразная солома. Жаль, она этого не понимает. Броский макияж ещё больше усугубляет ситуацию и заставляет меня испытать глубочайшее отвращение. Отворачиваюсь. Энди дотирает стаканы и кладёт их на железные перекладины вверху стойки. Проверив идеальную чистоту мрамора, он выходит из-за рабочего места, попутно снимая с себя белый фартук. Со словами: «Пять минут» его ладонь касается моего плеча, и он убегает в подсобку. Как же мерзко. Потряхиваю плечами, стараясь избавиться от этого прикосновения, и поудобнее усаживаюсь на стуле. Хочу достать телефон, чтобы посмотреть время, тянущееся так медленно, но меня опережает знакомый голос. — Пол первого, — Энди аккуратно кладёт свежие полотенца на стойку и, накидывая на плечи рюкзак, подходит ко мне, вытянув губы в единую линию. Усмехаюсь его умению предугадывать мои желания. Сейчас моё тело тело кипит раздражением и удивлением. Но в большинстве случаев меня переполняет желание отпихнуть его со словами «Не лезь». Издаю смешок и поднимаюсь со стула. Сую руки в карманы и на несколько секунд прикрываю глаза, делая глубокий вдох, а затем и выдох, пока мы направляемся к выходу. И снова этот звон колокольчиков, который порядком надоел. Как утренний будильник каждый раз капает мне на мозги, а выключить его не могу. Хлопок двери — и моё лицо встречает порыв осеннего ветра. Обволакивает собой каждую клетку и пропускают прохладу прямо внутрь под мешковатый капюшон на голове. Под кожу. И хочется исчезнуть, раствориться в этом идеальном воздухе, не имеющем границ. Он носится из стороны в сторону, не подчиняюсь не единому существу. Его никто не может усмирить или подчинить. Он — сам себе хозяин. И только он вправе решать, что последует далее. И никто не сможет противоречить. — Моя доска вчера разлетелась к чертям. Наконец-то. Хоть что-то хорошее за весь день. — Я опять пытался сделать 360 флип, — поворачиваю голову на него и соединяю губы в единую линию, хмуря брови. Как же мне, блять, жаль. Он пытается сделать это с момента нашего знакомства. Почти два года. Почти два года я терплю его и его доски, которыми он проел мне весь мозг. Какая ирония, ведь познакомились мы именно в скейт-парке. И я тоже был с доской. На которую мне пришлось стать ради всего этого. Энди Гриффит — его девятнадцатилетний сын. Познакомиться с ним не составило большого труда. У тебя есть доска, и ты умеешь делать пару трюков — он сам подойдёт. Такой добрый и милый, что при виде него по моим вискам каждый раз проходится зуд. Светлые кудри всегда пружинятся, когда он двигается, и падают ему на лоб. Зелёные глаза смотрят с детской наивностью, что подтверждают своей речью и тонкие губы. Весь он пропитан излишней правильностью. И это проносит раздражение по всему телу. Жизнерадостный, весёлый и такой всегда счастливый. Не надолго. Прикрываю глаза и тихо усмехаюсь, радуясь своей малой победе, которая в дальнейшем приведёт к чему-то большему. Мы приходим в тот самый парк и усаживаемся на лавку болотного противного цвета. Как и всё вокруг. Парни катаются по специальным возвышениям и всеми усилиями пытаются усовершенствовать свои навыки. Нахера? Выдыхаю и достаю из кармана пачку сигарет. Беру одну и помещаю её меж губ. Подношу зажигалку, в которой уже практически нет бензина, и щёлкаю по железному колесу. Вспыхивает огонёк, и бумага начинает понемногу тлеть. Делаю глубокий вдох, и мне становится легче дышать. Чувствую во рту этот насыщенный дым, который проходит дальше и оказывается в легких. Распространяется по всюду и залазит под рёбра, оседая на них. Омывает всё внутри своей туманностью и умиротворяет этим рассудок. Выдыхаю — и перед моими прикрытыми глазами появляется белое облако. Сначала оно густое и насыщенное, но с каждой секундой теряет свою красоту и рассеивается в воздухе, становясь им. Так хорошо. Будто бы эта скрутка — всё, что требовалось, чтобы стало легче. Если бы это было действительно так, я бы выкурил все сигареты в Мире. Но на самом деле нихера не легче. Это всё — просто видимость спасения, и она лишь отвлекает людей от их проблем, занимая на пару минут. Не больше. — Друг, ты придёшь завтра сюда на слёт? Приедут крутые ребята из Лос-Анджелеса, хотят провести что-то типо мастер-класса, — из всего услышанного моё внимание больше всего привлекает слово «друг», и я прикусываю внутреннюю сторону щеки. Он считает меня своим другом. Услышать это было и приятно, и мерзко одновременно. Понятия не имею, с чем это можно сравнить. Просто мне внезапно хочется подняться, уйти и не увидеть этого человека больше никогда в жизни. Но я продолжаю сидеть рядом с ним на лавочке с прикрытыми глазами. — Конечно, — поворачиваюсь к нему и улыбаюсь, при этом крепко сжимая зубы, — друг.