Just be

Unblest – Dead Summer

      Два года и двенадцать дней…       Сон был мутным, тяжелым. Кейдан вынырнул из него одномоментно, тяжело дыша. Уткнулся влажным от пота лицом в плоскую казенную подушку, задерживая сбившееся дыхание. От основания черепа расходились тошнотворные болезненные толчки в ритме сердцебиения. Сквозь туман наступающей боли вспомнилось, что за секунду до того, как он окончательно вывалился в реальность, рука его привычно, как и годы назад, пыталась нашарить кого-то на левой части узкой жесткой койки. Кого-то? Шепарда. В поисках поддержки в свете наступающей на пятки мигрени. Но пальцы нашли только металл обшивки. Последний раз он отмечал за собой этот бессильный автоматический жест с полгода назад. Плохие дни бывали, но становились все реже и реже, спасибо и на этом.       Кейдан сел на постели, коснувшись ступнями прохладного пола. Отбросил мятое покрывало, согнулся, уперев локти в колени, накрывая пальцами затылок в попытке поймать в ладони отвратительное лихорадочное биение в мозгу. В ноздри ударил знакомый запах паленого, прошелся по носоглотке, оставляя на языке вкус гари. Все, теперь это был полный набор, ждать от провидения милости было бесполезно.       Стоять под ледяным душем, выпрямившись словно по стойке «смирно», чтобы не расплескать кипящие мозги по стенам, было привычно. Но от привычки легче не становилось. В запасе у Аленко до подъема и сборов оставалось еще четыре часа, но надеяться на сон и отдых теперь уже не приходилось; просто пережить бы эти часы так, чтобы к вылету мигрень заткнулась.       Расход воды на боевом судне не приветствовался, так что душ был недолгим. Наполнив стакан ледяной водой, стафф-коммандер вернулся в каюту и осторожно опустился в кресло. Оставшееся до побудки время обещало тянуться медленно, но принятая таблетка давала шанс на то, что на миссии он все же будет в норме. Спецзадание требовало полного сосредоточения и самоотдачи, на биотике лежала ответственность за команду, так что возвращение мигрени именно сейчас было ударом ниже пояса.       Два года назад, когда погибла «Нормандия», он утопал в бессоннице, что логично вело его к дестабилизации работы имплантата и, как следствие, к постоянным сумасводящим головным болям. Он был разбит на части, он был выпотрошен. Что уж там, он был малоадекватен. После рассказа Джокера Кейдан против всякой логики возненавидел его за то, что тот цеплялся за судно хваткой безумного. Ему было необходимо винить кого-нибудь в смерти Джона, потому что иначе можно было сойти с ума. Но чуткая, человечная и справедливая натура Аленко не позволила ему долго валить все на первого пилота. Тогда он, преодолев чувство самозащиты, нашел настоящего виновного: того, кто должен был быть рядом с коммандером до конца; того, кто должен был идти за Джокером; того, кто задолжал смерти еще на Вермайре – себя. Трижды спасенный Шепардом от смерти, не считая остальных мелких случаев, что он сделал в патовой ситуации? Послушался приказа и бросил Джона геройски умирать.       Кисти рук биотика на миг приподнялись над подлокотниками в беспомощном жесте и снова упали. Зачем сейчас снова? Он с трудом смог пробиться через всю эту чащу чувства вины, сожаления, тоски и отрицания, чтобы просто продолжить существовать, сначала руководствуясь призрачной и глупой надеждой, потом – чувством долга. Но мысли его, словно цирковые лошади, продолжали нестись по кругу.       Джон был ярким. Джон светил, грел и, при необходимости, обжигал. Ему под силу было свернуть горы. Если кто и должен был жить дальше, так это он. Он был нужен этому миру. Даже если забыть о том, как он был нужен самому Кейдану. В свете случившейся трагедии этот факт был незначительным. Герой Альянса, герой человечества… Биотик был уверен, что Шепарду предстоит еще немало свершений. Но вышло совсем иначе. Когда-то, когда Кейдан искал для себя причины жить дальше, он сказал себе, что раз Джон погиб, теперь и на него, Кейдана, ложится обязанность взять часть ноши коммандера на свои плечи. Спасать и защищать гражданских. Теперь за двоих. И это стало главной причиной жить. Возможно, единственной. Идея эта заставила биотика если не примириться с собой, то хотя бы обрести цель. Кейдан вернулся в ряды Альянса и окунулся в работу словно одержимый. Это было легко, ведь у него не было других интересов. Все, что не касалось той его части, что была офицером Альянса, было разорвано, уничтожено, развеяно взрывом над Алкерой. Он брался за самые сложные и отчаянные задания, выполнял их, все еще сжигаемый изнутри коснувшимся его огнем Джона, остро приправленным теперь чувством долга по отношению к его памяти. В благодарность за отличную службу Кейдан получал повышения, что к его глухой и яростной радости, давало ему доступ к еще более сложным миссиям и задачам.       Сон, пища, тренировки на износ, как физические, так и биотические, постоянные спецзадания – чем чаще, тем лучше, это было все, в чем нуждался Кейдан. Когда через полтора года малочисленные друзья практически насильно погнали его на свидание с привлекательной докторшей на цитадели, решив, что ему необходимо развеяться, он был в недоумении. Он забыл о том, как нужно общаться с женщинами. Зачем, если обычная физиологическая разрядка возможна и без отношений? Но Аленко послушался товарищей и все свидание был вежлив, мил и очарователен. Это создавало иллюзию нормальной жизни. Впрочем, дальше дружеского общения дело не зашло. Обманывать женщину Кейдан не хотел, а предложить ей ничего серьезного не мог. Биотик не был влюбчивым, а последствия двух его настоящих привязанностей были трагичными и жили в нем до сих пор.       Стафф-коммандер сделал глоток потеплевшей воды и качнул головой из стороны в сторону, оценивая силу мигрени. Глухая изматывающая боль свернулась где-то в затылке, но от висков, кажется, начала отползать. Впрочем, мигрень отвлекала от боли в груди.       К чему обманывать себя тут, в темноте и одиночестве, снова и снова силясь забить острую правду самому себе в глотку? Он безумно скучал по Шепарду. Не только по его рукам, губам, красивому мужественному лицу, теплой улыбке, так красиво изгибавшей губы коммандера, ироничному взгляду ярких голубых глаз, но и по его негасимому огню, его силе, уверенности. Даже по его хаотичности и скоропалительности Кейдан болезненно соскучился.       И по его имени, которое так приятно ложилось на язык и которое теперь уже ни к чему было произносить. К кому обращаться? Кто его услышит?       В темноте тесной каюты, прорезанной лишь светом монитора, высказанное хриплым шепотом, имя прозвучало гипнотизирующе, мягко и отчаянно.       - Ох, Шепард…