Из СССР с любовью

- Зачем в этой системе топливный склад, Колесников? – возмущался Удина. – До ретранслятора рукой подать. Опять ненужные траты. Куда смотрит Совет Обороны? - Это гражданское строительство. Совет Обороны к нему не имеет ни малейшего отношения, - объяснил послу разведчик. – Мы рассматривали вариант наземного сооружения, но единственная планета, где можно его разместить, слишком жаркая. Я бы с удовольствием прочел вам лекцию о взрывоопасных веществах, Удина, но нет времени. СССР организовал добычу алюминия на Паравине, так что мы рискуем потерять не только склад, но и шахты, и персонал, если будем экономить на строительстве космических объектов. Единственно правильным решением будет сделать именно орбитальную топливную станцию. - А как продвигается постройка вашей станции в системах бывших батарианских колоний? – спросил советник-турианец. – Мне казалось, для СССР первоочередная задача переплюнуть в размерах и показателях огневой мощи альянсовский «Арктур». - Оно продвигается, господин советник. СССР в этом проекте видит не погоню за достижениями Альянса, а укрепление внутренней безопасности. Батарианцы мстительны и обидчивы, а рисковать людьми мы не имеем никакого права. Станция «Гельперин» будет полностью готова к работе через семь земных месяцев. - Постройка топливного склада в Сигме Близнецов не такое уж плохое решение, господин Удина. В системах рядом заправочных баз нет, так что это не только помощь советским исследовательским кораблям, но и флоту других рас, появившимся в тех туманностях, - рассудила Тевос. – Я надеюсь, советский топливный склад будет обслуживать не только свои корабли? - Разумеется, госпожа, - отозвался Колесников. – Подробные чертежи станции «Гельперин» я уже передал на терминал советников. - Прекрасно. Думаю, на этом заседание можно закончить. Строительство топливной базы одобрено, - объявил саларианский советник. Кивнув, Колесников направился к лифту. - Очередная масштабная, но абсолютно ненужная постройка, - поделился своим мнением Удина. - Ты говоришь так обо всех проектах СССР, - парировал Колесников. – Если придумаешь что-то более полезное, свожу тебя на оперу в благодарность. - На оперу я могу и без тебя «сводиться», - огрызнулся Удина. – Мне непонятны мотивы всех масштабных строек СССР, признаю. Слишком расхлябано, хватаетесь за все подряд. - Ты прав, - вздохнул Колесников. – Меры в стройках мы не знаем. Но зато в годовой бюджетный план умудряемся укладываться. Так что не переживай за наши ресурсы. Все подсчитано. - Хорошо, если так. Было бы обидно лишиться половины человечества, умерших от голодной нищеты сидя на бочке с топливом, - кивнул Удина. - Мне всегда нравилась твоя искренняя забота о моем государстве, - отозвался Колесников. - А мне твоя сердечность и почти непрофессиональная любовь к коллегам, - последовал ответ. На этой почти дружеской ноте, Колесников расстался с послом Альянса и зашел в кабинет к себе. Упрямый Удина быстро соображал и рассчитывал – это несомненный плюс. Действительно, со стороны постройка топливного склада там, где не нужно колесить между системами, была не слишком разумным действием. В мирное время. Но на случай агрессии и военных действий иметь резервный источник топлива это не так уж плохо. И совершенно небезопасно таскать с собой несколько заправочных крейсеров, от попаданий в которые от всего флота останутся лишь воспоминания и несколько бесцельно бродящих обломков. Как это объяснить западному послу, который одобрит постройку любой, пусть даже самой комичной новой военной техники, но никогда не подумает о значимости вот таких тактических мелочей? Проверив терминал, Колесников наткнулся на сообщение от Петровского. Старый друг хотел поговорить, но встречаться лично опасался. Разведчик поддерживал его в этом благоразумном решении. Слишком сильно хотелось оттрепать за ухо бывшего товарища и рассказать о вредном влиянии курения и плохих компаний на детскую психику и еще плохо сформированный иммунитет. Конечно, он опоздал с такими лекциями на доброе количество лет, но от фантазий рассудительность не прячет. Колесников внимательно изучил все материалы, находящиеся в его доступе о «Цербере» и жутко негодовал. Дополнил негативную картину доклад Шепарда о встречах