Гули в мире гигантов.

      Утро началось с осознания дикой боли во всем теле. Вчера мы с дедом убирали урожай на поле весь день. Разбудило меня солнце, пробивающееся в моё окно яркими лучами. Было слышно, как в соседней комнате сопит дедушка, что придавало мне странное спокойствие. Я решил закрыть глаза и поспать ещё, но перед глазами появился образ родителей, которые погибли восемь лет назад. Я почувствовал, как по спине пробегают мурашки. Я не люблю вспоминать о родителях. Чтобы не попасть снова в капкан воспоминаний, я встал и пошёл в зал.       Дедушка явно вчера задремал, пока сочинял письмо. На небольшом столике, прикреплённом к креслу, лежали несколько листов и перо для письма, но вот чернильницы не было. Это меня насторожило. Если нет чернильницы, то, наверное, он не сочинял письмо, а читал. Мне иногда казалось, что дедушка живет по правилу: если на сцене есть ружьё, оно должно выстрелить. У него никогда при себе не было ни одной лишней вещи, в его речи не было ни одного лишнего слова, а в действиях ни одного лишнего движения. Поэтому по предметам на его столе легко можно было догадаться, чем он занимался.       Интересно, о чём оно. Если задуматься, то я ни разу в жизни не читал письма, которые приходят деду, хотя они напрямую связаны со мной.       И тут в моей голове появился безрассудный план — выкрасть письмо и прочитать его. А почему нет? Я, конечно, всегда отличался послушностью, но ведь начинать проказничать никогда не поздно. Эрен, к примеру, занимается безрассудствами сколько мы с ним знакомы, и ещё не разу не был серьезно наказан. Правда, и нравы у него в семье были другие. Но почему бы не попробовать?       Прошла всего секунда, а у меня в руке было уже три письма. Одно распакованное, а два других нет. Но уже через две секунды я лежал на полу с разорванной в клочья щекой. Глаза дедушки были наполнены яростью. Эти письма явно много для него значат.       — Ты что творишь? Как ты посмел их тронуть?! — Я лежал на полу, почти ничего не понимая. Дедушка, конечно, иногда впадал в бешенство, но на это требовалось, как минимум, минут двадцать, а никак не две секунды. Его глаза горели яростью. — Обоснуй или я оторву тебе ухо, — голос его дрожал от гнева, очень решительный и не оставляющий шанса сомневаться.       — Я не знаю, как это вышло. Всё как-то само. Я… Прости, пожалуйста, — я сказал это максимально невинным и умоляющим голосом, но дедушка был непреклонен:       — Нет! Ты наказан. Проваливай из дома и больше не возвращайся. Что бы ни случилось. Если ты можешь воровать, то спокойно проживёшь остаток жизни как человек. Ты не достоин гордого имени «гуль», — это было для меня как удар по голове кувалдой.       Но через секунду я понял, что земля под нами трясётся.       — Как некстати, — голос его был мне не понятен. То ли взволнованный, то ли скучающий. Излучавший ненависть и радость одновременно.       — Что происходит?       — Легенды ожили, мальчик, — почему он назвал меня мальчиком, а не Армином? Неужели это значит, что он и вправду отрёкся от меня?       — Какая легенда? — я кричал от обиды, разрывающей мою грудь. Мне было очень страшно и больно.       Дедушка не успел ответить, поскольку крыша нашего дома обвалилась. Он был уже старый и все перекрытия давно сгнили и держались на одном честном слове.       Я легко смог выбраться из-под завала с помощью кагуне, но вот дедушке не так повезло. Кровь. Как много крови в одном человеке, я никогда об этом не думал. За один присест я обычно выпиваю около литра крови, и в теле остается ещё очень много. Но я никогда не думал, что так много. Сердце начинает ломить, голова кружится, уши закладывает, ноги подкашиваются, руки не слушаются.       — Армин! — крик деда немного приводит меня в себя, но я все ещё не могу сосредоточиться. Всё этот запах. Дед насквозь пропах морковью. Даже его кровь ею пахнет. Как же отвратителен запах крови гуля. Смесь двух моих самых ненавистных запахов. Морковь и гулья кровь.       — Армин… — его голос срывается на шёпот. — Послушай. Те, кто пришли сюда, очень похожи на нас, мы — разные ветви эволюции. Наши предки решили, что будут скрываться среди людей и охотиться на них. Мы ушли в тень, а они решили, что нет ничего лучше грубой силы. Мы такие же как они. Пока они не потеряли контроль, все было хорошо, а потом они превратились в огромных тупых монстров. Я хотел рассказать тебе раньше, но не успел. Возьми сумку. И проваливай.       — Я... Я не могу, — мой голос дрожит. Глаза заливают слёзы. Я знаю, что его уже не спасти, но все равно не могу его бросить. Ему не помочь. Он обречён. Его просто сожрут, как самого обычного человека. Всё его величие исчезнет. Один из самых влиятельных родов гулей прервётся, ведь меня так и не признали наследником, ведь я изгнан. Я слаб, никчёмен, противен, отвратителен, труслив. Я как крыса, ведомая лишь желанием выжить. И я выживу, чего бы мне это не стоило.       — Дедушка, тебе уже не помочь, — мой голос на удивление холоден.       — Я знаю. Помоги хотя бы себе. Не будь жалок. Знаешь, — он тяжело вздохнул, — я всегда тебя ненавидел. Я присматривал за тобой лишь потому, что любил свою дочь. А она породила такого как ты. Лучше бы ты умер в младенчестве. Ты был таким чудесным, что это могло легко произойти. Но она так ненавидела тебя, что позволила и дальше жить на этом свете, — с этими словами он кинул мне сумку с длинным ремнём и вздохнул. — Не сдохни, как крыса, — и замолк навеки.       У меня спёрло дыхание. Спасаться. Надо спасаться. Он ненавидел меня. Моя мать тоже ненавидела меня. Как я жалок. Всеми покинутый и никому ненужный. Без места под солнцем в этом мире. В этом мире без солнца.       Я бежал, захлёбываясь от жалости к себе. Я бежал без оглядки, судорожно сжимая сумку в руке. Бежал от себя. От слов деда. В эти самые секунды я понял, что я не хочу защищать только себя. Я хочу защитить подобных мне. Чтобы им не пришлось страдать, как мне сейчас. Я хочу открыть все тайны прошлого и жить спокойно. Я стану защитником гулей на этой чертовой земле, чтобы никто больше не страдал. Я дам приют всем и каждому, кто будет в том нуждаться. Я докажу мертвецу, что я достоин его рода. Рода Канеки. Рода своего отца.