Я - это то, что я ем.

      Поскольку мы с Луной были на разных факультетах и на разных же курсах - я-то уже на втором, а она - только на первом, - мы за весь день увидеться могли только издали, а уж словом перекинуться - и того реже. Но зато ночь была вся наша. Нет, увы, но не вся - о том, чтобы пережёвывать и переваривать всё новые и новые знания, я очень заботился, да и Луна тоже с ответственностью грызла гранит науки, недаром рейвенкловка.       Кстати, иногда в наших ночных переписках Луна просила объяснить что-нибудь из того, что она изучала, но не до конца поняла. Происходило это крайне редко, ибо Луна очень умная, но когда это происходило, я чувствовал себя хорошо. Помогать ей было... вкусно.       Кстати, наши переписки ещё и помогали отдохнуть мозгу от постоянного напряжения. Ведь помимо поедания знаний я также не забывал воздерживаться от эмоций, мыслей и воспоминаний. А вот переписка занимала мозг настолько, что туда проникали только определённые мысли и определённые эмоции. То есть, я мог спокойно отдохнуть от окклюменции.       Довольно часто Луна упоминала о морщерогом кизляке. Один раз я взял, да и сказал ей: нарисуй, мол, как он выглядит.       И она нарисовала. Получилось какое-то странное существо, в котором угадывались сразу корова и черепаха. И витой рог на носу.       А когда я попросил нарисовать мозгошмыгов, она просто истыкала лист бумаги точками. Хм, нечто такое я и предполагал.       А вообще, Луна, как оказалось, очень хорошо рисовала. В отличие от многих в Хогвартсе, она очень ценила по-маггловски неподвижные картины и сама рисовала именно такие. Что ж, вот будет Рождество или день рождения Луны, а я уже знаю, что я ей подарю.              Я спокойно шёл на завтрак, как вдруг за моей спиной прозвучал голос Джинни:       - Сколько можно меня игнорировать?       Остановившись, я медленно повернулся.       - Что-что, прости?       Джинни явно была готова впасть в истерику. Не знаю правда, насколько эта истерика была бы настоящией.       - Вот ты даже сейчас меня игнорируешь! Не слышишь, не видишь, не замечаешь! Я прекрасно вижу, я для тебя что есть, что нет! Переписываешься по ночам с этой придурочной!...       - Во-первых - она не придурочная, а во-вторых - это моё личное дело, с кем и когда я переписываюсь.       - Ах, у тебя личное! А у меня, получается, не личное? Ты хоть понимаешь, как сильно ты меня мучаешь? Ты мне нравишься! Да, весь вот такой странный с этой своей философией про еду ты мне нравишься! Такой, какой ты есть, нравишься! Ты не смеешь меня так изводить, не смеешь!       Благодаря тёте Петунье я успел уже переслушать кучу романтических сериалов, в которых меня раздражало всегда то, что герои никогда не говорили прямо. Я решил не повторять их ошибок и прямо сказал:       - А ты мне не нравишься. Ты симпатичная, но ты мне не нравишься. А ещё мне не нравится то, что твоя семья пытается напоить меня зельями. А Луна, которую ты изволила назвать придурочной, мне очень нравится, и ей, заметь себе, и в голову не приходит поить меня зельями, она мне нравится и так.       - Это ты очень мило сказал!* - воскликнула Луна, которая умудрилась подкрасться ко мне со спины. Затем, обратившись к Джинни, она сказала:       - А ещё ты тех, с кем вроде бы дружишь, за их спинами называешь придурочными. Ах да, ещё ты говорила, что никогда бы не обратила внимания на Гарри, если бы не какая-то особая награда. И это, я думаю, Гарри тоже не нравится.       Взяв меня под руку, Луна деловито направилась в сторону Большого Зала, оставив Джинни переваривать услышанное.