с боевиками и безумными учеными из этой организации. Разведчик был абсолютно уверен, что об организации, в которую Петровский уходил, он выяснил бы все досконально. А значит, мерзавец знал, в какую кучу говна он ныряет с головой. К чему же теперь эти встречи, разговоры? Колесников пытался заставить себя думать, что Петровский – обыкновенный предатель, променявший интересы державы на свои шкурные, но получалось плохо. Образ друга, сопартийца, боевого товарища и великолепного руководителя никак не вязался с имеющимися реалиями. Сомнения в политике двух имеющихся держав оправдывают бегство с родины, с работы, от самого себя? Михайлович был куда более язвительным и свое недовольство чем-либо никогда не скрывал. Но уходить куда-то даже не думал. Понимал, что дом – это дом. Потертые стены и небо вместо потолка не всегда хуже незнакомых замков. И что в семье не без урода, даже если вся семья состоит из одного человека. Обыкновенные доводы, переводящие политические и общественные недовольства Петровского на обывательский язык, не помогли удержать мятежного председателя на месте. Да и странно верить, что если на родине тебя никогда не целовали в пупок, то в другом месте изощрятся и поцелуют ниже. Наивность, но она так не свойственна Петровскому. Генсек, прощающий что угодно, кроме воровства и предательства, объявил своего любимца «изменником родины» и не жалел средств на его поимку. Озлобленность руководителя можно было понять, так как Петровский, будучи председателем отдела КГБ, должен был отлавливать и привлекать к ответственности таких людей, но получилось иначе. Разумеется, Колесников не хотел попасть в список «сомнительных элементов» лишь только потому, что перебросится парой слов с Петровским, но с другой стороны одолевало это чертово любопытство, с которого традиционно и начинались самые нелепые смерти. Вот только как связаться с Петровским так, чтобы на Лубянке уборщицы не обсуждали это через пятнадцать минут после их встречи в другой части галактики? Пожалуй, тут нужно было быть не разведчиком, а фокусником. Колесников был уверен, что за ним наблюдают, так как знают о его дружбе с Петровским. И непременно организуют ему случайно упавший на голову горшок. Если, конечно, не решат отдать отделу дознания. Горшок - это либерально. И если на письменные сообщения не обратят никакого внимания, то на голографический сигнал сбегутся, как мухи на кусок… варенья. Можно, конечно, предупредить генсека лично о желании Петровского пообщаться и даже тайно передавать сигнал, но он совсем недавно, стоя перед голоприемником, едва ли не клялся на буденовке далекого предка, что никаких связей больше не поддерживает и не собирается общаться с «авантюристом Олежкой», как Петровского обласкал руководитель. А что ж получится? Выходит, у Колесникова только два выхода: проигнорировать или умудриться сохранить в тайне встречу. «Чертово любопытство. Погубит оно». Решение было принято, оставалось только придумать, как именно осуществить план. Колесников ждал Шепарда, который, наплевав на осторожность, решил лично наведаться в кабинет советского посла. Сам же разведчик пытался вспомнить те переходные точки, когда от безразличия к капитану он пришел к пониманию. А потом и почти отеческому сочувствию. Мало того, что бедолага-солдат выслушал виртуальный скандал, который ему устроил турианец за то, что он загубил королеву-рахни, так еще и Михайлович наорал на несчастного за потерю крейсера, отправленного за Сареном. В последнем Шепард хоть и был не виноват, да и Совет Обороны не предъявил претензий, но вслушиваться в издевательски-спокойный тон контр-адмирала, вещающий гадости, было тоже нелегко. Генсек, приказавший обеспечить Шепарда всеми необходимыми военными ресурсами, отнесся к новости спокойно. В конце концов знал, на что шел. Но куркуль Михайлович, всегда переживающий за каждый метр запасной проводки на корабле, впал в траур и объявил Шепарда личным врагом номер два. После советского посла-неудачника. - Можно? – поинтересовался Шепард, переминаясь с ноги на ногу у входа. - Разумеется, - Колесников вгляделся в бледное и замученное лицо капитана. – Вы хотели что-то обсудить? - Скорее, выговориться. Наверное, это странно, что я пришел именно к вам, но мне такой вариант кажется наиболее верным. - Готов оказать любую помощь, - кивнул Колесников. - Сразу после Новерии я отправился на Вермайр, как вы знаете. Потерял одного члена экипажа, и чуть было не лишился Рекса. Знаю, что принял единственно верное решение, но что-то тяготит, не отпускает. Клятое чувство вины просто убивает, не дает сосредоточиться, - поделился Шепард. - Вы потеряли на задании девушку-сержанта. Читал ваш доклад Совету, - вновь кивнул Колесников. – Даже не решился с вами связаться, так как думал, что вам не до меня. Что я могу вам сказать? В некоторых моментах наши Уставы совпадают, а там разборчиво написано, что вы обязаны спасти старшего по званию. И неважно, что вы этого старшего ненавидите и желали ему именно такой смерти. Есть Устав, и вы обязаны ему следовать в полной мере. Так что выбор вами сделан верный. Та девушка тоже знала, на что шла, записываясь в Армию Альянса. Так за что вам себя винить? За исполнительность и законопослушание? А если еще и прибавить к этому момент, что сержант была окружена гетами, так вы еще и благоразумно решили не подвергать экипаж «Нормандии» опасности обстрела. - Я говорю себе тоже самое, но легче не становится, - Шепард поднял на Колесникова красные от перенапряжения глаза. – А как бы вы поступили? Так, как говорите мне? - Я бы спас женщину, - Колесников подошел к окну и достал сигарету. – Курите? - Нет, - отозвался Шепард, ставший рядом с разведчиком. - Напрасно. Иногда лучше отравить дымом легкие и расслабиться, чем разбивать голову о стену, переживая, - Колесников открыл окно. – Я объясню вам, почему я бы спас девицу-сержанта. Наши женщины к обязательной службе не привлекаются и за равные права с мужчинами не борются. Соответственно, я бы спасал мирную гражданку, а не офицера. Это тоже четко прописано в Уставе. - То есть, ваши женщины не привлекаются к службе? – удивился Шепард. – А как же эмансипация? - Советские женщины любят, когда мужчина в ресторане расплачивается за них. Им эта эмансипация и даром не приснилась, - ответил Колесников. Слабая улыбка скользнула по лицу капитана и очень обрадовала разведчика. - И знаете, что, Шепард? Вероятно, я во многих вопросах кажусь вам дряхлым стариканом, скрюченным после парочки инсультов и уговаривающим шебутного мальца сидеть так же смирно, как и я в кресле-каталке, а не носиться, сбивая мебель. Но сейчас мой вам совет: запаситесь перцем, который вы непременно насыпите в зад этому Сарену. Это будет лучшая благодарность за посмертный подвиг вашей, простите, но я знаю, подруге. А после этого, вернувшись на Цитадель, можем вместе пораспускать нюни и пожаловаться друг другу на жизнь. - Спасибо вам, - вновь улыбнулся Шепард. – Я прибыл на Совет за помощью. Я знаю, куда направился Сарен. - Если я смог помочь вам, могу ли я в свою очередь просить об одолжении? Не обижусь, если откажете, - прищурился Колесников. - Какого рода одолжение? - Можете дать мне доступ к терминалам СПЕКТРа? По целому ряду причин я не могу связаться с одним человеком, а чувствую в этом крайнюю необходимость. Учитывая тот факт, что Жнецы оказались совсем не мифическими машинами, знания этого человека могут быть полезными, - рискнул попросить Колесников. - Вы просите об одолжении и одновременно делаете его мне. Вы интересный человек, полковник. Если бы я не знал, что среди коммунистов бывают такие, как Михайлович, то уже выпрашивал бы комсомольский билет, - сказал Шепард. - Михайлович хороший человек. Просто… своеобразный. Да и билет бы вам никто так легко не выдал. А вот горн и красный галстук – это завсегда пожалуйста. Голографическое изображение Петровского рябило и временами пропадало, однако звук был хороший. Колесников, не слишком доверяя памяти, разумно включил диктофон. Из рассказа Олега, разведчик понял, что дела совсем плохи и «Цербер», как может, старается оградить человечество от угрозы жнецов, хоть и не самыми приятными, но весьма действенными способами. И вывод напрашивался сам собой: полутеррористическая организация вся в работе, а остальные представители человечества ковыряются в ромашках. Другие расы – в их местной флоре. Очень хотелось запустить планшетом в голографического Петровского, зажмуриться и представить себя в каком-нибудь приморском санатории. И чтобы не было даже воспоминаний о работе в посольстве, об Удине и прочих галактических бедах. И чтобы слово «жнец» ассоциировалось только с хлебными злаками. - Значит это и есть твое объяснение побегу, Олег? Ты бросил службу, чтобы защищать человечество из другого места? Чем твой бывший кабинет хуже апартаментов Призрака? Прости, но это смахивает не на заботу, а на обыкновенную трусость. Испугался за свою жизнь и бросил родину, - не выдержал Колесников. - Если бы я боялся за свою жизнь, то не пошел бы на службу в КГБ, - спокойно отозвался Петровский. – Да и плевать мне на свою жизнь. Я пытаюсь спасти твою. Колесников не нашел, что ответить. Это прозвучало искренне, а Петровский никогда не умел лукавить. - Послушай меня, старый друг. Жнецы не будут спрашивать – заплатил ли ты членские взносы. Мы сами себя поделили, а для них мы единая, неугодная им масса. Не красные, белые, голубые, а раса, достигшая пика развития и требующая утилизации. Можешь осуждать мой поступок сколько тебе угодно, но я намерен помочь человечеству избавиться от этой угрозы. А раз ни Лубянка, ни Пентагон рвения не проявляют, значит я буду работать на «Цербер», каким бы плохим он не был. Можешь считать меня предателем СССР, но даже не думай окрестить меня изменником человечества. - Чего ты хотел добиться этой лекцией о жнецах и конкретно себе? - Я хочу, чтобы ты правильно понял. Мы слишком давно знакомы, и я не хочу, чтобы ты заблуждался относительно меня. СССР хоть и строит боевую станцию, но этого мало. Альянс и вовсе клепает однотипные корабли, полагая, что количество лучше качества. Даже если Совет и Комитет оборон соединят наши крейсеры и свои истребители – этого будет мало. Мы потеряем Землю, а все из-за нелепых разногласий наших правительств. - И что, исходя из этого, ты посоветуешь? - не мог не спросить Колесников. Петровский был очень умен, и к нему следовало прислушиваться. - Я вышлю на этот терминал карту, где будут помечены наиболее вероятные точки появления Жнецов. Там недурно бы сконцентрировать флот. Он их не остановит, но по крайней мере задержит. Надеюсь, Шепард сделает тебе копию. Не хочу рисковать твоей безопасностью и связываться через советские каналы. Ты, как мой друг, наверняка у них на крючке, и они только и ждут, чтобы поймать тебя с поличным и крепко взять за шляпу. - Спасибо, только… Почему не делать все то же самое, оставаясь патриотом, а не прогибаться под сомнительного магната? - Я патриот больше чем ты, Колесников. Это упрямый факт. Но самое обидное то, что родине мой патриотизм никуда не впился. Так, лишняя единица для отчетности и не более того. Защищать чьи-то интересы на деле и на словах – это не одно и то же. Удачи, мой друг. Надеюсь когда-нибудь, ты меня поймешь. Голограмма исчезла. Колесников задумчиво смотрел в одну точку. Шепард молчал, видимо, переваривая услышанное. Опомнившись, он извлек данные, переданные Петровским и отдал Колесникову. - Стоит проанализировать. Ваш друг очень убедителен. Что ж, его помощь, как и любая другая, пригодится, - заговорил капитан. – Идемте, мне нужно попасть на Совет. - Могу ли я просить вас сохранить источник данных в тайне? Видите ли, у нас не слишком часто прощают предателей, а если и делают это, то только посмертно. Не очень хочется умирать, не поучаствовав в наступающем конфликте, - Колесников посмотрел в серые глаза капитана. Чужого капитана, исторического врага, чуждого элемента, испорченного политикой олигархии. - В другое бы время, я непременно донес на вас и считал бы себя мегакрутым, но сейчас все изменилось. Может после решения вопроса Жнецов, я выполню свой долг и скажу, что сумел распознать в советском после разведчика, - Шепард направился к выходу. – Значит, вы служили в КГБ? Я еще в детстве слышал, что это не структура, а монстр. Хотя я родом с колониальной планеты, но слухи и туда доходили. - Служил. Служу, да и надеюсь в будущем послужить. Наши-то с вами отношения это не затрагивает. И ничего не меняет, - отозвался Колесников, которому, почему-то было безразлично раскрытие истинной службы. Хотя, даже легче стало. - Как это ничего не меняет? Это все меняет, - Шепард остановился и несколько секунд сверлил суровым взглядом Колесникова. – Быть другом советского разведчика – это же здорово.